Палач - Вальд Виктор (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗

Сам Венцель Марцел уже успел привыкнуть к облику своего не очень желанного гостя, но волнение, испытанное им в первое мгновение, когда этот человек вошел в потайную дверь подземелья Правды, все еще не прошло, о чем свидетельствовала слабость в коленях.

«Вот так епископ! Вот так старый дядя, – подумал рыцарь, к которому вновь вернулось веселье. – Значит, это и есть подарок, который, без сомнения, должен мне понравиться и очень пригодиться. А он, пожалуй, прав. Мои наемнички живо хвосты подожмут. А то привыкли только требовать: деньги, деньги… А где мне их взять? Начнется война, тогда уже и золото, и серебро… Сейчас воинов только в кулаке можно держать. А у графа Эсенского, когда он увидит это страшилище, вообще глаза на лоб вылезут. Наверняка он лишится дара речи, узнав, каким мастерством владеет мой слуга. Нет, мой раб. Ведь именно так написал старый и добрый дядюшка. И не только граф ахнет. Теперь и король Эдуард, и сам император мне позавидуют…»

Приободренный собственными рассуждениями, Гюстев фон Бирк поздравил себя с тем, что не отступил ни на шаг при взгляде на это создание сатанинской дикости и смог полностью взять себя в руки. Ведь он барон, он кондотьер [4], а значит, ему сам дьявол не страшен. Не то что его порождение.

«Как же, глядя на это чудище, не согласиться, что Бог справедливо дает человеку облик в зависимости от того, занимается ли он гнусным ремеслом или благородным делом. Ремесло этого человека соответствует его облику, и оно само нашло это тело», – заключил погрузившийся в раздумья рыцарь и подошел к дочери бюргермейстера.

– Ознакомлен ли ты с письмом твоего господина ко мне, барону фон Бирку? То есть говорил что-либо тебе его святейшество по поводу твоей дальнейшей службы? – намеренно громко спросил молодой рыцарь, склонив голову к девушке.

– Да. Я сам писал это письмо со слов моего господина, – ответил звероподобный мужчина. Его голос звучал глухо и тяжело, как будто доносился из колодца.

– Вот как? – Брови барона взметнулись вверх. – Писал… Хорошо. Тогда ты знаешь, что словом епископа отпущен на волю, но с условием, что последующие три года будешь исполнять мои повеления. Или до тех пор, пока я не освобожу тебя собственным словом.

– И эти три года начинаются сегодня? – тихо спросил мужчина.

– Да, это так. Я согласен взять тебя в услужение. Я не буду отправлять тебя к епископу назад. Но ты должен поклясться, что будешь так же похвально служить мне, как до сих пор служил моему дяде епископу.

Мужчина поднял руку, произнес «Клянусь!» и широко перекрестился.

– Теперь ты можешь идти. Отдохни как следует. Завтра у нас много работы. Завтра мы схватим разбойников…

– Да, мой господин. – Мужчина поклонился, а когда выпрямился, то увидел рядом с креслом девушки и ее отца.

– Ах, моя дорогая Эльва. Ты слышала? Уже завтра наш гость положит конец страданиям Витинбурга. Наш город будет свободен от страха и печали. – Промолвив эти слова, Венцель Марцел хотел поцеловать дочь, но рука барона удержала его.

Пьяно икнув, фон Бирк уставился на бюргермейстера. Затем, что-то сообразив, он как можно учтивее произнес:

– А ты тоже можешь идти отдыхать. Завтра поедешь с нами.

– Да, разумеется, – обрадовался Венцель Марцел, но уже в следующую секунду поник и тихо осведомился:

– А Эльва?

– А Эльва споет несколько рыцарских баллад, чтобы укрепить во мне уверенность накануне предстоящего похода. Ведь ты умеешь не только читать, но петь и играть на лютне?

Девушка быстро встала и повлажневшими глазами посмотрела на отца. Тот опустил взгляд и, запинаясь, произнес:

– Ну… несколько баллад. Если это так необходимо рыцарю.

– Необходимо, так же как и чаша вина, – усмехнувшись, заявил фон Бирк и опять громко икнул.

Не жалея чужого добра, мужчина всем телом рухнул на лежанку. Та тоскливо зашлась долгим скрипом, но выдержала тяжесть веса.

