Войку, сын Тудора - Коган Анатолий Шнеерович (книги бесплатно читать без TXT) 📗
На краю терассы, неслышно ступая, появился «придворный попугай» падишаха — Джованьолли. Венецианец, гордившийся этим прозвищем, был по обыкновению наряжен в зеленый берет и плащ, у пояса висели знаки придворной должности летописца и ученого шута — серебряная чернильница и записная книжка. Мухаммед сделал ему знак приблизиться.
— Ты знаешь уже новость, мой Джованни, — сказал он с милостивой усмешкой. — Что думаешь о ней?
Джованьолли пожал плечами.
— Для чего иного рождаются братья, о великий?
Мухаммед с подозрением посмотрел на франка. Нет, в словах Джованни не было намека, франк не осмелился бы дерзнуть. Мухаммед скривил тонкие губы в усмешке.
— Одари меня советом, о мудрейший из попугаев, — проронил султан.
— В этом деле — перст судьбы, великий, — с фамильярным подобострастием склонился Джованьолли. — Вчера из Каффы прибыл венецианский галеас. Патрон рассказал мне, что генуэзцы к обороне не готовы. Он назвал человека, готового открыть ворота крепости, — некоего Скуарцофикко.
Султан вздрогнул. Двадцать три года назад генуэзец Скуарцофикко открыл его войску Золотой рог, а с ним — ворота Константинополя. Воистину то был снова перст судьбы, он указывал теперь в сторону Великого Черноморского острова.
Ноющая, растущая боль в боку напоминала о том, что сам султан не скоро сможет сесть на коня. Значит, придется отложить поход на Молдавию: встречу с беем Штефаном Мухаммед решил оставить за собою. Надо было сорвать давно созревший крымский плод, тем более, что сейчас появился повод: захват власти в Феодоро Александром и прекращение переговоров о подчинении княжества Блистательной Порте были прямым оскорблением для падишаха.
— Ступай, — коротко приказал Мухаммед. — Вели звать рыжего дьявола Гедик-Мехмеда.
13
Бедный Жунку стал новой жертвой в давней войне, которую Александр Палеолог вел против патрициев Мангупа, мечтавших о союзе с султаном. Родного брата не пожалел князь в этой борьбе против тех, в ком видел рабов, продавшихся вековым врагам его рода; прочих ему и вовсе не приходилось щадить. Все виды смертных мук были уготованы заговорщикам: одного посадили на кол, другого сварили живьем в котле, на медленном огне, третьего — четвертовали. И так — до десятого, с которого, по турецкому способу, заживо содрали кожу, чтобы на глазах у умирающего набить из нее чучело.
Полдня над всей Мангупской горой разносились вопли терзаемых. Народ Феодоро, собравшийся на казнь за городом, на пустыре для торга, угрюмо молчал. Людям было жаль обреченных, которых каждый с детства знал, люди были устрашены их муками. Но большинство в душе считало приговор справедливым: граждане Феодоро не хотели покоряться угрожавшим Крыму южным варварам и давно решили при необходимости умереть, но к себе осман не пускать.
Войку, командовавший стражей, видел все до конца. За обедом витязи изрядно выпили: базилей в тот день не жалел вина. Войку, может быть, впервые в жизни, тоже захотелось напиться. Но намерению сотника помешал приказ явиться во дворец.
Князь Александр ждал его в кабинете, заваленном книгами. На стопке рукописей перед базилеем стоял золотой кувшин и два серебряных кубка. Князь был уже изрядно пьян. Но это можно было заметить только по его побелевшим, словно от бешенства, глазам. Базилей был пьян, но милостив.
— Ем на золоте, пью на золоте! — заявил Александр, пододвигая сотнику ногой табурет из черного дерева. — Разве я не Палеолог? Садись-ка и пей тоже, сынок! Впрочем, нет, — передумал князь. — Сегодня мне нужен трезвый спутник. Иосифа неволить к службе в субботу не хочу; остаешься ты.
Поднявшись на ноги, базилей покачнулся; только теперь Чербул понял, как много выпил князь. Взяв из угла факел, базилей зажег его от свечи, горевшей на столе. Затем подошел к шкафу с книгами и нажал на известный ему одному выступ среди резных украшений на карнизе. Шкаф сдвинулся в сторону, открывая черную щель. Князь, а за ним сотник протиснулись в нее и стали спускаться по лестнице в глубь скалы.
