Ост-Индский вояж (СИ) - Волошин Константин (читать книги онлайн полные версии TXT, FB2) 📗

— Мой дорогой сахиб! — уже в который раз восклицала Панарада. — Ты стал много приносить денег в дом. Так я скоро вовсе перестану работать, — и она скромно улыбнулась.

— Эти деньги лишь то немногое, что у богатых имеется, моя чернушка! — улыбался довольный Сафрон. — А ты так экономна, что мы лет через пятьдесят сможем назвать себя богатенькими людьми.

— Почему через пятьдесят? — удивилась Панарада.

— Потому что ты откладываешь в неделю одну серебряную монету, и можно посчитать, во сколько лет ты станешь богатой хоть чуточку.

— Разве сто серебра не богатство, мой сахиб?

— Некоторые богачи столько тратят в день и считают себя ущемлёнными.

— Боже мой! — воскликнула женщина в ужасе. — На что же можно потратить столько денег за день?

— Находят на что, милая моя Пана! А у нас сын подрастает. Скоро два года ему будет, и я хотел бы ему сделать хороший подарок. Он ведь уже начинает говорить?

— Да, мой сахиб! Вот только мне непонятно, как он сможет разобраться в наречиях? Он то твои слова пытается произнести, то мои. Мне страшно становится. Вдруг он всё перепутает и ничего не сможет понимать?

— Это скоро можно будет проверить. Пока он почти ничего не может сказать, и только ты что-то у него можешь разобрать. Скоро всё станет ясно, и ты успокоишься. Мальчик у нас смышлёный.

Она, покраснев, показала новое сари, купленное вчера на базаре. Смутившаяся, она спросила:

— Ты не будешь меня за неё ругать, мой сахиб?

— Буду, если ты купила не очень красивое, — усмехнулся Сафрон и тут же потребовал: — Тотчас одень его и я посмотрю. Мы с Николой определим его.

Она вышла к мужчинам чуть не в смятении и Сафрон заметил:

— Недорогое, но тебе очень идёт, Пана. Молодец! А ты не могла бы носить хоть иногда платья белых женщин? Мне бы очень хотелось.

— Разве это не грех, мой сахиб? — ужаснулась она.

— Я видел уже нескольких ваших женщин за последние месяцы в таких. Очень красиво, и я тоже хотел бы тебя видеть в европейских платьях. Давай мы с тобой в воскресенье пойдём на базар и посмотрим, что можно купить!

Она не ответила, пожала плечами и застеснялась.

Лишь недели три прошло, прежде, чем она осмелилась одеть такое платье, и ещё потом долго не осмеливалась показаться в нём на людях. Но и так было приятно Сафрону видеть её в таком наряде. Она выглядела моложе, стройнее, а Сафрон подумал, что одежда всё-таки сильно изменяет женщину.

Неожиданно Панарада с грустью доложила своему супругу:

— Мой сахиб, за последнее время мне не удаётся отложить свою серебрушку в неделю. Прости, но ты так много стал тратить, и всё на меня, что мне становится страшно и очень неловко.

— Я думал, что тебе нравится, Пана, — возразил Сафрон и удивился.

— Нравится, мой сахиб, но так больше нельзя. Ни к чему это. Ты согласен со мной?

— Не совсем, — ответил Сафрон. — Зато мне нравится, когда ты такая красивая и немного европейская. Мне это приятно. Однако, неволить не стану. Ты у меня распоряжаешься деньгами, тебе и решать.

Иногда Сафрон появлялся в фактории, где его принимал Хетчер. С каждым разом он становился всё холоднее и вскоре Сафрон счёл за лучшее больше к нему не заходить.

И к друзьям почти не наведывался. Лишь к Акиму однажды приехал, и они несколько дней провели в воспоминаниях и болтовне на родном наречии. Аким заверил друга, что не позднее, как через полгода он бросит всё и будет пробираться домой.

— Ох и далеко это! — вздыхал Сафрон. — Даже дух захватывает. Я последние месяцы много разговаривал в порту с моряками. Не простыми матросами, а с офицерами. Те уверяют, что до Англии надо идти не менее четырёх-пяти месяцев. А потом ещё через всю Европу, пока Дон увидишь. Я уже и думать перестал. Устроился вполне прилично. Живём скромно, но без долгов, без излишеств, и моя Панарада тоже довольна жизнью. Я даже убедил её иногда носить платья на англицкий манер. Очень мне нравится! И ты хочешь, чтобы я всё это бросил и подался с тобой!? Нет, друг! Я останусь. Мне даже нет охоты больше зарабатывать, А мог бы ещё нанять человека, купить лодку, и иметь уже в два-три раза больше. Но нет желания.

