Проклятый манускрипт - Ванденберг Филипп (книги бесплатно без .txt) 📗

В начале Братского переулка Афра остановилась и посмотрела вперед. Ее дом горел. Столб оранжевого огня вырывался из покрытой камышом крыши. Из окон валил черный дым. Пожарные уже бросили тушить дом. С помощью приставной лестницы они пытались помешать тому, чтобы огонь распространился на соседние дома.

Тут настал звездный час зевак. Пожар — это всегда волнующе. Большинство считали пожар чем-то вроде увеселительного аттракциона, они пели и плясали от сознания того, что сами остались живы.

Афра, как зачарованная, смотрела на пламя. Огонь уничтожил не только ее дом, он уничтожил часть ее жизни, которую она считала самой счастливой. Что ж, она ошибалась. Казалось, бушующее пламя и дымящийся дом — символы ее жизни в Страсбурге — исчезали прямо у нее на глазах.

Каждый раз, когда рушилась балка или стена, зрители ликовали, как на ярмарке, где за два страсбургских пфеннига можно было окунуть клетку с брызжущим слюной идиотом в большую бочку с водой. Обессилев от ярости, Афра закрыла лицо руками.

Когда толпа немного успокоилась, стали слышны вопросы: чей это был дом? кто там жил? где его обитатели?

Афра стояла как вкопанная. Она боялась, что ее узнают.

Рыночная торговка с корзиной на спине объясняла любопытным, что в этом доме жили архитектор собора Ульрих с женой, странные люди, ни с кем не общавшиеся. Бородатый мужчина, благородные одежды которого указывали на то, что он был членом муниципалитета, сообщил, что мастера Ульриха арестовал городской судья. Мол, его подозревают в том, что он убил парализованного Верингера Ботта.

Сообщение разнеслось со скоростью ветра, и Афра предпочла отойти подальше. Ей было все равно, откуда взялся пожар. Она потеряла все — свои скромные пожитки, платья, мужчину, которому так доверяла.

Ульрих — убийца! — молотом отдавалось у нее в голове. Может быть, это все-таки он убил свою жену? Растерянная, без единой ясной мысли в голове, девушка подошла к монастырю доминиканцев. Там, в библиотеке, находилось единственное, что у нее осталось, — пергамент.

Афра чувствовала себя беспомощной и опустошенной. К монастырю доминиканцев ее гнало отчаяние. Разве отец не говорил ей, чтобы она использовала пергамент только тогда, когда не будет знать, что делать дальше? Не сама ли судьба распорядилась так, что Афра спрятала пергамент в библиотеке доминиканцев?

На город опустился вечер, и к тому времени, как Афра добралась до ворот монастыря, она уже совершенно замерзла. Из церкви доносилось монотонное пение псалмов во время вечерни. Афре пришлось долго стучать, прежде чем ей наконец открыли. В дверном проеме появился Якоб Люсциниус, однорукий библиотекарь.

— В это время посещения бывают редко, — извиняющимся голосом сказал он. — Брат привратник и все монахи сейчас на вечерне.

— Слава Богу! — ответила Афра. — Значит, мне не придется давать лишние объяснения. Впусти меня.

Люсциниус нехотя подчинился.

— Следуйте за мной, да поживее. Вечерня вот-вот закончится. Если меня увидят с вами, выгонят немедленно. Что вам вообще нужно в такой час?

Афра не ответила. Она молчала, пока они не оказались внизу, в библиотеке. И только там она шепотом произнесла:

— Брат Якоб, ты наверняка помнишь, что не так давно я помогла тебе выбраться из затруднительного положения.

Однорукий библиотекарь смущенно махнул уцелевшей левой рукой.

— Да, конечно. Просто… Я очень рад, что мне больше не нужно ходить побираться и выслушивать насмешки людей. Вы должны понять…

— Я очень хорошо понимаю, брат Якоб, и не хочу тебя обременять. Я оказалась в жалком положении. Мой муж в тюрьме. Его обвиняют в том, что он убил мастера Верингера. Какой-то негодяй поджег мой дом. У меня не осталось ничего, кроме того, что сейчас на мне. Я не знаю, что мне теперь делать. Приюти меня у себя на пару дней, пока я не соберусь с мыслями.

Намерения Афры обеспокоили однорукого:

— Девушка, как вы себе это представляете? Орден доминиканцев очень строг и весьма редко разрешает женщинам входить в монастырь. Я не представляю себе, что будет, если вас найдут.

— Ни один монах не узнает, что грех был так близок, — насмешливо ответила Афра. — Книжные полки — прекрасное место для того, чтобы спрятаться. Ты сам говорил, что тут редко кто не заблудится.

— Да, конечно…

— Можешь быть спокоен, брат Якоб, я не доставлю тебе никаких хлопот. — Афра опустилась на стопку сложенных друг на друга фолиантов, уткнулась лицом в ладони и закрыла глаза.

Она была в подавленном состоянии — не похоже, что Люсциниусу удастся убедить ее покинуть библиотеку. Видимо, однорукому стоило постепенно привыкать к мысли о том, что придется предоставить убежище женщине среди монахов, хотя бы на пару дней.

— Ну хорошо, — сказал он наконец, — правила ордена Святого Доминика предписывают бедность и добродетель. О том, чтобы отказывать в крове бездомному, нигде не сказано. Но если вас поймают, то я вас не знаю. Вы пробрались сюда тайно.

Афра протянула библиотекарю левую руку.

— Согласна. Не переживай.

Казалось, Якоб Люсциниус немного успокоился. Прежде чем закрыть за собой дверь в библиотеку, он еще раз повернулся и, обращаясь к Афре, сдавленным голосом сказал:

— Девушка, будьте осторожны со светом. Вы же знаете, что ничто не горит так хорошо, как библиотека. Ну, до завтра, до утренней молитвы.

Афра прислушалась к шагам, удалявшимся по лестнице и постепенно стихшим. В самом дальнем углу бокового хода, где беспорядок был больше всего и где был самый настоящий лабиринт из книг, она отобрала дюжину фолиантов в кожаном переплете и отложила их в сторону. Из пергаментов и книг в мягкой овечьей коже Афра устроила себе ложе. В качестве подушки она выбрала толстую книгу из особенно мягкого пергамента, написанную Вальцером фон Армандусом де Белловисом: [16]«De declaratione diffilicium terminorium tarn theologiae quam philosophiae ac logicae». Познаний Афры в латыни не хватило для того, чтобы перевести это бесконечное название. Для нее главным было то, что эта книга мягче прочих.

У Афры были и более удобные ложа, и более мягкие, но никогда — такие ученые. Для начала ей было этого довольно. Сальная свеча на полу давала мягкий свет. Девушка положила руки под голову и стала смотреть в потолок и думать. Она просто обязана еще раз навестить брата Доминика, жалкого гения, в сумасшедшем доме. Как-то нужно было заставить его заговорить. Как, она сама еще не знала. Афра знала только то, что брат Доминик был единственным, кто мог пролить свет на мрак тайны, покрывавший пергамент. Его намеки были обоснованны. Старик точно продумал каждое слово, которое ей сказал, и даже те слова, которые не сказал.

И прямо на своем неудобном ложе Афра составила план. Для начала ей нужен был список с пергамента. Но для этого снова понадобится помощь алхимика. В Страсбурге было больше алхимиков, чем в каком-либо другом городе. Большинство из них жили на севере, вокруг монастыря Святого Петра — довольно жуткой местности, где горожане избегали ходить по ночам. Но прибегнуть к помощи алхимика значило посвятить в это дело еще одного человека. И, конечно же, он не согласится сделать это за «спасибо».

И с этой безрадостной мыслью Афра заснула. Ей приснился сон, что она стоит, одетая в дорогое платье, в окружении слуг, наверху широкой длинной лестницы из белого мрамора. В руке у нее пергамент. Откуда-то издалека приближался отряд всадников в блестящих доспехах. Они размахивали белыми флагами с желтым крестом посредине. За ними следовала карета, запряженная шестью лошадьми. На золотом троне сидел Папа и приветливо махал рукой.

У подножия лестницы Папа вышел из кареты и стал подниматься по бесконечным сверкающим ступеням. Его сопровождающие несли золото и драгоценные камни. Но как ни пытались сопровождающие подняться по лестнице, они не могли сдвинуться с места. Афра проснулась вся в поту.

«Какой странный сон», — подумала она и посмотрела на пламя свечи, стоявшей на полу рядом с ее ложем. По непонятной причине пламя внезапно затрепетало, словно по коридору пошел сквозняк. Было похоже на то, что дверь была открыта. Замерев от ужаса, Афра посмотрела в сторону главного коридора. Она не решалась вздохнуть. Кровь стучала в висках. Девушке казалось, что так, не двигаясь, она просидела целую вечность.