Маркиз де Карабас - Sabatini Rafael (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
Глава III
БРАТЬЯ
За неделю, прошедшую после посещения салона герцогини де Лионн, Кантэн часто обращался мыслью к мадемуазель де Шеньер, но ни разу не вспомнил про ее кузенов. Однако именно они вскоре предъявили права на его внимание. В воскресенье около полудня их привел к нему один из завсегдатаев академии, барон де Фражле, легкомысленный, смешливый вертопрах, сохранивший все достоинства молодости, кроме возраста.
Лучшего дня и часа нельзя было выбрать, желая застать Морле незанятым. Он уже дал несколько уроков и все еще одетый в белый, наглухо застегнутый пластрон [Пластрон — специально простеганный нагрудник, защищавший фехтовальщика] и черные шелковые панталоны вместе со своим страшим помощником О’Келли отдыхал в нише окна, выходившего в небольшой садик.
Ниша была настолько широкой и глубокой, что Кантэн устроил в ней своего рода гостиную с мягкими креслами вокруг стола красного дерева, подушками на подоконнике и двумя восточными коврами, которые пришлись бы по вкусу самому утонченному сибариту и являли резкий контраст с аскетической строгостью фехтовального зала.
Его слуга Барлоу объявил о приходе барона, барон объявил о своих спутниках и представил их.
— Мой дорогой Морле, я привел к вам двух соотечественников, которые думают, что они ваши родственники, и вследствие этого полагают, что вам следует познакомиться. Лично для меня логичность этого вывода не столь очевидна, поскольку родственники — величайшее несчастье, которым нас наделяют при рождении. Я всегда говорю, что друзей выбираю сам, ну а родственники пусть отправляются к черту, я за них не отвечаю.
Морле оставил О’Келли и подошел к гостям.
— У меня нет вашего опыта, барон. В отношении родственников судьба меня пощадила.
— В таком случае, вот вам еще одно доказательство ее благосклонности. — И барон назвал своих спутников: — Господин Арман де Шеньер шевалье де Сен-Жиль и его брат Констан.
Молодые люди были настолько непохожи друг на друга, насколько могут быть непохожи братья. Сен-Жиль был чуть выше среднего роста, хорошо сложен и изящен; его узкое, с правильными чертами, лицо портило презрительное выражение. Младший брат был на полголовы выше и отличался плотным, мощным сложением. У него были черные волосы, очень смуглая кожа и широкий рот с толстыми, как у эфиопа, губами. Одежда обоих молодых людей свидетельствовала о богатстве, что напомнило Кантэну замечание Лионна относительно его источника; но если стройная фигура Сен-Жиля в камзоле, сшитом из ткани двух оттенков голубого, была образцом элегантности, то платье Констана потугами на моду лишь подчеркивало его неуклюжесть.
Резкая и властная манера держаться, вполне соответствовавшая облику младшего де Шеньера, в не меньшей степени проявлялась в его готовности говорить за них обоих и в выборе выражений.
— Что до меня, сударь, так я допускаю между нами только то родство, которое объединяет всех людей, носящих одинаковое имя, и означает принадлежность к одному племени. Довольно много французов носит имя Морле. Мы же — Морле де Шеньеры.
— Тогда как я — Морле де Никто. Тем не менее, как просто Морле я вас приветствую, а как соотечественник — я к вашим услугам.
Он представил гостям О’Келли, предложил им сесть и послал Барлоу за вином и бокалами.
— Вы пользуетесь репутацией отличного учителя фехтования, сударь, — милостиво заметил шевалье де Сен-Жиль.
— Вы очень любезны.
— И к тому же высочайшим покровительством.
— Мне повезло.
— Не могу простить себе, что, проведя в Лондоне шесть месяцев, я не познакомился с вами и не воспользовался возможностями, которые предоставляет ваша школа. Рискую показаться нескромным, но я и сам неплохо владею шпагой.
— Ох уж эта скромность! — рассмеялся Фражле. Констан тоже рассмеялся.