— Как сын поживает?

— Иногда болеет, да кто из детей не болеет. Мать его очень хорошо смотрит, и он быстро растёт. Уже третий год, говорит на двух языках, хотя не так ещё бойко.

— И на русском говорит? — встрепенулся Аким.

— Нет, что ты! На англицком и на местном, материнском.

— А… а… — разочарованно протянул Аким и перевёл разговор на другое.

— Гераська не появлялся? Грозился побывать у тебя?

— Давно не видел его. Гоняет где-нибудь. Ищет денежки, наверняка.

На прощание Аким выложил перед другом цепочку с камушком яркого красного цвета. Смутился и сказал:

— Вот… передай от меня твоей Пане подарок. Приобрёл по случаю. Почти бесплатно, а твоей женщине будет приятно. Только скажи, что от меня. Я ведь её никогда не видел, но по твоим рассказам уже будто хорошо знаю.

Сафрон отнекивался, но уступил другу и приобнял его, заметив:

— Ты настоящий друг, Акимушка. Мне будет недоставать тебя, когда ты уйдёшь в море. Но таков мир, такова жизнь. Спасибо, и пусть твои дни пробегут быстрее, а путь твой не окажется таким долгим. Храни тебя Господь!

Лишь через месяц Панарада обмолвилась Сафрону:

— Знаешь, сахиб, я прицепила твой, вернее Акима, подарок. Знаешь, как его оценил мастер-ювелир?

Сафрон лишь скривился, выражая полное незнание.

— Около сотни монет! Золотых! Разве можно дарить такие подарки незнакомым людям, особенно женщинам другого мужчины?

— Он мой лучший друг, Пана! К тому же уверен, что он даже не подозревал о его стоимости. Говорит, что достался почти даром. А Аким не такой, чтобы разбрасываться деньгами. Копит на обратную дорогу и для начала новой жизни у себя на Дону.

— Это очень удивительно, мой сахиб! — всё же молвила она и опустила голову, всматриваясь в драгоценность. — Я и не думала, что когда-нибудь и у меня будет такое, что и другие носят. Нам такое не положено носить.

— Я просил тебя даже не вспоминать о твоём прежнем положении, и уж не говорить вслух, С этим давно покончено! У тебя, надеюсь, уже ничего не осталось от твоей прежней жизни.

Она потемнела лицом и промолчала, озабоченная и встревоженная.

Вскоре Сафрон случайно увидел, как у калитки его двора стоит Хаттон и что-то говорит Панараде. Та порывается уйти, а англичанин пытается удержать её. Сафрон поспешил подойти, скрываясь от внезапного взгляда их двоих.

Панарада первая увидела Сафрона и вскрикнула. Хаттон обернулся и побледнел. Сафрон же быстро приблизился и проговорил сдавленным голосом:

— Какого черта ты тут ошиваешься, Хаттон? Захотел схлопотать по зубам? Ну-ка убирайся отсюда и больше не появляйся ближе квартала! Вон! Прибью!

Хаттон что-то пробормотал невнятное и поспешил уйти, а Панарада с облегчением вздохнула и виновато уставилась на Сафрона. Слова застряли у неё в горле.

— Что ему надо было, Пана? — спросил Сафрон, войдя во двор.

— Мой сахиб, я никак не могла закрыть калитку! Он ногу подставил! И всё уговаривал бросить тебя и перейти к нему жить! Какой наглец! Хорошо, что ты появился. Я сильно испугалась!

— Больше он не появится, моя Пана, — зло ответил Сафрон, но ревность обрушилась на него с новой силой и он вспылил: — А ты не давала ему повода такие предложения высказывать этому проходимцу?

— Как ты мог подумать, мой сахиб! — чуть не плача ответила женщина. — Мне так стыдно и горько! Сейчас он совсем не так любезен был, как раньше. Подумала даже, что он может увести меня силой, да тут соседи стояли с осуждающими взглядами! Какой стыд?

— Ладно, Пана! Хватит верещать. Уже всё прошло. Я немного про него узнаю. Тут что-то мне кажется не так. Столько времени он не появлялся — и вдруг опять заявился. Надо узнать его намеренья. Идём в дом.

Через неделю Сафрон узнал, что Хаттон собирается уходить в Англию на самом ближайшем судне. Стало ясна его активность и торопливость. И сейчас Сафрон решил из дома не отлучаться, находясь постоянно при Панараде. Работник и сам вполне может справиться с рыбалкой.