Жребий викинга - Сушинский Богдан Иванович (версия книг .txt) 📗

— А что слышно из Новгорода?

— Мы дождались гонца оттуда, — ответил Вефф Лучник, — потому и задержались. Он сообщил, что две сотни конных норманнов должны выйти из города через неделю, то есть завтра. Челнов у них пока что нет. К тому времени в Любече их уже будут ждать два челна. Но только два.

— Остальные будут ждать их здесь, — проворчал Гаральд. — Только бы они не тянули с выступлением из Новгорода.

Принц понимал, что в Византии его появление вызовет хоть какой-то интерес только тогда, когда под его командой будет находиться хотя бы пять сотен воинов. Из всего получалось, что он приведет с собой более шести сотен. В Константинополе помнили, что само появление на поле боя викингов уже вызывает у их врагов страх. К тому же императору сейчас нужны были опытные рубаки, которые могли бы заняться военной подготовкой его молодых воинов.

Правда, существовала еще одна причина, по которой Гаральда с нетерпением ждали на берегах Босфора. Но о ней византийский посол Визарий, прибывший несколько дней назад из Крыма, предпочитал пока что не распространяться. О том, что принц норвежский, реальный претендент на норманнский трон, уже находится в Киеве, он узнал от купцов и сразу же поспешил в стольный град.

В империи опять было неспокойно, там зрел очередной заговор, и императору срочно нужны были храбрые, опытные воины, у которых не появлялось бы каких-либо своих — как это всегда было у римлян, персов, египтян или арабов — военно-религиозных интересов в Константинополе, а главное, которых его противникам невозможно было бы подкупить. Такими могли представать разве что норманны, святым рыцарским правилом которых всегда было: служить тому, кто тебя нанял, не предавая и не перепродаваясь.

Впрочем, обо всем этом Визарий высказывался только намеками, поскольку распространяться об истинных причинах призыва на босфорские берега викингов не решался. Предполагал, что враги его правителя давно заполучили свои «глаза и уши» при дворе Ярослава, который и сам не прочь был расширить русские владения, прежде всего за счет задунайских территорий Византийской империи. Кто в бухте Золотой Рог способен забыть, что, кроме Рима, у империи есть еще один вечный соперник — Киев?

Однако более подробно о судьбах императоров и империй посол Визарий обещал переговорить с Гаральдом и конунгом Гуннаром уже перед их отплытием из Киева. Причем только с ними двумя — то есть с младовозрастным принцем и его опытным военным наставником, по существу, с регентом юного короля. Так надежнее. Кстати, возвращаться в Крым, а оттуда, возможно, и к берегам империи он тоже намеревался на челнах викингов, под их надежной защитой.

3

Княжна не могла знать, что ее близкому знакомству с принцем норвежским предшествовал вкрадчивый совет, полученный великой княгиней от своей сестры Астризесс.

— Почему ты до сих пор не свела свою дочь с принцем Гаральдом? Чего ты ждешь?

— Какую именно из дочерей? — следуя совету лекаря-германца, Ингигерда только что, в очередной раз и с очередным отвращением выпила три перепелиных яйца.

У этого врачевателя были свои способы лечения, совершенно не такие, как у докторов-византийцев, вечно колдующих над какими-то порошками и минералами. Сердечный недуг он лечил яйцами птиц, а также настойками трав и диких ягод, которые заготавливали для него два сведущих в этих снадобьях помощника. Астризесс знала, что сестра буквально влюблена в этого молодого статного лекаря Зигфрида, притом что с отвращением воспринимала все его «птичьи исцеления».

–?Елизавету, естественно, — с укоризной уточнила королева-вдова.

— Она слишком юна, чтобы позволять столь же юному, да к тому же не обученному манерам обхождения, варягу ухаживать за собой.

— Через пару недель он отправится в Византию, в которой юный возраст принцесс никогда не служил препятствием для помолвок и тайных свиданий. И неизвестно, когда вернется.

— И вернется ли вообще, — заметила Ингигерда.

