Свет погас - Киплинг Редьярд Джозеф (книги онлайн .txt) 📗

А море то бушевало, то успокаивалось по воле ветров, машины днём и ночью тянули свою бесконечную песню, солнце с каждым новым восходом припекало все жарче, индиец-цирюльник Том по утрам брил Дика под приподнятой решёткой люка, куда задувал прохладный ветерок, над палубой растянули тенты, пассажиры оживились, и вот наконец пароход пришёл в Порт-Саид.

— Отведите меня, — попросил Дик доктора, — к мадам Бина — если, конечно, вы знаете её заведение.

— Эге! — сказал доктор. — Как не знать. Известное дело, все друг друга стоят, но вам, я полагаю, ведомо, что это один из самых грязных притонов во всем городе. Вас сперва ограбят, а потом зарежут.

— Как бы не так. Вы только отведите меня туда, дальше уж я сам о себе позабочусь.

Так он очутился у мадам Бина, где жадно вдыхал незабываемый запах Востока, который витает повсеместно от Суэца до Гонконга, и вволю наговорился на грубом жаргоне Леванта. Знойный ветер хлопал его по спине, словно старого друга, ноги увязали в песке, а рукав, когда он поднял к носу, был горяч, как свежеиспечённый хлеб.

Мадам Бина улыбнулась без тени удивления, когда Дик вошёл в бар, который был одним из источников её дохода. Если бы не досадная помеха, не эта беспросветная тьма вокруг, Дику могло бы показаться, будто вовсе не прерывалась прежняя жизнь, наполнявшая его уши нестройным гулом. Кто-то откупорил бутылку крепчайшего голландского джина. Запах напомнил Дику о мосье Бина, который, между прочим, говорил об искусстве и о своём падении. Бина умер; мадам сообщила это, когда ушёл доктор, неприятно удивлённый, насколько вообще может удивиться судовой доктор, ласковым приёмом, оказанным Дику. А Дик был очень доволен.

— Здесь меня помнят, хотя прошёл целый год. А там, за морями, уже успели забыть. Мадам, когда вы освободитесь, я хотел бы всерьёз поговорить с вами наедине. Как чудесно снова вернуться сюда.

Вечером она вынесла на песчаный двор железный столик и подсела к нему вместе с Диком, а рядом, в доме, буянили, веселились, изрыгали ругательства и угрозы. Загорелись звезды, вдали мерцали огни судов, проплывавших по Каналу.

— Да. Война способствует торговле, мой друг, но тебе чего тут делать? Мы тебя не позабыл.

— Я был далеко, в Англии, и там ослеп.

— Но сперва успевал прославиться. Здесь, даже здесь мы об этом слыхали — я и Бина. Ты изображал Желтолицая Тина — она ещё жива — так часто и хорошо, что Тина завсегда смеялась от удовольствия, как только почтовый пароход привозил газета. Всякий раз мы видели на твои рисунки чего-то знакомое. И всякий раз они приносили тебе славу и деньги.

— Я не нищий — я вам хорошо заплачу.

— Мне ничего не надобно. Ты уж за все заплатил сполна. — Тут она добавила шёпотом: — Mon Dieu [7], совсем молоденький и вдруг ослеп! Какой ужас!

Дик не мог видеть её лица, выражавшего глубокую жалость, как не мог видеть себя с поседелыми волосами на висках. Он вовсе не искал жалости; ему не терпелось снова добраться до передовых позиций, и он высказал своё желание напрямик.

— Куда ж это? В Канале полным-полно английские корабли. Иногда поднимается стрельба, как бывало, когда здесь шла война, — десять лет назад. За Каиром сейчас дерутся, но как ты попадёшь туда, ежели у тебя нет корреспондентский пропуск? В пустыне тоже все время дерутся, но и туда пробраться не есть возможно, — сказала она.

Я должен ехать в Суакин.

Из газетного сообщения, которое ему прочитал Алф, он знал, что Торпенхау находится при войсковой колонне, прикрывающей прокладку железнодорожной ветки от Суакина до Берберы. Пароходы Пиренейско-Восточной линии не заходят в этот порт, зато мадам Бина знает всякого, кто может хоть сколько-нибудь помочь делом или советом. Конечно, это сомнительные личности, но они умеют преодолевать любые препятствия, что всего важнее, когда нужно действовать.

— Но под Суакином все время дерутся. Тамошняя пустыня все время плодит людей — снова и снова. Да ещё таких свирепых! Зачем тебе в Суакин?

