Евгения, или Тайны французского двора. Том 2 - Борн Георг Фюльборн (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
Он не ошибся!
Через час карета остановилась у стен форта Иври. Сюда обыкновенно отправляли несчастных, назначенных в ссылку, и потому на лице принца отразился ужас, когда он увидел, куда его привезли.
– В Иври, – вскричал он дрожащим голосом, – что это значит! Я требую ответа! Что думают со мной сделать?
– Идите за нами к коменданту, – ответил один из муниципальных гвардейцев, – окружавших Камерата, – вы узнаете все от него!
– Клянусь своим спасением, я не думал этого, – сказал принц, – меня хотят сослать как преступника!
– Я этого не знаю, мне даже неизвестно ваше имя! Идите за нами!
Камерата повели в форт и заперли до утра в караульне.
Потом под сильным конвоем его отвели к коменданту, высокомерному, молчаливому человеку, который составил себе карьеру в декабрьские дни, слепо исполняя полученные приказания.
Комендант приказал письмоводителю записать имя принца, а потом отвести его в тюрьму форта.
– Позвольте мне спросить вас, причислен ли я к ссыльным? – спросил Камерата.
– Вы сосланы на Чертов остров, – отвечал комендант коротко и холодно, как будто дело шло о прогулке в Бель-Иль.
– На Чертов остров, гвианские болота, – проговорил принц с ужасом. – Почему не оказали мне милости и благодеяния, дозволив умереть на гильотине? Неужели хотят постепенно убить меня на том ужасном острове, с которого никто не возвращается.
– Приговор так гласит, и я должен его исполнить!
– Приговор! Да будет проклята эта рука, обнажавшая меч за моих убийц! Да будет проклята эта орденская лента, которую я топчу ногами! Горе презренным, подписавшим этот приговор, наказание неба вскоре постигнет их всех! И если они теперь одеты в пурпур, имеют сильную власть, которой позорно злоупотребляют, то настанет день, когда этот пурпур будет разорван на лоскутки; когда их будут топтать в пыли, проклинать и презирать. Клянусь, наступит этот день, потому что Бог правосуден! Стоны и жалобы несчастных, невинно убитых, достигнут престола вечного Судьи; достаточно одного мановения руки, чтобы уничтожить презренных! Не делайте знаков полицейскому служителю, чтобы он явился сюда, лучше передайте проклятие тем негодяям, которым вы служите! Когда-нибудь и вы согласитесь со мной, вспомните мои слова, и ваши уста также произнесут проклятие. Горе вашему отечеству: я вижу его разоренным, опустошённым, раздробленным по вине этих жалких людей, которых до того глубоко ненавижу и презираю, что иду в ссылку только с тем чувством, какое ощущают, убегая от чумы! Я готов, исполняйте свой долг!
Камерата бросил на пол орден Почетного Легиона и топтал его ногами.
– В тюрьму этого бунтовщика! – вскричал комендант. – В самый скверный каземат, чтобы он почувствовал свое бессилие и наказание.
– И вы действительно думаете, что можете меня усмирить, когда я в этот час покончил с миром, чтобы идти на такую мучительную смерть, какую только черт может придумать? Принц Камерата перенесет все стойко и так же спокойно, как человек, пришедший в отчаяние. Придумывайте мучения, но не надейтесь, чтобы мои уста произнесли другой звук, кроме проклятия! Прочь! – крикнул он нападающим на него полицейским, – Не смейте касаться меня! Первого же раздавлю или задушу собственными руками! Принц Камерата сам пойдет, без вашей помощи, в определенный для него каземат.
– При малейшей попытке к бегству, – крикнул комендант, взбешенный гордым видом узника, – стреляйте в этого бунтовщика! Впрочем, нет, только раньте его, чтобы можно было заковать его в цепи и перевезти в Кайену!
Принц не обратил внимания на эти слова и твердым шагом пошел в тюрьму, начальник которой исполнил приказ, доставленный от коменданта, и посадил узника в самый скверный каземат.
Принца поместили в узкой мрачной конуре, которую он должен был делить с двумя другими узниками. Свет и воздух едва проникали через крошечное окно с решеткой. Клочок соломы служил постелью; ему дали старый деревянный стул, принесли хлеба и воды, как и двум другим узникам, общество которых было сущим наказанием.
