Дочь Голубых гор - Лливелин Морган (полные книги txt) 📗
ГЛАВА 2
Раннее утро Эпона провела в легкой дремоте, так и не перешедшей в сколько-нибудь крепкий сон. Она как будто блуждала в тенистом мирке, где реальное и нереальное сплавлялись в одно целое и куда то и дело вторгалось смутно различимое существо с мордой животного.
Это был первый день ее новой жизни, жизни взрослой женщины.
Она принялась усиленно протирать кулачками затуманенные глаза. «Любопытно, изменился ли мой внешний вид? – подумала она. – Полюбит ли меня теперь Гоиббан?»
Прежде чем подняться со своего ложа, она удовлетворенно оглядела жилище вождя, заново оценивая его после ночи, проведенной в волшебном доме. У них был большой дом, построенный из хорошо подогнанных березовых бревен и увенчанный крутоскатной соломенной крышей. Чтобы обеспечить доступ свету и воздуху, в обоих его концах под самым коньковым брусом были прорублены отверстия. Конек был изукрашен переплетающимися узорами жизни, символами могущественных духов, мистическими знаками, воплощениями власти и плодородия. Резьба покрывала весь конек, даже там, где он был прикрыт соломой, ибо эта часть предназначалась не для человеческих глаз.
Семейные ложа, вылепленные из затвердевшей глины, тянулись с двух сторон вдоль всего дома. На них могли разместиться более дюжины людей. Ложа были застланы мехами и днем использовались для сидения. Возле них стояли деревянные лари, покрытые резьбой и раскрашенные, в них хранилась одежда и всякая домашняя утварь. В углах были расставлены орудия труда, оружие и раздвоенный посох, который Туторикс использовал, чтобы судить различные игры. Центр дома, как это было принято, занимало углубление для костра: на каменном очаге лежали кухонные принадлежности. Тут же, на железных цепях, был подвешен большой котел.
В хорошо выбранном месте возле огня стоял ткацкий станок Ригантоны. Уток и основа. Рама в знак уважения к деятельности хозяйки дома была выкрашена в цвет охры. За станком сидела и сама Ригантона, ее руки двигались так же проворно, как если бы она крепко проспала всю ночь. Она не подняла глаз, когда дочь встала со своего ложа, и обратилась к ней с такими словами:
– Теперь, когда ты стала взрослой женщиной, Эпона, ты можешь поработать вместо меня в пекарне. А я должна закончить все свои ткацкие работы еще до прихода первых торговцев, они не должны видеть членов семьи в старых одеждах.
В дальнем конце дома, сидя на глиняном ложе, Бридда, молодая жена Окелоса, играла со своим новорожденным младенцем, раскачивая над ним нитку голубых бус; всякий раз, когда младенец радостно гугукал, она смеялась. Эта игра отвлекла внимание Ригантоны от ее дочери.
– Где ты взяла эти бусы, Бридда? – спросила она.
– Их дал мне Окелос, – поколебавшись, ответила молодая женщина.
Ригантона встала из-за станка.
– Сдается мне, это мои бусы, – сказала она.
Бридда беспокойно заерзала.
– Их дал мне Окелос, – повторила она. – Честное слово. – И она смело взглянула в глаза Ригантоны.
Ригантона не стала продолжать этот разговор. Ни один из членов племени не смел подвергать сомнению слово другого, ибо все знали, что магическая сила слова зачастую оказывалась более мощным оружием, чем само оружие.
– Ладно, – сказала она с заметным разочарованием. И, вздохнув, вновь уселась за станок.
Пока обе женщины препирались, Эпона опустилась на колени и открыла свой ларь. Подняв крышку, она застыла в изумлении. Куда подевались короткие, груботканые детские платья? Вместо них, аккуратно сложенные, лежали длинные платья, которых она никогда прежде не видела. Даже в полутьме, царившей в доме, они сверкали яркими красками. Новые женские платья из крашеной шерсти и полотна вместо простого суровья, из которых шились одежды для детей. Видимо, Ригантона положила их туда, пока она была в доме жреца.