— Там мой друг.

— Твой друг! Чхх! Стало быть, твой друг есть смерть!

Мадам Бина хлопнула жирной рукой по столу, налила Дику ещё стаканчик и пристально вгляделась в его лицо при свете звёзд. Она не удивилась, когда он упрямо кивнул и сказал:

— Нет. Он человек, но… ежели б даже так… неужто вы меня осуждаете?

— Я осуждай? — Она визгливо засмеялась. — Кто я такая, чтоб осуждать кого бы то ни было — кроме тех, которые норовят не заплатить за выпивку. Но это ужасно.

— Я должен ехать в Суакин. Придумайте, как мне помочь. За год многое изменилось, моих прежних знакомцев здесь уже нет. Египетский плавучий маяк ходит по Каналу до Суакина… и почтовые пароходы… но даже там…

— Хватит тебе думать об этом. Я знаю все, мне и думать. Ты поедешь… поедешь и найдёшь своего друга. Только без глупостей. Посиди здесь, покуда в доме не угомонятся — я должен идти к гостям, — а потом ложись спать. Ты поезжай, беспременно поезжай.

— Завтра?

— Когда будет первый возможность.

Она говорила с ним, как с ребёнком.

Он остался сидеть за столиком, прислушивался к голосам, которые доносились из гавани и с окрестных улиц, раздумывал, скоро ли наступит конец, а потом мадам Бина уложила его в постель и велела спать. В домике орали, пели, плясали и веселились, мадам Бина поспевала всюду, одним глазом следила, чтоб все платили за выпивку и девочки были расторопны, а другим высматривала людей, которые могли быть полезны Дику. Ради этого она улыбалась хмурым и молчаливым туркам, которые служили офицерами в полках, сформированных из феллахов, обхаживала киприотов, занимавших мелкие должности в военном интендантстве, и осыпала любезностями торгашей неизвестной национальности, поставлявших верблюдов для армии.

Ранним утром она надела приличествующее случаю платье алого шелка с поблекшей золотой вышивкой на груди и ожерелье из поддельных брильянтов, сварила шоколад и отнесла Дику.

— Ты не стесняй себя, ведь я есть годная тебе в матерь, не так ли? Выпей шоколад да съешь булочка. Вот так у нас во Франции по утрам поят сынков шоколадом в награду за хорош поведений. — Она присела на край кровати и продолжала шёпотом: — Все есть улажено. Ты поедешь на плавучем маяке. Надобно дать взятку, десять английских фунтов. Правительство капитану не платит. Приплывёшь в Суакин на четвёртый день. С тобой будет Джордж, погонщик мулов, родом из Греции. Ему тоже десять фунтов. Платить буду я сама: они не должны знать, что у тебя есть деньга. Джордж довезёт тебя до тот места, куда подрядился доставить муль. Потом он вернётся ко мне, здесь есть его подружка, а ежели я не получать из Суакина телеграмма, что ты добрался благополучно, девчонке отвечать за него.

— Спасибо, — Дик сонно взял чашку. — Вы очень добры, мадам.

— Будь моя воля, я говорил бы тебе: оставайся здесь и не делай глупость. Но, сдаётся мне, это для тебя не есть лучший выход. — Она посмотрела на своё закапанное вином платье с печальной улыбкой. — Нет, ты поезжай, беспременно поезжай. Так будет лучше всего. Мой мальчик, так будет лучше всего. — Она наклонилась и поцеловала Дика в лоб. — Вот я и пожелала тебе добрый утр, — сказала она, собираясь уйти. — Когда оденешься, мы потолкуем с Джордж и все приготовим. Но перво-наперво надо открывай твой чемодан. Дай мне ключи.

— За последнее время на мою долю выпало небывалое множество поцелуев. Надеюсь, в следующий раз меня поцелует Торп. Но он скорей меня обругает за то, что я навязался ему на шею. Да уж ладно, это ведь ненадолго… Ну-с, мадам, помогите мне принарядиться для гильотины! Ведь там, в пустыне, будет не до обмундировки.

Он рылся среди своего новёхонького снаряжения, ощупывал шпоры. Можно по-разному носить тщательно вычищенные армейские ботинки, голубые обмотки без единого пятнышка, куртку и бриджи цвета хаки и белый тропический шлем. Настоящий воин всегда неутомим, прекрасно владеет собой, готов к походу и полон бодрости.