Каролинец - Sabatini Rafael (читать хорошую книгу TXT) 📗

Несмотря на то, что будучи верным слугой короны, он привык повиноваться не задавая вопросов, его натуре претило подобострастие. Лорд Уильям не находил для себя ответа на сложный вопрос о причинах неурядиц в империи, а после того, как взял в жены девушку из колонии, до некоторой степени утратил предвзятость своего официального положения и незаметно перешел на позицию большинства обитателей не только колоний, но и метрополии. А большинство считало, что несчастья и беды будут неизбежно сопутствовать политике кабинета, послушного воле своенравного, деспотичного монарха, который лучше разбирается в разведении репы, чем в делах империи. Кемпбелл не мог отделаться от ощущения, что правительство, которому он служит, пожинает плоды, посеянные Гринвиллом с его законом о гербовом сборе, и упрямо держится политики, пропитавшей, по выражению Питта note 11, горностаевую мантию британского короля кровью его подданных. Лорд Уильям понимал — да это и не требовало особой проницательности — что угнетение порождает сопротивление, а сопротивление провоцирует еще большее угнетение. Поэтому он, пока мог, старался держаться в тени событий и не намеревался выполнять жесткие указы, поступающие из-за океана; он все еще надеялся на примирительные меры, с помощью которых рассчитывал восстановить согласие между материнской державой и ее доведенным до неповиновения детищем; а потому лучшее, что ему оставалось — вести себя беспечно и приветливо, будто он не правитель, а благодарный гость колонии. Он открыто появлялся на скачках, балах и других развлечениях со своей, как писал мистер Иннес, колониальной женой и закрывал глаза на все, что попахивало антиправительственной деятельностью.

Мистер Иннес — это прослеживается по его посланиям — в конце концов пришел к пониманию чего-то подобного, и не исключено, что свои открытия он начал делать во вторник, июльским утром рокового 1775 года, когда около восьми часов утра к лорду Уильяму явился капитан Мендвилл, конюший его светлости.

Капитан Мендвилл, квартировавший в губернаторской резиденции на Митинг-стрит, вошел без доклада в светлую, просторную верхнюю комнату, служившую лорду Уильяму кабинетом. Его светлость развалился в кресле в стеганом халате багрового атласа; его парикмахер Дюмерг в фартуке священнодействовал гребнем, щипцами и помадой над густыми каштановыми волосами молодого губернатора. Мистер Иннес сидел за письменным столом в середине комнаты. Письменный стол с изогнутыми ножками, инкрустированный позолоченной бронзой, представлял собой великолепный образец французской мебели.

Лорд Уильям приветствовал своего конюшего вялым кивком. Прошлой ночью его светлость допоздна танцевал в доме своего тестя, старого Ральфа Айзарда, что вполне объясняло его утомленный вид.

— А, Мендвилл! Доброе утро! Вы сегодня чуть свет.

— На то есть причины, — угрюмо, едва ли не грубо ответил капитан, затем, спохватившись, отвесил поклон и добавил спокойнее: — Доброе утро.

Лорд Уильям взглянул на него с любопытством. Не было человека, который владел бы собой лучше Роберта Мендвилла, ибо он дотошно следовал первой заповеди хорошо воспитанного джентльмена: всегда, везде и при любых обстоятельствах держать себя в руках и не выставлять напоказ свои чувства. И этот Мендвилл, образец поведения, позволил себе пренебречь этикетом! Его волнение выдавал не только голос — на чисто выбритом, обычно довольно надменном лице проступил румянец, а во вьющихся светлых волосах были заметны крупинки пудры. Всегда тщательно следящий за своей внешностью капитан на сей раз явно очень спешил.

— Почему… Что за причины? — поинтересовался губернатор.

Капитан Мендвилл посмотрел на Иннеса, не отвечая на его поклон, затем на слугу, занятого прической его светлости.

— Дело может подождать, пусть Дюмерг закончит, — Он прошелся по комнате и выглянул в окно, распахнутое на широкий балкон, украшенный, наподобие портика, колоннами. С балкона открывался вид на пышный сад и широкую гладь залива за ним. Вода сверкала на утреннем солнце, лучи которого пробивались сквозь шатром раскинувшиеся кроны великолепных магнолий.

