Икар - Васкес-Фигероа Альберто (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Гуаарибы, похоже, удивились, отошли от горы на несколько шагов, чтобы получше рассмотреть, кто это там голосит, и вскоре один из них показал на певца пальцем и залился смехом.
Его товарищи последовали его примеру, а Джимми Эйнджел махнул рукой венесуэльцам, призывая их поддержать его выступление.
Наспех собранный хор сотрясал воздух своим нестройным пением. Голоса певцов, движимых отчаянием, молили о помощи сильнее, чем самая проникновенная молитва. В итоге их мольба была услышана: со смехом и шутками туземцы возобновили работу.
Они играючи взобрались по опасной стене, с особым воодушевлением опять начали вбивать колья и, когда упали первые ночные тени, оказались метрах в семи ниже истомившихся «разумных».
Последний из молодых воинов спустился на землю, и вскоре наверх вскарабкался худой человечек с редкими волосами — наверное, самый старый из индейцев — с толстой лианой на спине. Он по-отечески погрозил рукой бедолагам, наблюдавшим за ним с карниза: мол, смотрите у меня, еще раз сваляете дурака — устрою взбучку.
Потом закинул им конец лианы и, убедившись в том, что они ее крепко привязали и без труда съедут по ней к верхней ступеньке — вот так, одним махом, — сооруженной лестницы, с поразительным достоинством спустился вниз и удалился в сопровождении соплеменников.
Мэри Эйнджел смотрела, как они исчезают из виду в сгущавшихся сумерках, и у нее на глаза навернулись слезы.
— Да хранит вас Господь! — крикнула она.
Но они даже не обернулись.
Эпилог
Густаво Генри и Мигель Дельгадо оправились очень быстро, а вот Мэри Эйнджел пришлось две недели провести в лагере (муж ухаживал за ней, не отходя от постели), чтобы, хотя и с трудом, отчасти восстановить здоровье, подорванное во время злополучного спуска с Ауянтепуя.
По возвращении в Сьюдад-Боливар супруги Эйнджел, упавшие духом и окончательно разорившиеся, вновь были вынуждены принять руку помощи небольшого избранного круга друзей, собравших деньги, чтобы они могли вернуться в Соединенные Штаты.
Затем наступили суровые и горькие годы.
Разразилась война, как Джимми и предчувствовал, и, несмотря на то что он записался в армию в первых рядах, попасть на фронт ему так и не удалось. Не оставалось ничего другого, как согласиться работать инструктором молодых пилотов, которых ему приходилось посылать на смерть.
В середине пятидесятых Джимми Эйнджел вместе с женой и детьми, о которых надо было заботиться, усталый и разочарованный, но неспособный перестать летать, поселился в Панаме, где удача впервые изменила ему: он разбился восьмого декабря тысяча девятьсот пятьдесят шестого года.
Он летал над пятью континентами больше сорока лет и, вне всякого сомнения, был последним пионером авиации.
Мэри кремировала его тело, вернулась в Венесуэлу и развеяла прах над водопадом, носящим его имя, а главное, над «Фламинго», который в то время еще лежал на вершине Горы Дьявола.
Небольшая табличка у подножия горы напоминает немногочисленным путешественникам, отважившимся добраться до этих мест, что это не водопад Анхель, как принято считать, а водопад Джимми Эйнджела — вероятно, одного из самых смелых и решительных людей двадцатого столетия.
Месторождение Эла Вильямса и Джона МакКрэкена так и не было найдено и по-прежнему покоится на вершине какого-нибудь затерянного тепуя Великой Саванны.
Многие считают, что оно никогда и не существовало или же шотландцу на самом деле вздумалось одурачить Короля Неба. Однако Мэри Эйнджел утверждала, будто за два года до смерти Джимми позвал ее на чердак, чтобы показать ей кое-какие документы, которые он вынул из старого баула.
— Кажется, я наконец обнаружил, где кроется ошибка, — первым делом сообщил он.
— Какая ошибка?
— Которую я допустил во время поисков месторождения. — Он показал ей пожелтевшую и почти истлевшую карту, которую развернул на полу. — Взгляни-ка! Это карта, которую я приобрел в Боготе, когда мы в первый раз летели в Гвиану. Единственная, которая существовала в тот момент!
— Я помню, — кивнула она. — Ты мне о ней рассказывал.
— А вот теперь взгляни сюда! — Он ткнул пальцем в карту. — Смотри внимательнее!.. Река Карони… здесь, здесь и здесь. Судя по карте, оба рукава называются Карони, так же как слияние обоих перед впадением в Ориноко.
— Вижу! — кивнула она. — Ты хочешь сказать, что…
— Я хочу сказать, что, когда МакКрэкен спустился со своей горы, он, вероятно, поинтересовался, что это за река, и ему ответили, что Карони. Позже, когда мы отправились туда вдвоем, он сверился с этой самой картой: речь действительно шла о Карони, — и отец Ороско нам это подтвердил… — Король Неба прервался, чтобы раскурить трубку, словно ему, как никогда, требовалась ее поддержка, и продолжил: — Поэтому его координаты были точными: триста километров на юг от Ориноко, пятьдесят — на восток от Карони. — Он глубоко вздохнул. — Однако потом венесуэльская армия произвела топографическую съемку этой местности и пришла к выводу, что два рукава одной реки нет смысла называть одинаково. Поэтому тот, который течет западнее, был назван Парагуа, его считают притоком настоящей Карони, которая находится восточнее, а также дает свое имя заключительному отрезку, после слияния их обоих.
— Это и сбило тебя с толку?
— Вот именно! Все карты после тысяча девятьсот двадцатого года указывали, не оставляя места сомнению, что Карони — это основная река, та, что справа, и мне даже не пришло в голову, что другая раньше называлась так же.
— Стало быть, гора МакКрэкена находится не к востоку от той, которую сейчас называют Карони, а к западу?
— Предполагаю, что так. Предполагаю, что она находится среди множества тепуев, расположенных между обеими реками, в пятидесяти километрах восточнее той, что сейчас называется Парагуа.
— Боже мой! — невольно вырвалось у Мэри.
— Да уж! — согласился с ней муж. — Мы напрасно потратили жизнь на поиски не в том месте, а все из-за того, что название, оказывается, просто-напросто изменили.
— Я никогда не считала, что мы потратили жизнь напрасно, — возразила она. — Если бы не эта ошибка, ты, может, и нашел бы месторождение, только наверняка не открыл бы водопад.
— По-твоему, важнее, чтобы какой-то водопад носил мое имя, чем мы бы жили в достатке, а то и купались бы в роскоши?
— Конечно!
— А какой прок моим детям в том, что водопад носит мое имя?
— А какой прок им был бы от алмазов? — в свою очередь спросила она. — Они с полным правом могут гордиться своей фамилией и своим отцом. По-моему, это самое лучшее, что ты мог оставить им в наследство. Прочее — всего-навсего деньги.
— Ты не прекращаешь меня удивлять! — воскликнул Джимми Эйнджел. — Ты просто чудо!
Мэри с особой нежностью провела рукой по его поредевшим волосам.
— У меня был замечательный учитель, — ответила она.
Альберто Васкес-Фигероа
Лансароте, январь 1998 года.
