Суд волков - Мессадье Жеральд (читать полные книги онлайн бесплатно TXT) 📗

Потом она срезала розу, выбрав ту, у которой были самые острые шипы, пропитала стебель ядом и дала ему просохнуть.

Тщательно обернутый в бумагу цветок она принесла на ужин спрятав его под плащом.

Рене Анжуйский встретил их с особой теплотой. Он угостил их недавно доставленным ему аквитанским вином, тогда как Бастеру, который, разумеется, присутствовал, выпить не предложил.

Теолог метал на всех яростные взгляды.

Поэт и астролог, прознав о неприятностях Жозефа, уже не стремились завязать с ним дружеские отношения. Для образованных людей было опасно ссориться с университетом.

Настал час ужина. Жанна знала, где всегда сидит Бастер: вторым справа от короля. Слуги были заняты на кухне. Она незаметно вытряхнула розу из бумаги на сиденье теолога.

Чтобы сильнее уязвить Бастера, король оказал Жанне честь, отведя ей место слева от себя, тогда как справа, то есть между ним и теологом, должна была сидеть более пожилая дама. Рене Анжуйский сел, и все последовали его примеру.

Едва заняв свое место, Бастер слегка вскрикнул. Пожилая дама с удивлением повернулась к нему. Теолог поднес руку к сердцу, открыл рот и взмахнул руками, затем попытался встать, ухватил себя за ягодицы самым неподобающим образом и толкнул локтями соседей. В зале послышался ропот. Бастер пошатнулся и сполз на пол. Слуги оттащили злополучного теолога от стола, положили его на спину и стали ощупывать ему шею. Он был жив, но дышал с трудом. Никто не обратил внимания на розу, которая, уцепившись на мгновение за рясу жертвы, упала и была тут же растоптана сотрапезниками, которые ринулись на помощь умирающему.

Вокруг него образовалась толпа, и Рене Анжуйский приказал позвать цирюльника. Когда тот явился, лицо Бастера уже приобрело пурпурный цвет.

– Сердце не выдержало, – сказал цирюльник.

– А у него было сердце? – пробормотал король.

Не прошло и часа, как Бастер скончался.

Жозеф вопросительно взглянул на Жанну. Она отвела глаза. Это и был ответ.

Защита книгопечатания привела к смерти трех человек. И это еще было немного в сравнении с последующими временами, когда из-за него погибла масса людей, включая несчастного Этьена Доле, сожженного заживо в 1546 году по распоряжению Сорбонны за то, что он был независим в вопросах веры и издал один из диалогов Платона.

Естественно, к ужину приступили очень поздно, лишь после того, как стражники доставили останки Жюста де Бастера к нему домой. Второй теолог тоже сопровождал тело. На сотрапезников короля он смотрел страшным и одновременно испуганным взором.

– Похоже, божественное провидение ревностно оберегает вас, – сказал Рене Анжуйский, пристально глядя на Жанну.

– Слишком много чести, сир, ибо в этом случае мои враги были бы и врагами Господа нашего, – с улыбкой ответила она. – Я же лишь служанка Его.

– О, если бы вы были и моей! – прошептал он с легкой усмешкой. – Я чувствовал бы себя в большей безопасности.

Жанна не испытала никаких угрызений. И сама была этим потрясена.

– Это ты убила его? – спросил Жозеф, когда они вернулись к себе. – Но каким образом?

Когда она объяснила, он сначала застыл в изумлении, а затем расхохотался.

– Я кое-что поняла, – сказала она. – Есть два сорта разбойников, но и те другие и другие – разбойники несомненные. Первые орудуют на улицах и больших дорогах: используя обычное оружие, они вас грабят. Вторые пользуются оружием власти, чтобы разорить или погубить. И в конечном счете первые вызывают у меня больше уважения, поскольку сами рискуют и проявляют смелость. Вторые же – злобные трусы и лицемеры, которые прячутся за щитом власти, чтобы нанести смертельный удар. Это все те, кто ссылается на общественное благо, волю Господа и короля. Как Дени, который замыслил избавиться от Франсуа, ограбить меня и услужить дофину. Как Докье, который потащил меня в суд, обвинив в колдовстве, чтобы завладеть нашими землями. Отныне я знаю: любой человек, прикрывающийся именем Господа и короля, дабы напасть на более слабых, есть существо презренное, и мне не хватит яда всех гадюк Франции, чтобы истребить подобных людей!