Его светлость проследовал взглядом за статной фигурой офицера в ярко-алом мундире с золочеными эполетами и шпагой на перевязи — скорее по последней моде, нежели по военному уставу. Любопытство лорда Уильяма разгоралось, и вместе с ним нарастала тревога, непременно охватывавшая его всякий раз, когда предстояло заниматься беспокойными делами провинции.

— Иннес, — сказал он, — пока капитан Мендвилл ждет, дайте ему письмо лорда Хиллсборо, — и добавил, обращаясь к Мендвиллу, — которое час назад доставлено на берег капитаном шлюпа «Чероки».

Тут Дюмерг прервал его светлость, дав ему в руки зеркало и держа второе у него за головой.

— Voyez, milor', — пригласил он. — Les boucles un peu plus serres qu'a l'ordinaire note 12.

Парикмахер морщил лоб, склонял голову к плечу, и взгляд его выражал крайнюю степень беспокойства.

Двигая рукой с зеркалом, его светлость внимательно обозрел свой затылок, отраженный во втором зеркале, и в конце концов милостиво кивнул.

— Да, так мне больше нравится. Очень недурно, Дюмерг.

Послышался облегченный вздох. Дюмерг убрал зеркало и занялся широкой лентой черного шелка.

Лорд Уильям опустил свое зеркало и возобновил наблюдение за продолжавшим читать письмо конюшим.

— Итак, Мендвилл, что вы об этом думаете?

— Я думаю, это весьма своевременно.

— Своевременно! Боже милосердный! Иннес, он считает, что это своевременно!

Прилизанный юный мистер Иннес осторожно улыбнулся и даже позволил себе слегка пожать плечами.

— Так и должно быть, — осторожно ответил он. — Ведь капитан Мендвилл — последовательный сторонник… м-м… сильных мер.

Его светлость фыркнул.

— Сильные меры хороши для сильных, а делать, как нам приказывает лорд Хиллсборо… — он оборвал себя, потому что капитан Мендвилл предостерегающе поднял руку с письмом.

— Когда будет закончен туалет вашей светлости…

— Очень хорошо, — согласился лорд Уильям. — Поторопитесь, Дюмерг.

Дюмерг недовольно запротестовал:

— O, milor'! Une chevelure pareille… une coiffure si belle… note 13

— Поторопитесь! — в голосе его светлости появилась непривычная для него властная нота.

Дюмерг вздохнул. Напоследок он поспешно перевязал лентой косицу, потом собрал полотенце, ножницы, гребень, щипцы для завивки и помаду в глубокий таз, поклонился и с оскорбленным видом удалился.

— Итак, Мендвилл? — его светлость возлег на диван и, закинув ногу за ногу, принялся самодовольно их рассматривать. Собственные стройные ноги, затянутые в серые, с жемчужным отливом, шелковые чулки, входили в число очень ограниченного круга вещей, созерцание которых доставляло его светлости ничем не омрачаемое удовольствие.

Но капитан переключил внимание лорда Уильяма на материи совсем другого рода.

— Лорд Хиллсборо дает точные и ясные инструкции.

— Вольно ж этому чертову политикану, сидя у себя в Лондоне, давать точные инструкции, — сварливо проворчал лорд Кемпбелл.

Капитан Мендвилл не обратил внимания на последний комментарий. Он опустил глаза и прочитал вслух:

— «Правительство решило положить конец, и скорый конец, неблагодарному и дерзкому неповиновению американских колоний, которое заставляет министров его величества так сильно страдать».

— О, проклятье! Они, видите ли, страдают! — сказал представитель кабинета в Южной Каролине.

Конюший продолжал:

— «До сих пор мы проявляли чрезмерную снисходительность, но теперь она должна быть решительно отброшена. Чтобы утихомирить бунтовщиков, необходимо принуждение.

Поэтому я желаю, чтобы вы, ваша светлость, без промедления конфисковали все оружие и снаряжение, принадлежащее провинции, насколько возможно привели в готовность провинциальные отряды и подготовились к приему британских регулярных войск, которые будут отправлены в самое ближайшее время».