Дитя Всех святых. Цикламор - Намьяс Жан-Франсуа (электронные книги бесплатно txt) 📗
Анн просил селян нападать на рыбные обозы, ежедневно проходившие через Гатине, но не на большие, которые сопровождают многосотенные отряды, как тот, из-за которого разгорелась битва, а на маленькие – по две-три телеги под охраной дюжины солдат.
Восстание началось назавтра после «дня селедки» и, в противоположность ему, увенчалось полным успехом. Атакованные в глухих лесах или на пустынных дорогах десятками человек, которые вдруг выскакивали из засады, англичане погибали почти без сопротивления, настолько велик был эффект неожиданности. Их тела, избавленные от одежды и оружия, закапывали в заранее приготовленных ямах, рыбу зарывали чуть дальше, а телеги сжигали. Через час после нападения не оставалось ни малейших следов. Казалось, что и люди, и предметы, и лошади просто испарились.
Восстание в Гатине повсюду увенчалось полным успехом. Повсюду, кроме деревни Невиль-о-Буа!
Эту неудачу определили чисто географические причины. Невиль, расположенный на самом юге Гатине, был последней деревней, через которую двигавшиеся с севера англичане были вынуждены проходить перед Орлеаном, и когда они добирались до нее, ни о какой неожиданности больше не могло быть и речи. Англичане решили напоследок отомстить за тяжелые потери.
Анн, отец Сильвестр, Колен Руссель и еще человек тридцать устроили засаду к югу от деревни, в Орлеанском лесу. Но англичане до нее не дошли. Вместо них явился запыхавшийся, весь в слезах мальчишка из Невиля. Завидев Анна и его людей, он только и смог, что всхлипывать:
– Годоны! Годоны!..
Анн, думая, что идут англичане, приготовился было отдать приказ, чтобы каждый занял свое место. Но понял, что речь совсем о другом. О гораздо более страшном…
Ребенок упал в его объятия и разрыдался.
– Годоны пришли со своими телегами… Им и не сделали ничего, а они стали убивать всех подряд! Все дома подожгли, кроме церкви и замка!
Раздались крики отчаяния. Анн спросил крестьянского парнишку:
– Сколько их?
– Не знаю… Много… Много…
Рыдания помешали ему продолжить. Часть крестьян помчалась в сторону деревни. Анн попытался задержать их.
– Не ходите туда! Англичан слишком много. Они вас перебьют!
Вместо ответа один из них замахнулся на своего предводителя мечом, и Анн едва увернулся от ужасного удара, отпрыгнув в сторону. Тем временем другой селянин схватил священника за сутану.
– Зачем было врать, что Бог даст нам победу? Теперь и деревни нет, и наши семьи погибли! Все из-за вас! Будьте прокляты!
И человек припустил бегом к Невилю. Осталась только маленькая группа, те, кто сражался всю зиму, самые закаленные, самые стойкие, да еще отец Сильвестр. Колен Руссель, сраженный горем гигант, рухнул на колени. Он сжал рукоять своего топора так, что костяшки его грубых пальцев побелели, и тихо заплакал.
Анн отошел в сторону и упал ничком под деревом. Невиль-о-Буа, его деревня, его дорогая деревня, ниспосланная ему как дар небес, более не существовала! Он хотел делить жизнь и надежды с подданными своей матери, а принес им смерть и траур.
Он произнес ожесточенно, сурово:
– Клянусь, я отстрою Невиль заново!
– Я и не сомневаюсь. Наверняка ты можешь это сделать. Наверняка ты богат и могуществен. Но ты не Бог. Мою мать и братьев ты не воскресишь.
Филиппина Руссель присела рядом. Впервые она не улыбалась; ее прекрасные карие глаза были полны слез. Он взял ее руку и стиснул в своей.
– Я прошу у тебя прощения. Все из-за меня!
– Ты тут ни при чем. Так Бог судил.
Девушка посмотрела на него пристально, почти с отчаянием.
