Прыжок через пропасть - Самаров Сергей Васильевич (прочитать книгу TXT) 📗

Наконец герольд обратился к зрителям, объясняя им причину и правила боя и представляя участников. В этот раз никто не давал указания не упоминать национальность. Более того, о данах в королевских кругах говорили, как о потенциальных врагах. И потому при представлении одна пара так и была названа датской, вторая — смешанной, потому что только один из оруженосцев сказал, что он славянин, второй же не опроверг и не подтвердил свое аварское происхождение. Здесь же была произнесена традиционная клятва вести бой честно, не использовать наговоренное и запрещенное оружие, выполнять все команды герольда и турнирных стражников. После этого пары развели по противоположным сторонам, и герольд вопросительно поднял руку, обращаясь за разрешением на начало к графу Оливье. Граф, хмуря брови и поглядывая в ресе, где сидел в седле, посмеиваясь над чемто, герцог Трафальбрасс, дал отмашку рукоятью меча, поскольку не пожелал использовать свой маршальский жезл, предназначенный для турнира, но не для такой прозаической вещи, как Божий суд, участвуют в котором люди низкого звания. Герольд, разницы в жезлах не видя, поскольку всегда пользовался одним и тем же, подал команду сигнальщику, и сильный звук рога возвестил о начале.

Внешне датская пара выглядела несомненно солиднее. Более крупные бойцы смотрелись еще мощнее за счет того, что поверх кольчуг набросили на себя лохматые шкуры. Рогатые шлемы, казалось, уже сами собой были оружием, устрашающем врага [45]. Бойцы обеих пар и в самом деле подражали рыцарям. Чтобы не мешать друг другу, они заняли позицию с небольшой дистанцией и, как только услышали сигнал, одновременно переглянулись, обменялись несколькими подбадривающими словами и помчались навстречу противнику, гремя оружием. Скорость при разгоне была выбрана максимальная, чтобы увеличить силу собственного удара еще и массой своего коня. Полетели вверх осколки щитов. Но в итоге ни один из бойцов не оказался настолько искусным копейщиком, чтобы выбить противника с первого удара. Пары проскакали до противоположного барьера, где развернулись и приготовились ко второй схватке, обмениваясь мнением о первой и давая друг другу советы.

Сигнал прозвучал. И опять все четыре воина удержались в седле, хотя один из данов явно пытался ударить так, чтобы копье, соскальзывая со щита якобы нечаянно, угодило в круп лошади [46]. Но слишком велика была скорость разгона, и лошадь отделалась лишь глубокой царапиной. Тем не менее герольд не преминул подскакать к дану и резко предупредить его.

Перед началом третьей и последней копейной схватки славяне после сигнала рога чуть задержались, что-то обсуждая, и видно было, что они не стали гнать лошадей так, как делали в первых двух случаях. Это заметили и на берфруа, и рыцари в королевской ложе, потому что последнее столкновение произошло уже не по центру ристалища, а заметно в стороне. Но если даны после очередной безуспешной попытки выбить противника из седла намеривались проскакать к самому барьеру и там развернуться, как и прежде, то славяне повернули коней сразу же и, теперь уже ударив лошадей шпорами, устремились за противником вслед. Даны слишком поздно спохватились. Только шум на берфруа заставил их оглянуться и попытаться прибавить скорость, чтобы иметь возможность развернуться на безопасном расстоянии от противника.

Но над плечом Люта уже сделала несколько оборотов праща, и камень аккуратно попал в шею Гунальду, не прикрытую бармицей, потому что данские рогатые шлемы бармицы не имеют. Гунальд вылетел из седла.

Одновременно с Лютом поднял свою плетку и Далимил. Но его противник уже был почти недосягаем для удара и мог скакать в ресе, что допускалось правилами, для разворота. Тогда плеточник взмахнул своим странным оружием и захлестнул лошади заднюю ногу. Упали вместе, и воин и лошадь, но лошадь тут же вскочила, а всадник остался лежать со сломанной шеей. Далимил развернулся, чтобы помочь Люту расправиться с оставшимся в живых оруженосцем Сигурда.