Палеолог с факелом шел впереди. Войку, уже привыкший к сюрпризам мангупских катакомб, все-таки отшатнулся, когда из угла мрачной комнаты, в которую они вскоре попали, на него уставился пустыми глазницами оскаленный белый череп. У стен небольшого зала валялись человеческие кости и черепа, с грубых железных колец в каменных столбах и даже с потолка, как лохмотья чудовищной паутины, свисали толстые, насквозь проржавевшие цепи.
— Застенок пра-пра-пра… — Базилей запнулся, запустил холеные пальцы в кольца своей шелковистой, кудрявой бородки, задумался. — Кем приходится мне блаженной памяти князь Хайтани? Мы в застенке нашего трижды прадеда. Как тебе здесь, сынок, нравится? По семейным преданиям, он умел поработать на своего палача, наш славный предок Хайтани! Ведь все на этом свете — для него, для ката, — продолжал князь, и голос его гулко разносился под сводами подземелья. — Леса растут — чтобы, на его потребу, люди делали плаху, помосты, виселицы. Для него, его величества палача, сражаются войска, рождаются любовь и ненависть, вражда и дружба. И думают мудрецы, и витийствуют пророки. Мне кажется, — базилей остановился и, подняв палец вверх, вперил в сотника взор, — мне кажется, даже он, над нами, пришел в мир только для того, чтобы у палача всегда была работа и не останавливалась перед пустотою его рука.
Войку невольно содрогнулся.
— Вот почему, мой Чербул, — почти торжественно заключил князь, — мастер-палач в глазах умных властителей подлинно велик. Ибо он — самый верный страж спокойствия городов и сел, республик и королевств, благополучия людей — от царя царей до последнего торгаша, храпящего под своей периной. Вот почему палачи, не льстя и не заискивая, — лучшие наперсники царей. И соправители, нет, — господа властителей, невенчанные цари над царями.
Пройдя еще несколько подземных галерей, князь и сотник оказались перед тяжелой дубовой дверью, почти сплошь обитой толстыми железными полосами. Князь вставил в незаметную щель золотой ключик. И многопудовая дверь бесшумно открылась. В новой круглой прихожей Войку увидел несколько больших бочек. В отверстии на боку одной из них уходил двухаршинный фитиль.
— Неси осторожно, это — венец Палеологов, — с обычной, чуть насмешливой улыбкой пояснил Александр, вручая корону Чербулу. — Неси его еще осторожнее, чем мои бедные предки, сынок. Отсюда и до дворца судьба половины вселенной — в твоих руках.
Князь запер сокровищницу. Затем, повелев витязю закрыть глаза и отвернуться, отпер следующую потайную дверь. И так — несколько раз, пока они не миновали всех тайных входов в последнюю сокровищницу Палеологов.
— Отобьемся от осман, — голос базилея гулко разносился под сводами подземного хода, — и выпрошу я, сотник, у твоего государя мудрого зодчего Антонио — строить новый город у моря, великий и крепкий. Тогда мне и пригодится все, что накопили предки. А не отобьемся, — глухо закончил князь, — похороню все здесь, с собой. На веки вечные.
Открылся еще один грот; пройдя по нему до середины, базилей схватился вдруг за лоб, поднес руку к глазам. Князь задрожал всем телом, пятясь. Войку разглядел на высоком лбу Палеолога неторопливо расплывающееся красное пятно. Красные брызги слетали с руки, которой в ужасе потрясал базилей. И крупные, тяжелые алые капли падали с потолка, на чьих камнях проступало зловещее темное пятно.
— Господи, пощади! — громко шептал Палеолог. — Господи Иисусе, прости!
Войку осенило: они были под местом сегодняшней казни. Кровь замученных, стекая с лобного места по тайным ходам, пробитым за тысячелетия дождевыми водами в мангупской большой скале, проникла в это подземелье, чтобы пасть на чело базилея. Остаток пути князь Александр продолжал тихо молиться.
На заре, поеживаясь от холода, Чербул снова шагал в одиночном дозоре по каменным плитам двора. Проходя мимо часовни, он услышал странные звуки, доносившиеся из-за приоткрытой двери домового храма княжеской семьи. Сотник осторожно вошел. Перед входом в алтарь на каменном полу лежал, распростершись ниц, кто-то в черном.
