Капитан полевой артиллерии - Карпущенко Сергей Васильевич (книги онлайн читать бесплатно txt) 📗
– Терентий Иваныч, – глухо сказал Лихунов и коснулся рукава штабс-капитана своей рукой,- я хочу просить у вас прощения. Мне на самом деле следовало замять тогда ваш… горячий поступок. Я знаю ваши убеждения, помню вашу… речь, сказанную там, на реке… простите, мне нужно было действовать умнее.
Лихунов пристально смотрел на Васильева, и пока он говорил, в лице штабс-капитана что-то кривилось, дрожало, как будто разные, противоположные чувства боролись в пожилом артиллеристе. Лихунов, помня, как люто ненавидел немцев Васильев, ждал от него сейчас упреков, обвинений в том, что ему помешали поквитаться с ненавистными врагами отечества, помешали умереть в бою, как подобает русскому солдату, но Васильев не упрекал его и лишь позвякивал монетками в кармане.
– Да что вы, голубчик, – примирительно сказал Васильев, – за что вы прощения просите? Вы свой долг исполнили, все как надо сделали, по уставу. Да и я сам, знаете ли, там, в тюрьме, время имел подумать… И вот, кажется, погорячился я тогда, с австрияком этим, принял грех на душу, не следовало бы…
Лихунов был поражен. Возможно, он на самом деле плохо знал Васильева, но теперь перед ним стоял совсем иной человек, ничуть не похожий на того, кто дрожал от ярости, рассказывая об обесчещенной сестре милосердия, и стрелял в австрийского солдата. Что случилось с этим человеком, далеко не мальчиком, Лихунов понять не мог. Возможно, подумал он, его сломало одиночество тюрьмы, возможно, личные противоречия, возможно, плен.
– Не по-христиански я тогда поступил и уж измучился, истерзался сердцем, – продолжал Васильев, и Лихунов теперь отчего-то не верил этому седому штабсу, как не верил в возможность изменения человеческой натуры. «Когда же он мне лгал? Тогда, на речке, или теперь?» – подумал Лихунов, и ему стало неприятно разговаривать с Васильевым, но штабс-капитан не отпускал его: – Я вас вот о чем, голубчик, просить хочу – вы уж, пожалуйста, никому не говорите о подвиге моем да и о том, что в тюрьме всю осаду просидел. Ну что вам стоит? Сами понимаете, стыдно очень. Здесь все герои, все отличились. Вы вот глаз потеряли, а я… В общем, скверная история. Ну, я вас очень прошу.
Лицо Васильева выражало уже не просьбу – оно умоляло.
– Хорошо, – твердо сказал Лихунов, отводя взгляд в сторону, – я обещаю вам никому ни о чем не рассказывать.
– Ну вот и прекрасно, – вымолвил Васильев со вздохом облегчения, и Лихунов увидел, как по его вискам вдоль бакенбардов текут на подбородок струйки пота. – Я знал, что вы мне не откажете. Ну, до встречи! Вас на втором этаже определили, да? Ну а я на первом поселился. Увидимся!
«Черт знает, что за человек, – с досадой думал Лихунов, поднимаясь по узкой деревянной лестнице на второй этаж барака, – но мне ли его судить? Может, он всю жизнь таким и был, а я уж его подозревать спешу! Видел же я у него то ли образок, то ли ладанку, вот и раскаялся, вполне понятно и объяснимо».
Он поднялся на этаж. Здесь были слышны чьи-то громкие голоса, какой-то солдатик мел дощатый пол, сильно пахло дешевым табаком, надтреснуто и хрупко бренчала то ли мандолина, то ли балалайка. Он подошел к комнате с открытой дверью. На косяке виднелась цифра шесть – то, что нужно. Из комнаты вперемешку с бранью вылетали фразы, свидетельствующие о том, что крепко спорят о чем-то весьма серьезном. Лихунов, боясь помешать, остановился в коридоре, собираясь войти, как только услышит паузу, и скоро суть спора увлекла его.
– Но ведь вы чушь несусветную несете, поручик! – гремел чей-то могучий баритон. – Какое там моральное состояние, к чертовой матери, роль отрицательную сыграло? Все это бабий лепет! Если бы нами не этот хрен моржовый распоряжался, Бобырь, будь он неладен, то мы бы до сих пор крепость не сдали!
