Деляга - Полищук Вадим Васильевич "Полищук Вадим" (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
— Лопухов!
— Я, Нина Антоновна.
— Давай на перевязку.
Милейшая женщина, будь она лет на десять-пятнадцать моложе, а еще выше, стройнее, на лицо симпатичнее и не замужем, Вова за ней бы обязательно приударил. А вот перевязки ему не нравились, даже при условии, что перед ними ему наливали по полкружки разведенного спирта. Последующая боль мигом выбивала хмель из головы, хотя постепенно он переносил процедуры все легче, а крови на бинтах становилось все меньше. И все равно дело затягивалось.
Корпус успел вернуться с плацдарма, пройти полторы сотни километров на север и опять перебраться на правый берег и, в начале ноября, был брошен в наступление, обходя Киев с севера. Медсанбат проделал путь вместе со всем корпусом, а вместе с медсанбатом и ранбольной Лопухов. В конце октября, начале ноября, было уже холодно, одним дырявым, потертым халатом и тапочками не обойдешься. Из автороты Вове передали бэушную, но еще вполне приличную шинель и ботинки, решив часть бытовых проблем.
— Иваныч, как там моя ласточка? — поинтересовался Вова у привезшего шмотки Михальченко.
— Бегает пока.
— Кому отдали?
— Пацан, недавно совсем пришел, только после курсов.
Плохие новости, угробит гад машину, как пить дать угробит. Приодевшийся и расстроившийся Вова отправился обратно в дом, где квартировал, но по дороге заинтересовался матюгами, доносившимися из-под капота трофейного «блица», приписанного к медсанбату для перевозки раненых.
— В чем проблема?
Чумазый водила, матерясь, орудовал свечным ключом.
— Свечи, чтоб их! Чуть не после каждой чистить приходится, моментом засираются.
— Давно менял?
— Неделю назад.
— Ну ка покажи.
Сам взять в руки свечу Вова не мог, но водитель снизошел, показал.
— Все ясно, — констатировал Лопухов, — ты свечи слишком «холодные» поставил.
— Такие же точно были, — не поверил мужик.
— Видишь, на ней стоит калильное число «двадцать два».
— Вижу.
— Значит, она быстро охлаждается и до нужной температуры не нагревается, вот на ней нагар и оседает. Попробуй поставить четырнадцать или семнадцать.
Водила буркнул «спасибо» и продолжил заниматься своим делом, видимо, до конца не поверил. Ну и хрен с ним.
В двадцатых числах ноября медсанбат расположился в недавно освобожденном Фастове. Прорыв советских танков к городу явился для немцев полной неожиданностью. Больших боев не было, пострадал Фастов мало, зато все немецкие склады достались нашим в полной сохранности. К сожалению, их уже успели взять под охрану тыловики, и поживиться там не удалось, благо повязки с рук, наконец, сняли окончательно. Тонкая, розовая кожица, пятнами покрывала ладони, переходя в обычную, желтоватую кожу.
— Ой, извини!
Выходивший на улицу Вова столкнулся с торопившейся в тепло медсестричкой. Анечка! Розовые щечки с задорными ямочками, шинель напрасно пытающаяся скрыть все достоинства. Сейчас или никогда, решился Вова!
— Здрасьте, а мне повязки окончательно сняли.
Лопухов продемонстрировал свои руки. Новая кожа оказалась весьма чувствительной к холоду.
— Вот и хорошо!
Вове показалось, что девушка обрадовалась за него абсолютно искренне.
— Выпишут меня скоро, снова за баранку сяду, может, когда-нибудь и к вам сюда заеду.
— Приезжайте, будем рады.
— А, скажем, завтра вечером, вы меня тоже будете рады меня видеть?
— Конечно.
Анечка протиснулась в дверь, задев Лопухова плечиком. И что это было? Слишком все зыбко и неопределенно, но Вова решил, что попробовать стоит. Были среди его знакомых специалисты, которые за полчаса могли заболтать девчонку и развести ее на секс. Сам он такими талантами не обладал, хотя подозревал, что дело здесь не в столько в хорошо подвешенном языке, сколько в правильном выборе объекта убалтывания. Однако контингент здесь не тот, чтобы на первом свидании и даже за час, поэтому Лопухов стал действовать старыми, проверенными методами.
О цветах в начале зимы можно и не мечтать, но плитку американского шоколада и, большую по нынешним временам ценность, флакон одеколона «Красная Москва», ему кореша из автороты подогнали, вошли в положение. Лучше бы, конечно, духи подарить, но где же их взять, да еще в такие сроки? Привозивший презенты Иваныч, ехидно ухмыльнувшись, пожелал удачи и был послан к черту.
