Полые холмы - Стюарт Мэри (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
– Думаю, что так. Я слышал, что Уриен – Лотов ставленник. Можно не сомневаться, что он старается для него.
Брихан кивнул и задумчиво проговорил:
– А король Лот сговорен в мужья принцессе, которая станет королевой, если Артур умрет... И он, стало быть, платит солдатам, чтобы узнали, где содержится принц? Господин, одно к одному складывается в картину, которая мне очень не нравится.
– И мне тоже. Возможно, мы оба ошибаемся, Брихан, но я нутром чувствую, что мы правы. И Лот с Уриеном, может быть, не единственные. Других вы не видели? Здесь не проезжали люди из Корнуолла?
– Нет, сударь. Будь спокоен, если кто-нибудь еще заедет в наши края, от нас они помощи не получат. – Он коротко хохотнул, как пролаял. – А твоему чутью я готов поверить скорее, чем иным клятвам и заверениям. Мы позаботимся, чтобы по твоим следам не пришла опасность к маленькому принцу... Если твои преследователи появятся в Гвинедде, мы уж устроим так, чтобы они потеряли твой след, подобно тому как теряет след стая волков, когда олень перешел через реку. Доверься нам, господин. Мы – твои слуги, как были слугами твоего отца. Нам ничего не известно о принце, которого ты нам прочишь, но, раз он твой избранник и ты велишь нам идти за ним и служить ему, значит, Мирддин Эмрис, мы отныне его слуги, покуда руки наши в силах держать меч. Вот наше слово – мы даем его во имя тебя.
– А я принимаю его именем принца и благодарю. – Я поднялся на ноги. – Брихан, мне лучше не ходить с вами в селение, но ты, если пожелаешь, можешь сослужить мне одну службу. Мне нужна пища на несколько дней, и вино в мою флягу, и корм для кобылы. Деньги у меня есть. Ты сможешь снабдить меня припасами?
– Это проще простого, и можешь убрать свои деньги. Ты разве брал с меня плату, когда лечил вот эту руку? Дай нам час сроку, и мы доставим сюда что требуется, никому не обмолвившись ни словом. Пусть мальчик пойдет с нами – люди в селенье привыкли видеть, как он относит в кузню провизию. Он принесет все, что нужно.
Я опять поблагодарил его, а потом мы с ним еще побеседовали, и я рассказал ему, какие новости я привез с юга. Потом они простились и ушли. И я знаю наверняка, что ни тогда, ни позже ни один из них, включая мальчишку-подручного, никому не проговорился о встрече со мною.
Мальчик еще не вернулся из селения, а уж кузнец закончил свою работу. Я заплатил ему и похвалил за искусство. Он принял и то и другое как должное. Он хотя и слышал, конечно, наш разговор с Бриханом, однако не выказал передо мной ни малейшего трепета. Действительно, почему человек, искусный в своем деле и окруженный привычными орудиями своего труда, должен трепетать перед принцем? У них разная работа, вот и все.
– В какую сторону ты едешь отсюда? – спросил он меня. Я замялся было, и он заметил: – Я ведь сказал, что меня ты можешь не опасаться. Если уж эта сорока Брихан с братьями смогут держать язык за зубами, то я и подавно. Я служу дороге и всем, кто по ней проезжает. Кузнец при дороге – никакому королю не слуга, но мне однажды довелось говорить с Амброзием. А вот дед моего деда – он прибивал подковы лошадям самого императора Максима. – Он неправильно истолковал мой оторопелый взгляд и добавил: – Да, да, не смотри так. Давно это было. Но уже и тогда, рассказывал мне дед, эта наковальня переходила из рук в руки от отца к сыну так давно, что не упомнят и старейшие жители селения. Да что там, в наших краях люди говорят, что первый кузнец, установивший здесь свою наковальню, обучался ремеслу у самого Веланда Кузнеца. Так что к кому же еще было обратиться императору? Вот смотри.
Он указал на распахнутую дверь кузни. Тяжелая, дубовая, она была вылощена до серебряного блеска, выбелена временем и непогодой, так что стала похожа на старую кость, и рябила разводами и бороздками, как серая вода. За дверью на крюке висел мешок с железными гвоздями, и тут же – сетка с клеймами. Атласная плоскость двери была вся испещрена ожогами: поколения кузнецов, куя новое клеимо, всякий раз пробовали его на двери.