И тут сам герцог пустил коня вскачь и выскочил в ристалище. Но не для того, чтобы принять участие в бое. Предметом его атаки стал герольд.

— Он умышленно поразил лошадь! — закричал герцог. — Это против правил!

— Лошадь жива и здорова, — возразил герольд. — Только всадник погиб.

— Но удар-то был нацелен в лошадь! — герцог махал руками, и к нему со всех сторон устремились турнирные стражники, грозя алебардами.

Герольд совсем не испугался бешенства данского вельможи.

— Сегодня утром, герцог, вы на моих глазах трижды сшибали своей лошадью лошадь противника. И даже покалечили одну. Эта же лошадь совсем не пострадала. Если она — ваша собственность, можете поймать ее.

Стражники, ничуть не обращая внимания на возмущение герцога, довольно грубо ударили несколько раз по крупу его коня, заставляя побежать. Сигурд вынужден был направить коня уздой, но возвращаться в ресе не собирался, а вознамерился покинуть ристалище. Однако дорогу ему опять преградили стражники с алебардами, выставившие барьер достаточно высокий, чтобы через него могла перепрыгнуть лошадь с тяжелым оружным всадником.

— Что еще такое! — в ярости вскричал герцог, хватаясь за меч.

— Вернитесь в ресе, — сказали ему. — Вы требовали Божьего суда, суд состоялся. Вам предстоит выслушать приговор.

Сигурд обернулся как раз в тот момент, когда Гунальд упал. Меч Люта угодил ему в шлем прямо между устрашающими, выкрашенными под цвет крови рогами, и прорубил металл.

— Я пришлю графу Оливье 250 солидов для королевской казны, — прошипел Сигурд. — Может быть, Карлу Каролингу хватит этих денег, чтобы вооружить для меня достойного соперника на завтра…

И он послал коня вперед, будучи не в силах переносить публичный позор приговора.

Стражники не решились остановить его своими алебардами, потому что это было бы уже нападением на герцога.

Сигурд в несколько минут преодолел дорогу от ристалища к палаточному городку, полупустому в связи с Божьим судом. Люди сидели в основном у дальних костров, где располагался лагерь саксов, участвующих в сегодняшнем меле. Там слишком много раненых, чтобы их оставить без присмотра. Герцог гнал коня, убегая от позора, который сильнее любого страха, особенно для натур сильных и привычных к всеобщему поклонению. И, уже въехав на срединную дорогу, проходящую между палаток, вдруг вспомнил высокую и сильную фигуру князя Ратибора, стоящую в ресе рядом с таким же высоким и сильным Годославом. Князья беседовали между собой мирно и с явной симпатией друг к другу.

И герцог осадил коня.

Он сам еще не знал, почему остановил, не понял, что заставило его так поступить. И только потом сообразил, что находится рядом с пустой палаткой аварца, потому что и сам рыцарь, и его оруженосец не успели еще вернуться из ристалища. Что-то не понравилось герцогу в Ратиборе. Только — что? Скорее всего, совершенно неожиданное сегодняшнее вмешательство в разговор у костра саксов, обвинение герцога в бесчестности. Чтобы выдвинуть такие аргументы, следовало Сигурда знать достаточно хорошо. Но он определенно никогда с аварцем не встречался. Тогда- возникает другой вопрос. А аварец ли это вообще? Кто сказал, что он аварец? Аварский панцирь может носить кто угодно. У самого Сигурда есть несколько сарацинских доспехов, но даже пьяный матрос не назовет герцога магометанином. Чем вызвана нелюбовь этого рыцаря к Трафальб-рассу? Откуда у него желание сразиться с таким сильным бойцом?

Сигурд попытался вспомнить отдельные нотки голоса. Нет. Ломаные слова, акцент, возможно, умышленный — это все не позволяет узнать голос. Но не может незнакомый человек так активно против него выступить. Здесь явно замешано что-то. Может быть, старая история? Может быть, этот человек прибыл сюда специально, чтобы отомстить герцогу за какие-то старые грехи? Мало ли грехов на его душе… Промысел викингов безгрешным не назовешь.