«О Господи, как же долго я был на цепи! Неужели мои бесконечные молитвы истончили ее? И, может быть, скоро, очень скоро она разорвется и я буду свободен. И не только свободен телом, но и душой. Ведь я искупил свои тяжкие грехи. Ведь так, Господи?» – Мысли, словно трудолюбивые пчелы, гудели в его голове, кружившейся от счастья.

Он действительно чувствовал себя счастливым. И даже то, что ему предстояло целых три года выполнять приказы и прихоти молодого барона, вовсе не воспринималось им как долгая и тягостная отсрочка. Что значат всего три года в сравнении с десятилетием, проведенным в подземелье Правды?

Нет, он никогда не забудет ни единого месяца, ни единого дня из этого долгого срока. И как можно забыть время величайшего унижения и… необычайного восхождения? Унижения, которое забывалось благодаря осознанию того, что с каждым днем он чувствует себя более достойным.

Он усмехнулся. Он мог и рассмеяться. Теперь мог рассмеяться. Он не позволял себе этого десять лет. Десять лет в его жизни не было причины для смеха. Нет причины и сегодня ночью. Возможно, только улыбка. Но совсем не радостная, а скорее ухмылка. Вот так просто. Ухмыльнуться своей судьбе. Смотри, вопреки тебе я все выдержал и все вынес. И вылез из глубочайшей отхожей ямы. И совсем не тем ублюдком, которого судьба столкнула в эту самую яму.

Как удивился барон, узнав, что он, исчадие подземелья Правды, умеет писать. Сам-то рыцарь наверняка едва мог нацарапать пером хотя бы имя. Вероятно, свое баронское имя он лучше вычерчивал, махая мечом. Для этого он родился. От этого он, скорее всего, и умрет. Если, конечно, не свернет себе шею на крутых ступенях родного замка после непомерных возлияний. А то и просто свалится с коня и разобьет голову об острый камень.

Мужчина глубоко вздохнул и перевернулся на правый бок.

И сдался ему этот молодой рыцарь. Да, он хозяин. И в худшем случае еще на три года. Но ведь это всего три года. Что же не дает покоя бывшему служителю епископского подземелья Правды? Что заставляет вновь и вновь обращаться мыслями к тому, что происходит на первом этаже, в каминном зале?

Уже не слышится пение дочери бюргермейстера. Оно было коротким, слишком коротким. Да и что рыцарского мог услышать в балладе барон, когда от вина разгорелась кровь? Вино, ясное дело, спеленало и сжало мозг, расшатало колокол сердца и разбухло скотским желанием вздрагивающего фаллоса.

Наверное, молодой рыцарь пытается в словах выразить свое мужское восхищение юной городской прелестницей. Может, он даже попробовал сложить несколько строк чего-то похожего на любовный стих. Но при этом он крепко прижимает к себе молчаливо отбивающуюся девушку, чтобы широко открытым ртом, извергающим алкогольный перегар и гусиный жир, впиться в нежные девичьи губы.

Молодой рыцарь, оказавшись в рубиновом плену винного счастья, уже мчится на коне желания, надеясь достигнуть наивысшего блаженства…

Только вот девушка никак не готова осчастливить молодого рыцаря. Пьяное упорство и стремление к откровенному насилию привели к тому, что он пренебрег разумным диалогом и перешел ту границу, когда слова уже не могут ничем помочь. И поэтому следует кричать. Да, кричать, звать на помощь…

Мужчина накрыл широченными ладонями свое уродливое лицо и громко застонал. Ему ясно припомнилось каждое мгновение того наваждения, когда дьявол вселился в него самого и он этими же самыми ладонями обхватил совсем еще детскую головку едва созревшей девочки.

Казалось, это было всего лишь вчера и дразнящий запах волос девочки по-прежнему щекочет его звериные ноздри, хотя прошло более десяти лет. Казалось, что стоит ему отнять от лица ладони, и он сразу же увидит ее огромные серо-голубые глаза, застывшие льдинками ужаса и животного страха. Они такими и останутся в течение всего времени, когда он, порыкивая и постанывая, будет полоска за полоской срывать с ее хрупкого тельца заношенное селянское платье. Когда попытается ласкать нитками своих губ ее едва приподнявшиеся холмики грудей с мальчишечьими сосками, но только вместо этого вопьется в них зубами и сдавит до крика.