Вечером, когда уже стемнело, свежевыбритый Вова с оттопыренными подарками карманами шинели, осторожно поскребся в дверь дома, где квартировали медсестры. С минуту ничего не происходило, Вова уже хотел было сам взяться за ручку, но тут дверь приоткрылась.
— Лопухов, ты?
— Я, Нина Антоновна.
— Чего тебе?
— Анечку позовите, пожалуйста.
— Анечку, — фыркнула женщина, — погоди-ка, ты, часом, не на свидание с ней собрался?
— Ну…, — замялся Вова.
— Зайди.
Дверь распахнулась шире, Лопухов вошел. Медсестра поправила укрывающую плечи темную шаль.
— Нет ее, с капитаном своим гуляет, — огорошила его женщина.
— С каким капитаном?
— С таким, из оперативного отдела. С весны еще. Вроде, было поссорились они, а сегодня он опять появился и Анечку увел. Любовь у них, а ты бы не лез туда.
— Не буду, — пообещал Вова.
Сердце захлестнула горечь и злость. К чести Лопухова не на девушку, она ему никаких надежд не давала, на себя — нафантазировал черт-те, что и приперся, как последний идиот. Он уже повернулся, чтобы уйти, но передумал.
— Вот, возьмите, Нина Антоновна.
Торопливо выгреб из карманов приготовленные подарки.
— Ой, не возьму, — отказалась женщина.
— Берите, берите, — Вова сунул презенты ей в руки, — и спасибо вам.
Некоторое время он простоял у угла дома, сжав зубами, колючий рукав шинели. Хотелось по-волчьи завыть в голос. Бывали у него и раньше жестокие обломы с женщинами, но переносились они намного легче. Видимо, Анечка-медсестричка чем-то его основательно зацепила его циничную душу. Холодный воздух остудил тело, прочистил голову. Лопухов хотел было уже уйти, но тут до него донеслись чьи-то шаги, Вова замер. Как назло, Анечка вернулась. И не одна, со своим капитаном. Сцену прощания он досмотрел до конца, хотя в косом лунном свете видны были только тени, недвусмысленно прильнувшие друг к другу. Нацеловавшись и наобнимавшись, голубки, наконец, расстались. Птичка упорхнула за дверь, птиц решительным шагом протопал мимо притаившегося Вовы, не заметив его. Переставляя затекшие ноги, вслед за ними убрался и Лопухов. На следующий день он с утра заявился к суровой Марии Ефимовне и решительно заявил.
— Выписывайте меня!
— Рано еще, — решительно отказала врачиха.
— Нечего мне здесь больше делать, здоров я, — продолжал настаивать Вова.
Уже через час, закинув за спину изрядно отощавший вещмешок и повесив на плечо автомат, он, не дожидаясь попутной машины, пешком покинул медсанбат с намерением никогда больше сюда не возвращаться.
— Ты что с машиной сделал гаденыш?!
Только опасение содрать с кулаков тоненький слой едва наросшей кожи удержало Вову от мордобоя. «Шеви», к которому он успел прикипеть за несколько месяцев, встретил кривым, косым и убогим. В смысле, помятым крылом с разбитой фарой, спущенными колесами и не на ходу. Совсем молоденький, едва после курсов парнишка пытался оправдаться, но Лопухову его лепет был по барабану.
— Пошел на хрен! В обоз, кобылам хвосты крутить! До чего технику довел!
— Это моя машина, за мной закреплена…
— Ща я тебе закреплю!
Вова был на голову выше, на четверть центнера тяжелее, здоровее и с автоматом. Он решительно влез в кабину и выбросил оттуда на снег все чужое шмотье.
— Еще раз к машине подойдешь — ноги повыдергиваю. Пошел вон! Стой! Где канистра? А домкрат? Где домкрат, я спрашиваю?!
— Сергей Иванович одолжил, сказал, раз машина не на ходу…
— Это какой такой «Сергей Иванович»? Это Мельниченко что ли?
Одолжил, как же! Хороший был у Вовы домкрат, трофейный гидравлический, хрен его Иваныч потом вернет, такого куркуля еще поискать надо. Надо ковать не отходя. К счастью, «студебеккер» с нужным номером был не в рейсе. Да и как он в рейс пойдет с разобранным движком? Хозяин машины курил тут же.
