Харбинский экспресс - Орлов Андрей Юрьевич (читать книги txt) 📗
И в этот момент Марья Спиридонова стала умирать.
Резкий и трудный кашель. Потом — обильное кровохарканье. Лицо больной сделалось белым. Она задыхалась, и каждый вздох давался ей все труднее. Глаза стали огромны, полезли из орбит.
Потом была агония.
Мы, пятеро врачей, присутствовавших на демонстрации, оказались в рискованном положении. Получилось, что нас пригласили присутствовать на заведомой кончине. В ситуации, где мы были решительно бессильны. Это неприятно и унизительно. Да и просто бесчеловечно. Признаюсь, я тогда сильно пожалел, что приехал.
Кашель сотрясал несчастную Марию Спиридонову все сильнее. Она глядела на нас глазами, полными ужаса. В них читалось недоумение: отчего не приходим на помощь?
И в самом деле, какого черта мы все там делали?
Потом наступил конец.
Доктор Кулдаев приподнял Марии Спиридоновой веко, посветил зеркальцем в зрачок. Провел ваткой. Потом подал знак одному из послушников (тот был бледен как мел). Послушник повиновался и приподнял с больной простыню. После чего доктор Кулдаев сделал первое впрыскивание.
Он начал с большего шприца.
Надо отметить, что в действиях доктора не было и капли театральности. Он просто работал — быстро, точно и очень хладнокровно. Мне подумалось, что доктор Кулдаев нарочно ждал, когда наступит развязка, чтобы начать демонстрацию.
Я заметил, что край простыни уполз наверх и обнажил пятки злосчастной Марии Спиридоновой. Были они желто-серого цвета, совершенно плоские, зароговевшие. Передо мной был труп, коих я повидал в анатомическом театре без счету, и все медицинские ухищрения тут были бессильны. А потому мое дальнейшее пребывание в обители Святого Арефия становилось бессмысленным.
Я повернулся, дабы уходить, но все-таки не ушел. Мною в тот момент овладело обыкновенное греховное любопытство.
Между тем д-р Кулдаев закончил с первым шприцем и перешел ко второму. Не сразу, с небольшой отсрочкой. Ровно две минуты. Потом ассистентка подала второй шприц. Первое впрыскивание доктор Кулдаев делал в предплечье, теперь он ввел иглу в подвздошье. Я видел, как плавно движется в стеклянном цилиндре поршень, толкая непонятную белую жидкость.
Ассистентка приняла пустой шприц.
Мы наблюдали за происходящим в каком-то оцепенении.
Снова пауза, в три минуты. Могу сказать это точно, потому что считал про себя: «двадцать два, двадцать два». Это словосочетание, как известно, произнесенное в обыкновенном темпе, соответствует одной секунде, поэтому можно верно определять время, даже не имея под рукою часов, — обстоятельство, весьма значительное во врачебной практике.
Самое главное случилось, когда под кожу трупа ушла игла третьего шприца — на сей раз в область лобка. Поршень еще продолжал свое движение, когда из-под ягодиц тела Марии Спиридоновой потекла желтоватая лужица.
Я даже разобрал характерный звук.
То, что мы имеем дело с enuresis — непроизвольным мочеиспусканием — сумел бы определить и фельдшер. Однако это вполне вульгарное явление может наблюдаться только у живого человека! Неоспоримый факт: мертвецы не испражняются.
Пока я пытался осмыслить увиденное, произошло нечто похлеще. Мария Спиридонова издала булькающий горловой звук, а затем села на своей кровати! Она глядела прямо перед собой, очевидно не замечая окружающего. Затем начала кашлять. Однако приступ был недолгим и вскоре прошел сам собой.
Кровохарканья не было.
А потом больная вновь легла навзничь и закрыла глаза. У меня промелькнула мгновенная мысль: вот теперь-то она умерла на самом деле и окончательно. И даже успел я подумать, что увиденное было чем-то вроде магнетизирования трупа.
И только я об этом подумал, как рот недавней покойницы приоткрылся — и она захрапела. Негромко, но хорошо различимо. В общем, Мария Спиридонова, сорока шести лет, без образования, умирать пока что не собиралась.
На том демонстрация случая завершилась.
Спиридонову вновь перегрузили на каталку и увезли. А доктор Кулдаев извинился и сказал, что ему требуется несколько минут, чтобы переодеться. А затем он с удовольствием ответит на вопросы, если таковые возникнут.
