Мускат утешения (ЛП) - О'Брайан Патрик (читать книги бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
— Надеюсь, в Новом Южном Уэльсе он более счастлив?
— Ему хватает еды и обеспечена крыша над головой, но, боюсь, он так неблагодарен, что томится по большему. У его кузена солидный участок земли — несколько сотен, если не тысяч акров, думаю, вдоль берега к северу, в устье реки, чье название от меня ускользнуло. Каждый по очереди присматривает за ним. Джон находит такое одиночество крайне тяжелым. Он думал, что тишина и одиночество будут идеальными для творчества — ничего подобного, только меланхолия подступает со всех сторон.
— Разве флора и фауна, самые странные в мире, не утешают его?
— Вовсе нет. Он в жизни не мог отличить одну птицу от другой или полынь от иван–да–марьи, и ему все равно. Его единственная радость — книги и хорошая компания. Эта местность для него — пустыня.
— А когда он не там?
— Сидней для Джона та же пустыня, но с жестокостью, убожеством и преступлениями. Здесь есть свои политические разногласия, и кузен Джона принадлежит к меньшинству. Джон мало с кем знаком, да и эти немногие говорят лишь о рунной да поярковой шерсти. Начитанный человек, который почти не пьет вина, не любит охотиться, для которого книги и музыка первостепенны, мало что им может сказать. Как загорелось его лицо, когда я о вас рассказал! Он жаждет передать наилучшие пожелания и просит позволить пригласить вас к нему этим вечером. Вся его надежда на возвращение в страну живых людей связана с романом, из которого закончены три тома. Он считает, что даже недолгий разговор с цивилизованным человеком даст ему достаточно, чтобы закончить четвертый. Сейчас он на это неспособен.
— Буду очень рад, — ответил Стивен и, повернувшись, позвал:
— Киллик, пожалуйста, перестань так натужно скрестись у двери. Или заходи, или убирайся прочь, ну что еще?
Киллик зашел:
— Это Слейд, сэр. Просит чести поговорить с вами, когда вы освободитесь.
Стивен освободился, но Слейд, старейшина сифианцев, с огромным трудом выдавливал из себя слова. Начал он с рассказа о давно установившемся и всеобщем обычае контрабандной торговли в Шелмерстоне и беспричинной жестокости. Выяснилось, что сифианца Гарри Фелла выслали в Ботани–Бей за то, что побил таможенника. И не только Гарри, а еще Уильяма, Джорджа, Мордехая и тетушку Смейлс — последнюю за укрывательство нерастаможенных товаров. Сифианцы хотели бы навестить друзей, если можно, но не знают, где их искать или как приступиться к получению разрешений. Они надеются, что доктор поможет им.
— Разумеется, — заверил Стивен. — Я в любом случае иду в административные конторы.
Он записал имена и даты приговоров, и выслушал историю о том, как таможенники преступно добиваются осуждения, жестоко относятся к заключенным и лгут в суде.
Когда Слейд наконец ушел, явился Бонден. Его подход оказался проще: имена в его списке оказались родственниками соплавателей, «сюрпризовцев». Если доктор собирается навестить бедного Падина, они будут очень благодарны, если он насчет них тоже узнает. Никаких оправданий — хватало слова «соплаватели». О друзьях соплавателей надо поинтересоваться вне зависимости от того, убивали они, насиловали или были осуждены за мятежное сборище.
— Мне пора уходить, — сказал Стивен. — Надеюсь не сильно опоздать к обеду, но, если уж так выйдет, прошу передать капитану не обращать внимания и не ждать меня из вежливости.
Он опоздал, и капитан ждал его. Хотя вряд ли, кажется, из вежливости.
— Что ж, Стивен, — Джек бросил рассерженный взгляд, — ну ты, клянусь, и набедокурил. За один короткий день ты обеспечил официальную и неофициальную недоброжелательность со всех сторон. Её эффект я ощущаю при каждом визите. Одному Господу ведомо, как мы очистим корабль и снарядим его для выхода в море.
— Я тоже. Секретарь по уголовным делам больше не улыбается. Он меня выставлял прочь под всё более жалкими предлогами — запросы нужно делать на гербовой бумаге, их должен заверять офицер или мировой судья, а гербовой бумаги нет.
— Фиркинс — кузен Лоу, и он связан со всем племенем Макартуров. Что во имя Господа тобой овладело, что ты проткнул этого типа насквозь?