– Но почему Господь так судил? Не понимаю… Прошу тебя: ты умеешь читать и писать, ты ученее, чем священник, – объясни мне!
Этот вопрос, такой простой, поразил Анна в самое сердце. Да, почему Бог дал победу англичанам, чужакам, а не французам, которые хотели просто жить в своих домах, в кругу семьи? Почему Соломон Франсес, знавший сарацинский и древнееврейский, ничего не поведал обо всем этом своему одаренному ученику? В какой книге искать ответ на подобный вопрос? На каком она написана языке?
Анн храбро сражался, страдал душой и телом, но все оказалось напрасно, потому что Бог судил ему поражение. Тогда уж лучше лежать и ждать, пока Бог не переменит решение! В таком случае правы ленивцы, сластолюбцы и трусы, а глупцы, вроде него, желая помочь своим ближним, приносят им лишь горе!
Мысли разбегались. Анн ничего не знал, ничего не понимал, он снова был ничем. Он-то считал, что пережил больше приключений и волнений, чем выпадает на долю большинства людей за всю их жизнь, и вдруг заметил, что ему лишь семнадцать лет!
Юноша повернулся к Филиппине.
– Ты меня спрашивала о том, кто я такой. Я тебе отвечу.
Он положил голову ей на колени.
– Я ребенок, Филиппина… Ребенок…
В Орлеане царило отчаяние. Битва при Рувре-Сен-Дени, которую называли не иначе, как «День селедки», поразила жителей в самое сердце, потому что к разгрому добавила унижение.
Самые ужасные слухи поползли по городу. Например, о том, будто дофин так потрясен событием, что готов оставить борьбу. Дескать, он собирается отречься от короны и удалиться в Дофине. Поговаривали даже о некоем плане, предусмотренном на крайний случай: Орлеан-де будет разрушен, чтобы не попал в руки англичан. Жители получат приказ снести свои дома, а гарнизон – заминировать и взорвать крепостные стены…
Новость о восстании крестьян в Гатине принесла осажденным некоторое утешение, но только не Изидору Ланфану, узнавшему о разорении Невиля. Последнее известие добило его. Изидор решил не сопротивляться смерти. После битвы его не покидало ощущение, будто от него постоянно несет селедкой. Видимо, это зловоние неистребимо, как и его стыд.
Изидор избрал своим жилищем заброшенный дом, лег на усыпанный соломой земляной пол и перестал есть и пить. Он потерял всякую надежду; после такой череды несчастий надеяться больше не на что.
Чтобы понять это, достаточно вспомнить судьбу рода Вивре. Отец Франсуа погиб в первой же проигранной французами битве, при Креси. Сам Франсуа попал в плен при Пуатье вместе с королем Иоанном Добрым и цветом его рыцарства. Луи, сына Франсуа, замучили до смерти парижские живодеры; Шарль пал при Азенкуре. А теперь вот и Анн наверняка убит англичанами. Отлично. А оруженосец Изидор Ланфан уморит себя здесь. Когда придут сносить эту лачугу, она обрушится одновременно с остальным городом и погребет его тело…
– Эй, друг! Проснись, дружище!
Изидор Ланфан открыл глаза. Он и впрямь заснул. Сколько же времени длилось его забытье?.. Его тошнило, голова кружилась, во всем теле чувствовалась крайняя слабость. Какой-то седобородый старик, смеясь, тряс его за плечо. Может, он уже умер и это Бог-Отец?.. Нет, у Бога-Отца все зубы целы, а у этого лишь несколько черных пеньков во рту.
– Просыпайся, друг! Ты, должно быть, последний, кто еще не знает новость!
– Какую новость?
– Говорят, какая-то пастушка явилась к благородному дофину, чтобы снять осаду с Орлеана. Говорят, ей сам Бог повелел.
– Пастушка?
– Ее все называют «Девственницей»…
Изидор Ланфан приподнялся. Ему очень хотелось пить. Он понял, что должен жить, поскольку от него больше не разило селедкой.