Разумеется, вопросы имелись. Но только никакого разговора не получилось. Спустя четверть часа к нам вышла ассистентка и сказала, что доктору Кулдаеву только что телефонировали из столицы, и он вынужден срочно ехать. А потому просит прощения и приглашает быть у него послезавтра.
Это был первый и последний раз, когда я видел доктора Кулдаева.
Несмотря на приглашение, ехать в особняк на Поклонной горе мне не захотелось. Я думал, что мой товарищ Н. станет звать с собой, и даже придумал сказаться больным. Но Н. не объявился, и я остался дома без всяких объяснений. Кстати, позднее я узнал, что никто из пяти присутствовавших на демонстрации врачей не поехал к доктору Кулдаеву, равно как и не стал проходить у него курса.
И еще я узнал, что все они (включая моего знакомца Н.), встретившись позднее на стороне, обсудили виденное в Арефиевской обители и решили, что все это — попросту трюк. Постановили между собой, что больная не умирала и даже, может быть, не являлась на самом деле больной. Словом, все они попались на розыгрыш. С такой позиции дальнейшие контакты с доктором Кулдаевым были, разумеется, невозможны. Меня на эти обсуждения не приглашали — я был младше и вообще находился несколько в стороне от компании.
И напрасно. Мне было что им сказать.
Дело в том, что доктор Кулдаев нас тогда не разыгрывал. И демонстрация его не являлась трюком. Мне это было совершенно точно известно. Вот по какой причине: я тогда стоял ближе других и видел бесспорно: роговичный рефлекс у больной отсутствовал. Каким-либо образом симулировать это нельзя, поэтому с неизбежностью следует признать: д-р Кулдаев продемонстрировал нечто исключительное. Хотя наперед было объявлено, будто мы увидим лишь облегчение состояния больного по новой методике при скоротечной чахотке.
Но какое, к черту, облегчение!
Крестьянка Спиридонова была стопроцентно мертва! А мертвых, как известно, врачевать бесполезно. Доктор Кулдаев ее ОЖИВИЛ. Именно так, и это я готов подтвердить хоть на Страшном суде.
…Практического продолжения та история не возымела. Хотя нельзя сказать, что осталась она совсем без последствий. Мои коллеги, присутствовавшие на памятной демонстрации, могли бы это подтвердить — если б оставались живы. Но в течение года Господь прибрал всех четверых. Обстоятельства были разные, а итог один. Доподлинно знаю лишь о двоих — в том числе и моем знакомом Н.
Один из докторов (с какой-то сербской фамилией — то ли Зварич, то ли Здравич) отправился в конце декабря к больному, куда-то на Английскую набережную. Обратно на Петроградскую сторону он пустился не на извозчике, а пешком. Вероятно, в целях экономии. Через Неву повез его конькобежец — из тех, что переправляют людей с берега на берег по льду в кресле на полозьях. И оба они угодили в майну, припорошенную чуть-чуть снегом. Накануне там напилили ледяных «кабанов», используемых для погребов. Обыкновенно майны огораживают легкой изгородью, но тут ее почему-то не оказалось. Так и потонул тот доктор, вместе со злополучным конькобежцем.
Со знакомцем Н. вышло иначе: спустя месяц он вдруг стал заговариваться. Сперва почти незаметно. Но дальше — больше. А вскоре и вовсе лишился рассудка. Ездил поначалу лечиться в Германию, но без толку. Закончил он в доме скорби на Пряжке.
Насчет двух оставшихся точно не располагаю сведениями. Одни только слухи. Что-то грязное, связанное с женщиной, причем недостойной. Некая тайная дуэль, на которой оба были убиты.
Для меня посещение Арефиевской обители тоже стало в известном смысле роковым. Потому что на следующий день появилась в моей жизни племянница синодального чиновника Женя Чернова — акушерка, ставшая моею помощницей и одновременно демоном разрушения.
Но, в отличие от четверых злополучных коллег, я не только остался жив, но и получил тот самый толчок судьбы, о котором говорят, будто он выпадает раз в жизни. Не будь его, я бы никогда не узнал, что легендарная панацея существует на самом деле. И не знал бы, где ее искать, так как ни за что б не попал в Маньчжурию.