– Господин подпоручик прав, абсолютно прав! – зазвучал другой голос. – Генералу попросту надо было обдуманным ударом, хладнокровно, используя пятьдесят тысяч лучших войск, которые у него были, были, нажать на юг, против левого фланга армии Леопольда Баварского, или на восток, против тыла Гальвица, – вот и все!
– Нет, не все, не все! – в запале прокричал третий голос. – От Бобыря требовалось еще и на северо-восток атаку организовать, против батальонов ландвера и ландштурма, утомленных боями и никакого резерва не имеющих, да и по тяжелой артиллерии ударить можно было – она на северо-востоке сильно связана была!
– Правильно! Правильно! – поддержали говорящего сразу несколько голосов, и снова заговорил могучий баритон:
– А вы, поручик, о каком-то моральном факторе толкуете, будто немцы из железа сделаны! Да они одним ландвером, стариками да пацанами – сам видел и мертвыми, и живыми, – нас из Новогеоргиевска выгнали! Командовать надо уметь, а не сидеть во время осады в теплом бронированном сортире, думая о чистоте штанов!
Многие рассмеялись, и кто-то заметил:
– Рассказывают, что Бобырь в свободное время, которого у него хватало, занимался изготовлением модели крепости, причем, искусно, подлец, работал! Говорят, модель эту немцы отвезли в Берлин и выставили ее в музее на всеобщее обозрение!
– Неужели? – раздались возмущенные голоса. – А ну-ка, поручик, расскажите, видели вы такую модель?
– Да что вы, господа, – унылым голосом отвечал поручик, – это все чистой воды вымыслы. У его высокопревосходительства и не получилось бы, не знали за ним таких талантов. – Все снова рассмеялись, а поручик, как видно, желая взять реванш, поспешил высказаться: – Вот вы коменданта здесь все время поносите, а ведь при чем тут он, почему на него вся вина возлагается? Да, я согласен, Николай Павлович – не Суворов, он слабый и не очень умный человек…
– Вот именно! – воскликнул кто-то.
– Да, слабый, – продолжал поручик, – но не преступник, как Сухомлинов!
– Да при чем же здесь Сухомлинов? – удивился баритон.
– А при том, что это по его распоряжению Главный крепостной комитет упразднен, по его плану проводилась кампания по разоружению всех западных крепостей! Все, все упразднялось – Ивангород, Варшава как крепость, Дембе, Зегрж, Пултуск, Рожаны, Остроленка, Ломжа! Еще назвать? А Новогеоргиевск, видите ли, он оставил на всякий, как говорили, случай! Разве это не преступление? Разве Сухомлинов за несколько лет до начала войны не знал, с кем он будет воевать и какой фронт ему надо укреплять, восточный или западный? Знал, все знал, вот поэтому и должен он предстать перед судом и быть расстрелян в двадцать четыре часа!
– Да послушайте! – перебили поручика.
– Не мешать, не мешать! – совсем по-мальчишески взвизгнул голос поручика, в котором Лихунов уже давно признал голос адъютанта Тимашева.- Из генерала Бобыря козла отпущения сделать они решили, а забыли разве, как Алексеев из Варшавского района все русские армии увел, оставив Новогеоргиевск на расправу немцам! Мыслимо ли обороняться в полной изоляции – нет, немыслимо! У нас орудийные патроны через месяц бы иссякли, у половины гарнизона винтовок не было совсем, а остальные на одну треть винтовками Бердана вооружены! А вы разве забыли, как еще до войны Сухомлинов шестьсот тысяч берданок и миллиард патронов к ним уничтожить приказал, объяснив это тем, что их-де затруднительно хранить! И вот в таком-то состоянии окруженной крепости обороняться? Да нас бы взяли в любом случае – не теперь, так через месяц! Генерал-от-кавалерии Бобырь гуманно поступил, прекратив бесполезное кровопролитие! Я понимаю, если бы приказ об эвакуации крепости Алексеев сделал, все назвали бы это тонким маневром, но командующий струсил, не взял на себя ответственность, а Бобырь взял! Теперь все его только проклинают, и будут проклинать, а между тем он спас жизнь восьмидесяти тысячам солдат и офицеров, которые могли от голода погибнуть, умереть от ран, от газа, от мора, от чего хотите! Но как же вы несправедливы!
Лихунову показалось, что Тимашев даже всхлипнул, закончив свою страстную речь. По крайней мере, казалось, он на минуту всех убедил, потому что ответом явилось молчание, но вдруг чей-то юный голос совершенно некстати продекламировал:
