Войку, сын Тудора - Коган Анатолий Шнеерович (книги бесплатно читать без TXT) 📗
— Равным оружием! — внятно ответствовал базилей. — Это невозможно, мессер Гризольди. Для этого надо иметь рога.
— Выходи, братоубийца! — еще сильнее загремел мститель. — Ибо я объявлю тебя перед лицом всего мира подлым трусом. — Гризольди в ярости плюнул.
Князь, побледнев, схватился за меч. Но консул Солдайи решительно выдвинулся к зубчатому парапету стены.
— Эй, Якопо! — крикнул он земляку. — Разве мало тебе той славной трепки, которую князь задал тебе в твоей берлоге? Монархи не бьются с подлыми отступниками, а ты, вижу, изменил и вере, и своей стране. Но я поднимаю твою перчатку. У меня с тобой есть счеты, которые можно наконец свести, и взятками теперь ты себя не убережешь!
Через несколько минут мессер Христофоро во весь опор скакал навстречу своему противнику. Вооружение храброго консула было намного легче, — только стальной нагрудник с наплечниками да шлем. Он прикрывался окованным сталью русским щитом и держал тяжелое, вырезанное из цельного дуба копье. Бойцы сшиблись, разъехались, снова сшиблись. Наконец консул поддел-таки длинным копьем Гризольди, и тот, звеня сталью, тяжело плюхнулся на каменистую дорогу, огибавшую крепость.
Взрыв яростных и торжествующих криков приветствовал с обеих сторон эту победу. И прежде чем турки опомнились, шестидесятилетний консул с юношеским проворством соскочил с коня, вонзил между латами в тело поверженного длинный и узкий стилет-мизерикордию и поскакал к своим. Победитель имел право миловать или добивать.
Перед строем турок появился новый единоборец — татарский мурза, и княжий оруженосец Иосиф галопом понесся ему навстречу. Ловкий ордынец ужом нырнул под брюхо коня, избежав удара копьем, мгновенно выхватил из колчана лук и послал в спину противника стрелу. Иосифа спасла случайность — прыжок в сторону споткнувшегося о камень скакуна.
Оруженосец базилея, однако, тут же повернул коня, помчался за своим врагом, резко взмахнул в воздухе рукой. И татарин, не успевший, в свою очередь, повернуться к нему лицом, почувствовал, как шею его стянула мертвая петля аркана. А Иосиф мчался уже к крепости, резкими криками подгоняя серого в яблоках жеребца. Так и въехали они на всем скаку в ворота. Иосиф — впереди, полузадушенный, тщетно рвавший на горле волосяную веревку ясырь — за ним.
— Итальянец, ордынец, — нетерпеливо промолвил базилей. — Когда же будет настоящий турок?
И словно в ответ, размахивая над головой кривой саблей, вперед вынесся молодой осман. Юноша горячил коня, поднимая его на дыбы, пускал вскачь, заставлял плясать на месте. Он был на редкость хорош на своем арабском жеребце — гибкий и ловкий, со свистом разрезающий клинком воздух, веселый и дерзкий, молодой осман с едва пробивающимся над губой пушком. В рядах турок расцвели гордые улыбки, и даже суровые феодориты залюбовались резвящимся юным храбрецом.
— Этот — мой! — вырвалось у Войку, не сводившего глаз с одногодка. Вокруг засмеялись.
— Конечно, сынок, он твой, — отечески улыбнулся внязь Александр. — Ступай, возьми его!
Еще несколько минут, и они оказались лицом к лицу. Молодой турок отлично владел саблей, в седле — даже искуснее, чем Чербул. При каждой сшибке сын Боура ощущал, как острая сталь с визгом проносится в волоске от его шеи: противник стремился чистым ударом снести ему голову, словно чучелу на майдане. Однако Войку, разгадав прием, теперь вовремя отбивал опасную саблю врага и доставал уже его самого. Вскоре Чербул сбил с молодого аги серебряный остроконечный шлем, и развязавшаяся чалма сползла на лоб, мешая тому видеть.
Турок ловким ударом снес все-таки сотнику половину высокого ворота, а затем попытался сорвать с себя злополучный головной убор. В этот же миг кони бойцов столкнулись, сабля выпала из руки мусульманского воина. Он вылетел из седла, а его жеребец, заржав, бросился прочь.
Упавший юноша с искаженным лицом следил за противником, уверенный, что настал его последний час. Несколько конников-турок двинулись было вперед — выручать любимца своего войска. Но тут же остановились: мангупский воин не спешил воспользоваться своей победой. Войку сошел с коня и остановился в ожидании.
