Джентльмен-капитан (ЛП) - Дэвис Дж. Д. (книги серии онлайн TXT) 📗
Подавленный, я вернулся в свою каюту, чтобы дописать несколько слов во всех письмах, сообщая получателям об этом новом повороте событий. Я делал это с тяжёлым сердцем: я был уверен, что, если Корнелия когда–нибудь и прочтёт эти строки, я уже давно буду мёртв и стану кормом для рыб, подобно Натану Уоррендеру. Запечатав письма, я вручил их Макферрану, чтобы на его лодке они доплыли до замка Данстаффнидж и отправили их с королевской почтой.
Вскоре после этого в дверь каюты постучал Джеймс Вивиан. По правде говоря, я совсем забыл о лейтенанте и о новом направлении его изысканий. Я с неохотой пригласил его войти. Лицо Вивиана несло глубокий отпечаток страха и неуверенности. Он вдруг показался мне совсем ребёнком, куда младше своих восемнадцати лет.
— Сэр, смерть капитана Уоррендера… — прошелестел он и затих, попробовал снова заговорить, но безуспешно. Я налил ему немного слабого пива, и он выпил.
— Капитан Уоррендер был человеком непреклонным, мистер Вивиан, — сказал я. — То, как он умер, шокировало всех нас.
— Нет, сэр. Не в этом дело. Сэр, это его… — и снова он запнулся, а затем умолк.
Я терпеливо ждал, изобразив на лице ободряющее выражение, хотя на самом деле был более чем недоволен непроходящей одержимостью лейтенанта. Я уже с трудом выносил её. Наконец, он судорожно вздохнул и сумел описать, внятно и последовательно, как прошёл его день. Человек, которого он хотел расспросить о смерти Пенгелли, вернулся с берега. Это был один из немногих наших девонцев, Уильям Бэрри, осторожный и хитрый плут, не пользующийся популярностью на нижней палубе. Его реакция на известие о страшной участи Уоррендера была сильной и совсем нехарактерной, настолько, что именно он попросил разрешения поговорить с Джеймсом Вивианом прежде, чем тот успел сам его найти.
Вивиан дрожал так сильно, а речь его была так прерывиста и несвязна, что моё терпение начало иссякать. Я резко велел ему говорить по существу. Он посмотрел на меня, и в его глазах я увидел панику. Он молча протянул руку. В ней лежало смятое письмо. Я вопросительно взглянул на лейтенанта, он кивнул, продолжая протягивать мне письмо, и я взял его.
«Любимый сын, — было неловко выведено корявым почерком, — прости своей Ма это письмо, писаное за меня констеблем, но жуткая история взбудоражила всю деревню, и я не могла не послать тебе весточку. Дело в госпоже Роуз, вдове, приехавшей из Корнуолла и вышедшей замуж за старого Исаака Роуза (у него была ферма в Калхеле, если помнишь, хотя ты тогда, по правде говоря, был совсем ещё крохой). Ужасные вещи произошли с её сыном, что звался Пенгелли, он был помощником у торговца из Труро, когда она здесь появилась. Да хранит Бог его душу, она узнала, что сына встретил чудовищный конец — его зарезали, как борова, на дороге в Хамптоншире. Ещё она рассказывала о его последнем хозяине, твоём бывшем капитане Харкере. Тоже убийство, говорит. Я так напугана, ты должен простить свою старую Ма, но во имя нашего драгоценного Спасителя, напиши мне, сын — эти тёмные дела так тяжко давят на моё сердце, мне нужно знать, что ты в целости. Госпожа Роуз исполнена горя и взывает в своих бедах к брату на другом корабле, что плывёт с вами. Говорит, он офицер, звать Уоррендер, хотя, наверное, она не в себе, ведь я слышала, во время войны он был в кавалерии Чудли…»
— Сэр, это мать Пенгелли, — заговорил Вивиан, не в силах сдерживаться, пока я читаю. — Её девичье имя было Уоррендер.
Мужчинам трудно хранить секреты, ибо наши имена неизменны, но женские тайны могут вечно прятаться за новыми именами, что получают они в каждом новом браке. Дважды в тот день я познал этот урок среди далёких западных оплотов Шотландии, и с тех пор не раз находил повод убедиться в его пользе. Макдональд и О’Дара, Пенгелли, Роуз, Уоррендер — так долго скрываемые истины. Я стоял перед Джеймсом Вивианом, а имена всё повторялись и повторялись у меня в голове.
Тогда, и только тогда, с моих глаз наконец упала пелена.
Глава 18
Мы похоронили Натана Уоррендера ранним утром следующего дня, в Страстную пятницу, на кладбище древнего покосившегося кёрка, — так шотландцы называют церковь — что стоял на одном из мысов напротив нашей якорной стоянки. Макферрану удалось отыскать местного пастора, дряхлого старика, который был убеждён, будто я — маркиз Монтроз, вернувшийся из мёртвых, и без возражений позволил преподобному Гейлу провести службу. Возражения возникли со стороны самого Гейла. Уоррендер был мятежником и, несомненно, раскольником, творившим зло против короля и церкви. Он поднял оружие против помазанника Божьего. Это правда, сказал я. Но кем бы ещё он ни был в жизни, Натан Уоррендер умер флотским офицером на службе у короля Англии, и мы обязаны отдать должное его рангу. Более того, он сражался не только против короля, но стал свидетелем гибели моего отца и с почтением относился к его памяти. Может, у Фрэнсиса Гейла и нет желания простить или забыть, сказал я ему, но Мэтью Квинтон готов это сделать.
Тело Уоррендера, завёрнутое в парусину, с берега доставил почётный караул из матросов, возглавляемый Джеймсом Вивианом. Мартин Ланхерн следовал за телом, а Карвелл, Леблан, Ползит и Тренинник вчетвером несли его. Они опустили свою ношу у края могилы, и Гейл, достав новый молитвенник, стал читать погребальную службу. Он с вдохновением произносил слова девяностого псалма, величественное «Владыка, Ты — наше прибежище», но я знал, что думал он, скорее, о собственной жизни, а не о бренных днях Натана Уоррендера.
«Тысяча лет в очах Твоих, как день вчерашний, что минул, и как стража в ночи. Словно наводнением уносишь людей; они проходят как сон. Они — как трава, что утром взошла: утром она цветёт и зеленеет, а вечером вянет и засыхает. Возвесели нас за дни, когда Ты наказывал нас, и за годы, в которые мы испытывали бедствие…»
В ту Страстную пятницу я стоял в лучах бледного утреннего света и думал о других смертях: прежних, нынешних и грядущих. Всё на тихом разрушенном кладбище на холме было абсолютно недвижимо. Легкий ветерок принёс запахи весны, а бормотание моря заполняло пустоту. Я чувствовал себя ошеломляюще живым, но переполненным печалью. Мои мысли вновь вернулись к одинокому солдату, которого мы хоронили так далеко от дома, и я попытался вслушаться в слова богослужения.
«Человеку, рождённому женщиной, — напевно читал Гейл, — суждено жить недолго и в мучениях. Он взойдёт и увянет, подобно цветку; он пронесётся как тень, и нигде не задержится. Посреди жизни мы объяты смертью…»
Хоть слова и были изменены, я вдруг вспомнил, как впервые услышал их, в версии старого и теперь заброшенного молитвенника королевы Елизаветы. Это произошло на похоронах моего деда в Рейвенсден–Эбби. Даже пятилетним ребёнком я подумал, как ложно звучат слова: «суждено жить недолго и в мучениях», когда мне казалось, что дед жил вечно и был полон беззаботной радости до последнего дня. Однако, услышав их снова спустя всего несколько недель на похоронах отца, я уже подумал иначе. Наверное, между двумя этими погребальными службами, случившимися так скоро одна за другой, я повзрослел быстрее, чем это свойственно большинству детей пяти лет.
Джеймс Вивиан, лейтенант, как и Уоррендер, бросил горсть земли на саван, когда тело опустили в неподатливую шотландскую почву, и Гейл продолжил богослужение.
«Коль возжелал Господь Всемогущий своей великой милостию принять душу брата нашего, ныне почившего, мы предаём земле тело его: земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху…»
Я смотрел на море за кладбищем и думал о тех, кого любил, и кто теперь обратился в прах: о деде с бабкой, об отце и сестре. Вскоре эти слова произнесут и надо мной, ибо живым я не покину здешние воды.
Служба закончилась. Ланхерн скомандовал почётному караулу «смирно». Мушкеты в руках матросов всегда смотрелись неловко, но среди них нашлись ветераны корнуольской пехоты Гренвиля. Они были лучшими и знали свое дело. Когда останки Натана Уоррендера навеки исчезли под землёй, по команде старшины матросы дали дружный залп. На рейде «Юпитер» дал траурный салют из пяти орудий, и приглушённая канонада разнеслась эхом по холмам Шотландии.
