Королевские бастарды - Феваль Поль Анри (читать книги онлайн TXT) 📗
Любимчик сжал кулаки.
Эшалот принял позу Фемистокла в его знаменитом споре с Эврибиадом.
– Нравится вам это или нет, но я считаю именно так, – твердо заявил хозяин балагана.
И, видя, что Кадэ-Любимчик уже занес руку для удара, прибавил:
– Предупреждаю, если вы меня хоть пальцем тронете, я просто разорву вас на куски.
Любимчик бесился от ярости и бессилия.
Эшалот наблюдал за ним со спокойным добродушием. Насмотревшись вдоволь, хозяин балагана проговорил:
– К вашему сведению, я позировал многим художникам, которые восхищались моей прекрасной мускулатурой, а у себя в заведении давал уроки французского бокса. Их посещал сам господин Винерон, а еще – сенаторы и депутаты от самых разных партий, придерживавшиеся диаметрально противоположных взглядов. Короче, млллион – сумма не окончательная.
Мне нужно время подумать и определить точную цифру. Если мы с вами столкуемся, то я сам привезу юную девицу в ее новый дом, где меня примут честь по чести. У людей бедных, но благородных тоже есть понятие, как делаются дела. А теперь вперед, господин Тюпинье!
Изложив свое мнение с большим достоинством, если не сказать – с важностью, Эшалот поклонился, как кланялись в театре Монмартр только герцоги, и с видом, не допускающим возражений, открыл дверь.
Кадэ-Любимчик сунул руку за пазуху, под свое просторное пальто, и схватился за нож, который лежал у него во внутреннем кармане.
Маркиз был вне себя от бешенства.
Но все-таки совладал с собой и выбежал вон, бормоча проклятия.
Эшалот крикнул ему вслед:
– До завтра! Не сомневаюсь, что мы увидимся. Нет другой лавочки, где был бы такой товар, как у меня.
Кадэ-Любимчик успел отойти уже довольно далеко. Услышав слова Эшалота, он обернулся и погрозил хозяину балагана кулаком, но Эшалот уже захлопнул дверь.
Любимчик брел, пошатываясь, но не вино, а ярость туманила ему мозги.
Хриплым голосом маркиз бормотал ругательства и проклятия.
– Бывают же такие паршивые дни! – злился он. – А ночи еще похлеще! Черт бы их всех побрал! Изничтожу! В куски изрублю! На улице Миним – ни души. А теперь еще этот идиот собрался сесть мне на шею! А компаньоны? Теснят, жмут, душат и еще приговаривают: «Тем хуже для тебя! Провалишь дело – прикончим!» Но прежде чем они меня съедят, я сам их сожру! Прежде чем они меня прихлопнут, я их разорву, загрызу, затопчу! Ох, попадись мне сейчас хоть кто-нибудь!
Любимчик добрался до угла улицы Фонтен, где, как он и говорил, его ожидала карета.
Дремавшего на козлах кучера разбудил сильный удар трости, и стоило вознице пожаловаться, как седок взорвался.
– Молчать! – рявкнул он и продолжал змеиным шепотом. – Полиция запрещает вам спать. А у меня руки длинные, сам знаешь! Вези меня на улицу Вьей-дю-Тампль, и если не домчишь в одну секунду, то пеняй на себя! А если тебе что-то не по нраву, слезай и получишь отменную трепку!
Кучеру вовсе не хотелось быть избитым, он взялся за вожжи, а Тюпинье шагнул на подножку кареты. Дверцу он захлопнул с такой яростью, что стекло рассыпалось на мелкие кусочки.
– И холод собачий! – взвился маркиз, исходя злобой. – Не везет, хоть плачь! Не хватало мне только насморка. Не карета, а старая рухлядь! Но Ле-Маншо мне за все заплатит.
Мысль о Ле-Маншо, похоже, немного успокоила Любимчика. Он забился в угол кареты и замер в неподвижности, лишь изредка чертыхаясь про себя.
Через полчаса карета остановилась перед семиэтажным каменным домом неподалеку от Национальной типографии. Выйдя из экипажа, Тюпинье заявил кучеру:
– У меня было дурное настроение, дружище! Моя красотка наставила мне рога. Но ты можешь рассчитывать на чаевые.
В этом густо населенном квартале улицы еще не опустели, и навстречу Тюпинье то и дело попадались прохожие. Время шло к полуночи.
Тюпинье толкнул дверь тесного подъезда без привратника и взбежал на последний этаж с резвостью, которой трудно было ожидать от человека столь преклонных лет.