В глаза мне бросилась буква "А" – клеймо было свежее, еще обугленное. Под ним виднелись более старые знаки – что-то похожее на птицу в полете; стрела, глаз и несколько знаков попроще, нанесенных на дерево с помощью раскаленного докрасна металла досужими путниками в ожидании, пока кузнец закончит свою работу. Сбоку, в стороне от других, едва заметными тенями по серебряному, стояли буквы "М" и "И" и прямо под ними – более глубокая вмятина, словно выдавленный полумесяц, и на нем – следы гвоздей. На это место и указывал мне кузнец.
– Вот сюда, рассказывают, ударил копытом скакун императора, да только мне не верится. Когда я или кто другой из наших, беремся подковать коня, будь он хоть самый что ни на есть дикий и вчера только из леса, он у нас не брыкается. А вот там, чуть повыше, – это доподлинный знак. Это клеймо было выковано здесь для коней Максена Вледига, которых он взял с собой в тот раз, когда убил римского короля.
– Кузнец, – сказал я, – в этом единственном месте твоя легенда лжет. Римский король убил Максима и забрал его меч. Но валлийские мужи привезли его назад, в Британию. Может быть, и меч этот был выкован здесь.
Кузнец долго медлил с ответом, и сердце мое в ожидании тревожно заколотилось. Но потом он нехотя произнес:
– Если и так, я об этом не слышал.
Было видно, что ему стоило труда не приписать меч к заслугам своей кузни, но он ответил мне правду.
– Мне было сказано, – продолжал я, – что где-то в лесу живет человек, которому известно, где спрятан меч императора. Слышал ли ты что-нибудь об этом или, может, ты сам знаешь, где я смогу его найти?
– Нет, откуда мне. Но говорят, далеко на север отсюда живет святой человек, который знает все. Только это к северу от Дэвы, в другой земле.
– Туда я и держу путь. Я разыщу его.
– Только смотри, если не хочешь наткнуться на солдат, по дороге не езжай. Отсюда в шести милях к северу есть распутье, там дорога на Сегонтиум сворачивает к западу. Если поедешь вот там по-над речкой напрямую, то срежешь угол и выедешь на дорогу как раз у переправы.
– Но мне не надо в Сегонтиум. Если я заберу слишком на запад...
– А ты, как переправишься, от реки-то и сверни. Там дальше идет прямая тропа, поначалу-то через дубравы, а уж потом по открытому месту, не заплутаешь. Поедешь по ней прямехонько на север, а большую дорогу до самой Дэвы и не увидишь больше. Спросишь там лодочника, как найти святого отшельника в Диком лесу, он тебя направит. Так что поезжай по-над речкой, верное дело, там с пути сбиться нельзя.
Я заметил, что так говорят, когда в действительности сбиться с пути ничего не стоит. Но кузнецу я ничего не сказал, а тем временем вернулся мальчишка с провизией, и мы с ним стали укладываться в дорогу. При этом он шепотом предостерег меня:
– Я слышал, что он тебе советовал, господин. Не делай этого. Там трудная тропа, и вода в реке стоит высоко. Лучше держись дороги.
Я поблагодарил его и дал монетку за труды. Мальчишка ушел к своим мехам, а я хотел было проститься с кузнецом, но он скрылся в дальнем темном углу кузни – слышно было только, как он гремит там железом и посвистывает сквозь поломанные зубы. Я крикнул ему туда:
– Я ухожу! Спасибо за все!
И вдруг у меня перехватило дыхание. В темном запечье внезапно вспыхнувший огонь осветил человеческое лицо.
Каменное лицо, знакомые черты, которые некогда можно было видеть на каждом перепутье. Одно из древнейших божеств, бог путешествующих, Мирддин, как и я, – иначе Меркурий, или Гермес, владыка больших дорог и обладатель священной Змеи. Мой бог, так как и я, был рожден в сентябре. Старый придорожный идол-герма, некогда стоявший у всех на виду и всех проезжих провожавший взглядом, он теперь лежал у стены, седой от высохших мхов и лишайников. Но и такого, я все равно сразу узнал его: плоское лицо в обрамлении бороды, пустые глаза, овальные и выпуклые, как виноградины, сцепленные на животе руки, гениталии, некогда торчавшие, а ныне отбитые, покалеченные.