Один из этих грубых заключенных был галерный преступник; другой, с бульдогообразным лицом, был зол, как ядовитая змея, ищущая добычу, чтобы на ней испробовать свои зубы. Это был Джон, слуга мнимого герцога Медина.
Когда принц Камерата не ответил на шутки этих двух заключенных, то они, чувствуя свое превосходство, принялись грубо смеяться над ним.
Камерата долго не обращал внимания на их оскорбления, не желая входить с ними в какие бы то ни было отношения. Оба ссыльные приняли это за трусость и стали еще смелее и наглее. Особенную ярость обнаружил бульдогообразный англичанин. Это было вечером перед их отъездом в Тулон.
Завернувшись в военную шинель, Камерата лег на солому. Галерный еще ел хлеб и пил воду.
– Эй, ты, – сказал Джон, обращаясь к принцу, – каждый из нас должен спеть песню, и ты должен начать. Мы должны весело провести время и отпраздновать наш отъезд.
– Исполнит ли это он! – проговорил другой преступник.
– Как, ты думаешь, что он осмелится противоречить нам, когда я ему приказываю? Постой, я не буду шутить!
Бульдогообразный плут подошел к Камерата и, думая, что тот заснул, грубо толкнул его.
– Эй, проснись, – закричал он. – Мы хотим отпраздновать наш отъезд.
Принц быстро вскочил при этой вольности.
– Мое терпение лопнуло, – вскричал он, – смотрите, чтобы это прощание не стоило вам дорого!
– Что ты говоришь! – сказал Джон, желавший не ударить лицом в грязь перед преступником. – Ты, кажется, грозишь мне! Пой, или я проломлю тебе череп!
Едва негодяй, подняв кулак, успел произнести эти слова, как Камерата схватил своего сильного широкоплечего противника и отбросил его на несколько шагов, так что Джон упал бы на пол, если бы комната была побольше; он сильно ударился о стену.
Бешеный крик вырвался из его груди, и в то время как его товарищ оставался праздным зрителем, Джон вторично бросился со всей силой на принца и обнял его руками, чтобы сжать ему ребра.
Это нападение дало ему перевес: он бросил Камерата на пол и собирался кулаками и ногами выместить на нем свой гнев. Преступник смеялся и высказывал свое одобрение победителю, что поощряло того к более сильным ударам.
– Вот тебе наказание за твою дерзость! – кричал он. – Постой, ты еще узнаешь меня и будешь в другой раз слушаться.
Принц чувствовал сильную боль от падения и ударов, но эти слова мошенника до того раздражили его, что он, стиснув зубы, схватил за локоть своего противника, который собирался нанести ему смертельный удар.
Считая себя непобедимым, Джон хотел освободить руку, но принц держал ее, как в железных тисках! Таким образом, он успел подняться с полу и, не говоря ни слова, начал выворачивать руку Джона с такой силой, что тот делал отчаянные усилия, чтобы освободиться.
Но принц, чувствуя теперь свое превосходство, не выпускал его и давил с такой силой, что Джон застонал и произнес проклятие.
– Ты переломишь мне кости, – пробормотал он.
– Пусть это будет вам уроком! Не пробуйте в другой раз сердить меня, потому что тогда я сделаю вас на всю жизнь калеками, теперь же вы только пролежите несколько часов в беспамятстве.
Действительно, рука Джона бессильно опустилась, когда ее выпустил Камерата.
– Проклятие, – прошептал Джон, – вы переломили мне руку.
– Я успокоил вас на некоторое время! Берегитесь меня! Я доказал вам свое великодушие, но показал также, что могу совладать с вами, если вы принудите к тому. На этот раз я вам ничего не сломал, завтра или послезавтра вы уже будете действовать рукой, но в следующий раз вы не отделаетесь так дешево.
Преступник с возрастающим удивлением смотрел на этот исход; он слышал стоны Джона и видел, что тот не мог двигать рукой и пополз к своему ложу.
Принц лег как ни в чем не бывало и беспечно заснул.
Перед рассветом назначенных в ссылку узников перевезли на железную дорогу в больших закрытых каретах, окруженных солдатами с заряженными ружьями. Там уже были готовы для них вагоны с решетками на окнах. Их сажали по нескольку человек в вагон и отвозили в Тулон, где их ожидало транспортное судно «Йонна».