— Моя школа в вашем распоряжении. Здесь вы встретите многих эмигрантов. Некоторые приходят для занятий фехтованием, но большинство с тем, чтобы повидать друг друга. Встретите многих знакомых англичан, которые не скрывают своих симпатий к нашим изгнанным с родины соотечественникам.
— Думаю, не только их, — ехидно заметил Констан. — Многие посетители вашей академии разделяют взгляды проповедуемые школой мистера Фокса [Фокс — Ч. Дж. Фокс (1749-1806) — лидер радикального крыла вигов в Великобритании, министр иностранных дел].
Кантэн терпимо улыбнулся.
— Мне не пристало выбирать учеников по их убеждениям. И я один из тех, кто уважает даже те взгляды, которые не разделяет.
— Подозрительно республиканское настроение, — сказал Сен-Жиль.
— Прошу не считать меня республиканцем только потому, что я стремлюсь развивать в себе чувство справедливости.
— Каковое, я полагаю, — с откровенной издевкой парировал Констан, — вы почерпнули у левеллеров [Левеллер — член радикальной политической партии в период Английской буржуазной революции XVII в. (до 1647 г. левое крыло индепендентов), объединявшей главным образом мелкобуржуазные городские слои] и якобинцев [Якобинцы — члены Якобинского клуба, выражавшие интересы революционно-демократической буржуазии], которые орудуют здесь, в Англии, и мечтают установить Древо Свободы [Древо Свободы — дерево, символизировавшее, по представлениям революционеров, свободу] в Уайтхолле [Уайтхолл — улица в центральной части Лондона, проложенная в XVIII в. на месте сгоревшего Уайтхолльского дворца — основной королевской резиденции до 1697 г. , из которого в 1649 г. повели на эшафот короля Карла I и перед которым он был обезглавлен] и гильотину перед королевским дворцом.
— О, нет. — Кантэн сохранял невозмутимость. — Не думаю, чтобы я что-либо у них почерпнул. Как не думаю и того, что их следует принимать всерьез. Англичане — само спокойствие. Именно эту добродетель я и стремлюсь усвоить. — Он посмотрел Констану в глаза и подкрепил свое замечание легкой улыбкой. — Кроме того, у них уже есть конституция.
— Позор для короны, — отрезал Констан, после чего в разговор вступил Фражле:
— У них есть также Общество Друзей Человека, которое занимается распространением Евангелия по грязным евангелистам Марату и Робеспьеру.
— Быть может, ваша британская флегма и чувство справедливости одобряют подобные действия? — поддел Кантэна младший де Шеньер.
Сен-Жиль счел за благо вмешаться.
— Боюсь, дорогой господин де Морле, что мы не слишком учтивы. Отнесите это на счет нашего бедственного положения и простите. К сожалению, мы затронули вопрос, который больно задевает чувства всех французских эмигрантов, а когда задеты чувства, порой забываешь о сдержанности.
— Ну, а с моей стороны помнить о ней не велика заслуга, ведь я далек от политики.
Барлоу принес графины с вином, бокалы и блюдо с миндальным печеньем.
О’Келли, который все это время, примостившись на подлокотнике кресла, слушал разговор со смешанным чувством удивления и негодования, вскочил, чтобы помочь хозяину, довольному возможностью сменить тему.
— Бокал вина, шевалье. Оно прекрасно улаживает любые споры.
Но пока он разливал вино, Констан возобновил прерванный разговор:
— Возможно ли, что в такое время существует человек, совершенно не интересующийся событиями вокруг него?
— Прошу прощения. Я имел в виду не события, а теории, которые за ними стоят.
— Вы отделяете одно от другого?
— По-моему, это просто необходимо. Теории были задуманы великими умами, чтобы исправить несправедливость, сделать мир лучше, дать счастье тем, кто его никогда не знал. К сожалению, осуществление этих теорий попало в руки своекорыстных негодяев, которые извратили понятие свободы, превратив ее в анархию.
— В данных обстоятельствах, — сказал Сен-Жиль, — это лучшее, что могло случиться. Для нас самое важное то, что политические проходимцы, став хозяевами государства, энергично истребляют друг друга и своим неумелым правлением приближают день расплаты, то есть день нашего возвращения.