Она сидела в плетеном кресле у приоткрытой двери, с шеи до кончика ног укутанная в шерстяной плед, и медленно процеживала сквозь зубы белое бургундское вино, которое приват-лекарь княгини Зигфрид тоже считал лечебным.

Наблюдая за тем, сколь самоотверженно сестра предается лечению вином, Астризесс уже начала опасаться за ее здоровье, но считала, что не вправе вмешиваться в столь утонченный процесс «исцеления». Тем более что самую большую дозу белого бургундского Ингигерда обычно поглощала незадолго до появления в ее «воздушной опочивальне» молодого лекаря.

— Гаральд вернется, — уверенно молвила Астризесс.

— Кто это тебе напророчил?

— Тот же, кто напророчил гибель моего супруга Олафа.

— Некий юродствующий монах?

— При чем здесь юродивый? Речь идет о твоей дочери Елизавете.

Ингигерда резко оглянулась на медлительно прохаживавшуюся у нее за спиной сестру и сначала замерла, а затем задиристо рассмеялась.

— Это мою дочь Елизавету ты уже метишь в пророчицы?!

— Не знаю, следует ли ее называть пророчицей, но… Ты что, не знала, даже не догадывалась, что твоя девчушка, это ангельское создание, владеет даром предвидения? Правда, проявляется это у нее не всегда, и не тогда, когда она стремится заглянуть в будущее, а как-то само собой, неожиданно.

Ингигерда вновь нацелила свой взор на излучину реки и какое-то время молчала, словно забыла о существовании сестры.

— Когда-то провидческий дар был нагадан мне, но, судя по всему, фризский [70] жрец-вещун ошибся, ничего важного ни в своей судьбе, ни в судьбе близких мне людей узреть я так и не сумела. Выходит, что этот дар проявился в дочери, наверное, такое случается. Хотя вряд ли стоит завидовать этому. Как же нелегко ей будет в этом безбожном мире!

— Коль уж так ей отведено… — спокойно отреагировала Астризесс.

— И что же наша юная вещунья говорит о прекрасном принце Гаральде Гертраде?

— Видит в нем своего избранника.

— Для этого не обязательно слыть вещуньей. В любом из принцев мы склонны видеть своего избранника.

— И верит, что станет королевой норвежской.

— Я верила, что стану владычицей Франции, — снисходительно передернула плечами шведская принцесса. — Но кто способен был оспаривать мечтания, которые зарождались во мне уже в одиннадцатилетнем возрасте?

— Ты — королевой Франции?! И скрыла это даже от меня?

— Зачем тебе было знать об этом? Ведь ты с пеленок грезила Римом. Даже когда тебе посчастливилось — это «посчастливилось» Ингигерда выговорила с жалостливой сочувственностью, — стать королевой полудиких норвежцев, ты по-прежнему грезила Колизеем, триумфальными шествиями легионов и боями гладиаторов. Норвежцы ведь так и называли тебя — Римлянкой, хотя плохо представляли себе, что за этим стоит.

— А ты, оказывается, бредила Парижем, — как ни в чем не бывало, продолжила Астризесс. — Странно. Не зря, наверное, Елизавета убеждена теперь, что королевой Франции суждено стать ее сестре Анне. Она переняла твой дар ясновидения, а сестра Анна должна будет перенять мечту о французском троне.

— Надо бы поближе познакомиться с этим своим чадом, — повела подбородком Ингигерда, постепенно избавляясь от иронии и недоверия. — Во всяком случае, чаще прислушиваться к тому, что оно изрекает. Кстати, что она там говорит о Гаральде? Византийский поход его будет успешным?

— Верит, что принц норвежский храбр и, не в пример моему, еще задолго до гибели «павшему» супругу, удачлив.

— Что касается Гаральда, — въедливо улыбнулась Ингигерда, — то в его звезду ты, по-моему, веришь куда убежденнее, нежели моя дочь, несмотря на все ее способности.

— Невинности его лишила принцесса Сигрид, яростная последовательница королевы Сигрид Гордой, а не я, — поспешила с оправданиями Астризесс.

— Как ты могла позволить этой кобылице опередить себя? Понимаю, что теперь ты ей этого не простишь, но все же…