— Что же ты? — закричали ему со стен. — Кончай его!
Но Войку не сдвинулся с места, выразительно помахивая саблей и глядя на своего врага.
Молодой ага понял благородного юношу. Он вскочил на ноги, подобрал свой клинок, и бой начался заново.
Войку вскоре понял, что стоящий перед ним витязь и в пешей рубке не прост, но сотник был все-таки в ней сильнее. Осман же сразу это уразумел. Он видел только сверканье сабли перед своей грудью, все больше чувствовал себя во власти противника. И пугающая мысль о шайтане, покровительствующем кафирам, зашевелилась под его обритым лбом, сковывая руку холодком суеверного страха.
Но страх от роду был противен юному и гордому аге, страх неизменно будил в нем гнев. Он в ярости обрушил на противника град беспорядочных, бешеных ударов и последним, самым неловким окончательно себя раскрыл. Сабля Войку в коротком выпаде вошла в плечо врага. Желтый шелк роскошного кафтана юноши окрасился кровью, клинок из его руки выпал. Молодой осман, зажимая левой ладонью рану, в ужасе уставился на противника, ожидая смерти.
Войку долгие мгновения смотрел на раненого, не двигаясь, на виду у затаивших дыхание друзей и врагов. Сотником только что владело одно желание: пропустить свой клинок через тело живого исчадия ада, врага всего, чему Чербул поклонялся, что он любил. Что погасило впыхнувшую в нем было ярость — вид пролитой крови, затравленный взгляд поверженного противника? Войку не мог бы этого сказать. Наверно, все было проще: он с упоением бился, но убивать ему не хотелось.
Чербул поднял саблю турка и, вскочив в седло, помчался с ней к воротам Мангупа.
Встретившие сотника феодориты были довольны. Князь Александр даже обнял витязя, показывая тем, что одобряет его поступок. Только легкая ироническая улыбка дала Войку понять, как смотрит на самом деле базилей на его рыцарское поведение.
— Плохое начало, три поражения подряд, — сказал кто-то в раззолоченной свите Гедик-Мехмеда.
Паша, услышав это, промолчал. Исход поединка совсем не смущал многоопытного командующего оттоманской армией. Паша давно убедился, что сшибка перед боем всегда полезна, чем бы она ни кончилась. Если победой — она взбадривает аскеров. Если же поражением — еще лучше: поражение вызывает в сердцах воинов священную ярость и желание отомстить.
Паша вынул из-за пазухи большой платок из тончайшего египетского льна и махнул им над головой.
20
Войны Феодоро, словно соколы, смотрели на подступающих врагов с внушительной высоты, с края неприступных обрывов и покрытых каменными осыпями грозных круч. Столовая гора Мангупа сама была крепостью, базилеям поэтому не пришлось окружать ее сплошным кольцом укреплений. Стены огораживали лишь те края возвышенности, где враги могли, хоть и с трудом, преодолеть каменистые склоны. Даже пешие воины врага не везде имели доступ к вершине большой мангупской скалы, конные же могли подъехать к ней лишь по единственной дороге, подходившей к воротам под кручей мощного каменного выступа.
Турецкие пушки дружно рявкнули, окутав подножие крепости клубами дыма. Османы ждали, когда белая завеса рассеется, чтобы увидеть повреждения, причиненные их знаменитой артиллерией. Но стены Мангупа стояли без единой царапины. Чугунные ядра до них просто не долетали, стены Мангупа были воздвигнуты так высоко над долиной, что стволы орудий, которые нельзя было подтянуть достаточно близко по крутым осыпям, пришлось слишком высоко задирать. И ядра, описав крутые дуги, упали ниже основания мангупских каменных заслонов. Второй залп, при котором орудийные жерла опустили ниже, тоже ничего не дал: ядра попусту врезались в основание горы.
Гедик-Мехмед опять махнул платком. Запели трубы, забили боевые бубны. И штурмовые колонны янычар, неся длинные лестницы, устремились к месту, казавшемуся самым доступным, — к воротам Мангупа. Янычары двигались неудержимой лавиной, чем ближе — тем быстрее. Вот они вступили на тысячелетний шлях, поднимавшийся к въезду в город; почти прижимаясь к белому боку скалы, уверенные в легком успехе, аскеры торопились к цели. Многим уже слышалось, как трещат открывающиеся под натиском отважных крепостные ворота. Прилегающий к дороге овраг постепенно наполнялся воинами; дальше на ровном месте строилась конница — татары и спахии-османы: когда ворота будут взяты, настанет их черед — опрокинуть с налета защитников, рассыпаться по улицам, рубить и резать, вязать рабов.