На шестом этаже лестница брала вверх особенно круто, и Тюпинье поднимался по ней в полной темноте.
Ступени привели Любимчика на крошечный чердак; дверь в виде трапеции отворялась в тесную комнатенку под самой черепицей. Тюпинье открыл дверь толчком ноги. Прежде чем войти, Любимчик зажег спичку, осветив грязный пол и валявшийся в углу мешок, набитый соломой, в котором храпел какой-то человек.
Возле спящего стояли две бутылки. Из горлышка одной торчала свеча. Тюпинье зажег ее, и убогая нищета предстала перед ним во всей своей неприглядности.
Куда ни глянь – сплошная грязь, ни стола, ни стула, ни даже прибитой к стене дощечки, куда бедняк кладет горбушку хлеба, ни гвоздя, на который он вешает свои лохмотья.
Пол был покрыт толстым слоем пыли, и на ней отпечатались следы расхаживавшего взад-вперед хозяина; эти цепочки следов напоминали тропки на влажной лесной земле.
Хозяин крепко спал, забившись по самую шею в мешок с распущенными завязками.
Читатель сейчас поймет, что встретился со вторым Клеманом Ле-Маншо, о котором говорила мадемуазель Клотильда и который выполнил свою чудовищную работу 5 января на улице Виктуар.
Лица этого человека не было видно, из мешка торчали только грязные спутанные волосы.
Ле-Маншо спал и громко храпел.
Тюпинье неслышно подкрался к нему и, вцепившись в завязки мешка, крепко-накрепко затянул их вокруг шеи Клемана, стараясь не сдавить ему горло.
Потом Любимчик отошел на несколько шагов, и зубы его оскалились в свирепой, злобной улыбке.
VIII
РАЗЪЯРЕННЫЕ ЗВЕРИ
В людском гневе всегда есть что-то ребяческое. Кадэ-Любимчик, грозный убийца, который на протяжении сорока лет проливал человеческую кровь, дал выход своему бешенству, завязав в мешке несчастного, который даже не мог сопротивляться.
Тюпинье поймал в ловушку притихшего, уснувшего тигра – и шутка эта забавляла и радовала маркиза.
Безбородое лицо и даже голый, как у стервятника, череп Любимчика так и светились довольством. Он снял шляпу и не спеша закатал рукава, рассуждая при этом сам с собой.
– Говорят, что собаки приходят в раж ни с того ни с сего… Почему бы не поглядеть, как это бывает с людьми? Эй, ты, Ле-Маншо, – громко окликнул маркиз человека в мешке. – Тебе небось снится барашек на вертеле, так, обжора? Ты ведь получаешь немало и умудряешься проесть все, до последнего су. Я же запретил тебе появляться здесь, раз полиция прознала про эту дыру!
Спящий, продолжая храпеть, пошевелился. На чердаке было так холодно, что мешок, там, где не согревался теплом человеческого тела, заиндевел.
– Эй, Ле-Маншо! Ты меня слышишь? – повторил Любимчик.
И поскольку Клеман не просыпался, Тюпинье ударил его каблуком по голове.
Раздался глухой звук, словно стукнули по дереву.
Ле-Маншо подскочил, инстинктивно полагая, что разом окажется на ногах, но мешок не позволил ему встать, и, дернувшись, Клеман только откатился в сторону.
Этот Ле-Маншо был из породы диких зверей, и если бы не был спеленут как младенец, Тюпинье дорого бы заплатил за свою шутку. Но единственное, что мог сейчас сделать Клеман, так это выругаться со злобным изумлением. С проклятием произнес он имя Тюпинье и добавил:
– Эй, вы! За что ударили?
– За трепотню в «Срезанном колосе», – ответил Любимчик все с той же шакальей усмешкой. – Ты болтал, будто я лишил тебя руки по своей свирепости и злобе. Эти твои дурацкие россказни подрывают мою репутацию в глазах парижан. За свою руку ты получил две сотни франков, она их не стоила! И тебе отлично известно, что операция была проделана из лучших побуждений и в твоих же собственных интересах! Я ведь помог тебе избежать тюрьмы после истории на улице Виктуар! Только благодаря тому, что ты стал одноруким, нам удалось засадить вместо тебя за решетку другого парня. Разве не так? Но ты всегда отличался неблагодарностью! А потом, почему ты здесь? Ты прекрасно знаешь, что тебе нужно прятаться в другом месте; ведь негодяй Пистолет уже доложил о тебе!