Эпона вынула из ларя мягкое красное платье и, радостная, надела его, застегнув пряжку кожаного ремешка. Около ее ложа стояли кожаные башмачки. В них она ходила накануне, еще девочкой. Подойдут ли они сейчас к ее ногам, ногам взрослой женщины? Сунув ноги в башмачки, она улыбнулась: ее старые друзья не изменились. Вот и отлично. Она аккуратно завязала кожаные шнурки вокруг лодыжек, чтобы не потерять башмачки в тающем снегу.
До сих пор Эпона носила лишь детские украшения: бронзовые и деревянные ручные и ножные браслеты, но в ларе она нашла новое медное, с красивой резьбой, запястье. Она взглянула на Ригантону, но мать была поглощена работой. Возможно, это украшение было слишком мало для руки ее матери.
Надев браслет, она направилась к двери.
– Может быть, поешь чего-нибудь? – окликнула ее Бридда. – После детей в горшке осталось немного похлебки, и я могу дать тебе сыра, который ты любишь.
– Спасибо тебе за заботу, но я не голодна. Хочу только немного прогуляться, прежде чем пойду в пекарню.
Бридда кивнула. Эпона теперь взрослая. И сама отвечает за себя. Отныне для нее дело чести разделять бремя труда со всей семьей.
Холодный ветер снаружи точно ножом полоснул ее по шее, ворвался в рот, оставив на языке вкус льда. Она набрала полную грудь воздуха и задержала дыхание, несмотря на сильное чувство жжения, ведь так приятно будет наконец сделать долгий выдох.
Аааххх.
Эпона потянулась, высоко подняв руки, изгибаясь с животной чувственностью. Длинное платье казалось ей странно неудобным. Как-то непривычно, что отныне ей придется ходить с закрытыми ногами.
«Любопытно, изменился ли мой внешний вид?» – вновь спросила себя Эпона. Можно, конечно, вернуться домой и попросить у Ригантоны ее отполированное бронзовое зеркало, но рядом вполне подходящая замена – ясное темное озеро, ярко-сине-зеленое в утреннем свете.
Она пересекла площадь для собраний и поспешила к воде.
Плывущий по ветру дым доносил до нее запах мяса, варящегося в бронзовых котлах, и запах ячменевой каши, томящейся на нагретых камнях очага. По селению, с неуемной энергией, присущей всему племени, громко крича, носились ребятишки. Лаяли собаки, вовсю распевали птицы, полудикие свиньи рыхлили рылами землю между хижинами.
Большинство рудокопов – теперь они добывали соль – отправились на Соляную гору. Одни объединялись в группу для рубки каменной соли, другие – в группу для рубки и установки опорных столбов в штольнях и штреках. Лишь немногие работали в старом медном руднике; добывать соль было более выгодно. Остальные рабочие только-только готовились отправиться в путь: почти все холостяки, которых некому было разбудить и проводить в дорогу. Шестеро или семеро пересекли площадь для собраний, направляясь в сторону Эпоны. Увидев девушку, они сменили обычную муж– скую болтовню на какую-то другую тему.
По мере приближения к Эпоне осанка шахтеров становилась все горделивее, они расправили плечи, обнажили свои крепкие белые зубы, поблескивавшие под усами. Ухмыляясь, они отталкивали друг друга, стараясь привлечь внимание девушки, которая только-только прошла обряд посвящения в женщины.
Впервые в жизни Эпона почувствовала, что мужчины смотрят на нее не как на ребенка.
– Здравствуй, Эпона, – крикнул один из них. – Да светит тебе всегда солнце.
– Да не будет в твоей жизни теней, – ответила она, чувствуя, что что-то трепещет в ее горле от волнения. Наконец-то начинается ее взрослая жизнь.
Мужчины тесно окружили ее, говорили льстивые слова, похлопывали и пощипывали, гладили ее заплетенные волосы.
– Теперь ты у нас взрослая женщина. И какая женщина! Твоя красота затмевает даже красоту матери.
– А уж как хороша собой была Ригантона в молодости, – заметил один из шахтеров. – О ней просто ходили легенды. – Он причмокнул, и его друзья громко рассмеялись. Рассмеялась и Эпона, она слегка нервничала, но наслаждалась этим разговором. Сначала она смущалась, отвечая на поддразнивания, но затем почувствовала растущую уверенность в себе. Как все это чудесно! Поступь ее приобрела упругость. Она шла, как бы приплясывая, и журчание ее смеха разносилось далеко вокруг.