Жозеф был ошеломлен такой свирепостью.

– Во имя Неба, Жанна, – пробормотал он, – тебе придется поубивать полстраны…

– Пусть убираются с моей дороги, и с твоей тоже, – сказала она. – Цель Бастера была очевидна: обвинить тебя в чем угодно, лишь бы наложить лапу на печатню и укрепить свое положение.

– Да, сомнений нет, – подтвердил он.

– Это погубило бы Франсуа, Шёффера, тебя, меня… Всех нас! И ради чего? Чтобы отдать развратным кардиналам власть над печатным словом? Но мы знаем, что они не уступают своей пастве в алчности, порочности, продажности, обжорстве и лживости, а о Боге вспоминают в последнюю очередь!

– Жанна, подумать только, ведь именно ты обратила нас в христианство, сначала Жака, потом меня и Анжелу! – сказал он, качая головой.

– Я не обратила вас, а защитила, – возразила она. – Ну, впрочем, и то и другое.

Жозеф без труда добился, чтобы Рене Анжуйский приказал забрать рукопись у Бастера. Он добавил в нее еще одну максиму:

Книжечка оказалась тонкой: тридцать страниц. Жозеф специально съездил в Страсбург, чтобы Франсуа напечатал ее. Тот настолько воодушевился, что быстро набрал и отпечатал пятьдесят экземпляров, из которых десять отдал Жозефу. Они договорились, что остальной тираж будет распродан в Страсбурге.

Так появилось на свет издательство "Мастерская Труа-Кле".

Жозеф подарил первый экземпляр князю-архиепископу, а второй и третий, по возвращении в Анжер, Жанне и Рене Анжуйскому – с соответствующим посвящением.

– Вы заставили меня сожалеть, что мне не двадцать лет, – сказал ему король на следующий день. – Читая вас, я почувствовал, что рождается некий новый дух, и мне хотелось бы дожить до полного его расцвета. Не могу дать ему определение, но ощущаю некую дистанцию, некое лукавство по отношению ко всем вещам, как если бы вы обладали памятью ваших предков и научились бросать вызов любым авторитетам. Думаю, появление этого нового духа отчасти объясняется тем, что вы всю жизнь провели в городах, тогда как в годы моей юности мы жили от городов в стороне, в замках, где общались только с грубыми военачальниками, льстивыми придворными и забитыми крестьянами. В городах видишь больше народу, понимаешь, сколь разнообразны мысли и чувства людей. Полагаю, города учат и большему смирению.

Придворные слушали речь короля, который сумел извлечь из военных поражений и превратностей судьбы редкое сокровище: досуг для раздумий.

– По моему мнению, все эти сеньоры, которые восстают против Людовика, принадлежат старому миру. Они были королями в своих провинциях, и никто не смел напомнить им, что провинция не равна вселенной и что военное счастье или несчастье могут низвести их до положения вассалов. Также никто никогда не говорил им, что их войны разоряют страну и превращают деревню в пустыню, где царствуют волки и медведи. Вот многие из них и стали нищими, как Иов, потому что крестьяне, которых они набрали в свои войска, оставили поля в запустении. Им пришлось обратиться к иностранным наемникам, и те окончательно их разорили. Полагаю, что время их прошло, но поскольку мужчины вразумляются гораздо медленнее, чем женщины, меня уже не будет на свете, когда они признают очевидное: разделенная на враждующие лагеря страна больна и излечиться может, только объединившись. Я пью за французский престол.

Король поднял свой бокал и отхлебнул глоток. Все присутствующие последовали его примеру.

– Это вам, сир, следовало бы написать трактат о мудрости, – сказала Жанна.

Она не посмела сказать, что ему следовало бы править Францией, ибо повсюду кишели шпионы, но король, конечно, понял ее.