— Я его не проткнул насквозь. Я проткнул ему правую руку, всего лишь. Думаю, это вполне умеренно. В конце концов, он с меня парик сбил.
— Но он же, разумеется, не просто подошел к тебе и так поступил. Что–то было сказано до этого, произошла какая–то ссора?
— Во время этого скорбного пира я ему только сказал, что Бэнкс не водит знакомства с такими людьми, как Макартур. Он размышлял над этим весь вечер и напал на меня, когда я спускался по лестнице.
— Совершенно не по правилам. Если бы ты его убил без должного вызова, без секундантов, чертовски тяжело было бы уладить это.
— Будь это поединок по всем правилам, вряд ли бы я подошел так близко и не ударил бы его эфесом в лицо, отчего тот полетел кубарем. Вдобавок, официальный поединок наделал бы гораздо больше шума… слишком много чести для этого хама. Но я признаю, что зрелище было прискорбное. Весьма сожалею, Джек, и прошу у тебя прощения.
Стол в обеденной каюте уже был некоторое время накрыт, но Киллик слишком жаждал узнать, что будет сказано. Его долгое знакомство с капитаном Обри подсказывало, что нет смысла ожидать бешеной выволочки или грязных ругательств, так что он открыл дверь и провозгласил: «Жратва наконец–то готова, если изволите, сэр».
— Необычно вкусная рыба, хотя и чуть теплая, — чуть позже заметил Джек.
— Думаю, какая–то разновидность луциана. Лучше есть не доводилось. Некоторые блюда вкуснее, когда теплые — молодой картофель, например, или вяленая треска со сливками.
Рыба действительно оказалась прекрасной, как и последовавший за ней каплун и низкий плотный пудинг. Но даже когда друзья покончили с обедом и снова сидели в кормовой каюте, Стивен понимал: Джек еще не совсем смягчился, вовсе нет. Обструкция со стороны чиновников (которую очень трудно преодолеть при относительно новом и незнакомом губернаторе) глубоко раздражала. И Джек чувствовал, что именно Стивен стал ее причиной.
Тем не менее, когда они выпили бренди, Джек встал и достал конверт с подставки для подзорных труб:
— Поскольку Фиркинс решил не считаться с твоими запросами, я пойду и поговорю с заместителем губернатора как старший флотский офицер и член парламента от Милпорта. Так удастся добыть сведения. Они чрезвычайно ненавидят обсуждение в парламенте или письма в министерство.
— Очень любезно с твоей стороны. Есть еще несколько наших матросов, у которых здесь родственники. Я бы спросил еще и об их местонахождении, если это будет благоразумно. Вот списки. Если ты можешь туда вписать Падина, куда–нибудь пониже, это будет превосходно. Его зовут Колман, Патрик Колман. Но Джек, пожалуйста, подожди пару дней.
— Очень хорошо, — Джек забрал листки бумаги. — Отдам их Адамсу скопировать. А вот тут официальные бумаги, пришедшие из Мадраса. Мои инструкции — всего лишь действовать с предельной оперативностью согласно полученным мною ранее приказам его светлости, а также рекомендациям ранее упомянутого советника. Мне также надлежит вручить тебе это письмо. А вот записка от миссис Макквайр. Очаровательная женщина, считаю.
— Действительно, — согласился Стивен. — Прости, но мне надо тебя покинуть и разобраться с этим делом за черной печатью.
Он уселся в своей каюте, положив рядом кодовую книгу со свинцовым переплетом. Но прежде чем открыть ее, Стивен прочел записку — запах лаванды и наилучшие пожелания от миссис Макквайр. Мистер Хэмлин рассказал ей, что доктор Мэтьюрин хочет посоветоваться по поводу неких сирот. Она будет дома между пятью и шестью, и, если доктор Мэтьюрин уже не занят, будет счастлива поделиться той информацией, которой обладает. Стремительный почерк ее превосходительства напомнил о Диане, также как правописание и очевидная доброта души. Стивен с улыбкой отложил записку и приступил к запечатанному письму. Расшифрованное, оно снабдило его именами еще нескольких людей в Чили и Перу, выступавших за независимость и против рабства. С ними доктор Мэтьюрин, возможно, сможет вступить в тайный контакт. Среди них Стивен с живейшим удовольствием обнаружил епископа Лимы. Внутри обнаружилось еще одно письмо — личное от сэра Джозефа Блейна, главы флотской разведки. Расшифровывать его не требовалось, и оно привело сердце Мэтьюрина в странный трепет:
