Мне жаль тебя, герцог! - Волконский Михаил Николаевич (мир книг .txt) 📗
— Ну? — спросила Грунька, потому что Жемчугов приостановился.
— Ну вот, — продолжал он, — эти немцы должны съесть друг друга. Бирон жесток. Миних горд и властолюбив. Остерман же хитер, умен, а потому сильнее их обоих. Надо стараться, чтобы Миних съел Бирона, и тогда Остерман съест Миниха. А всему поможет принцесса Анна Леопольдовна, мать государя Иоанна Антоновича. У нее тоже есть страсть, на которой легко сыграть можно.
— Страсть?
— Она влюблена!
8
СЕКРЕТ
— Вот когда ты говоришь так, а я тебя слушаю, — сказала Грунька, — то мне кажется, что и впрямь ты можешь сделать все, о чем замышляешь. Так ты говоришь, принцесса Анна Леопольдовна влюблена?
— Совершенно верно, — вдруг повышая голос, проговорил Жемчугов, — ваши прелести, сударыня, равняются внутренним вашим качествам, и ежели вы обратите внимание на нежные чувствования вашего покорного слуги…
Грунька оглянулась и увидела, что за ними идет какой-то человек, довольно откровенно прислушивающийся к их разговору, поняла, что Митька своевременно тоже заметил его и нарочно свел разговор на обычные в то время любезности, чтобы их приняли за самых обыкновенных влюбленных, гуляющих по Летнему саду ради амурного свидания.
Уловка удалась. Соглядатай, услышав о «прелестях» и «нежных чувствах», отстал от них.
— И выворотил же ты этакое! — усмехнулась Грунька.
— Да ведь нельзя же, — деловито произнес он, — к нам прислушиваться стали. Знаешь что? Говорить тут, в саду, как следует, совсем несподручно, а я хочу именно сегодня рассказать все, потому что такая линия, видно, пришла; мне нужно, чтобы ты помогала мне, а для этого ты должна знать все привходящие обстоятельства. Словом, пойдем, найдем такое место, где мы могли бы разговаривать в полной безопасности.
— Пойдем, пожалуй! А далеко это?
— Нет, тут сейчас, через Царицын луг перейти только, на Миллионной.
— Что это за место?
— Секрет! Да ты никак боишься? — Они выходили в это время из Летнего сада.
— Нет, Митька, — оборачиваясь к нему всем своим радостно улыбающимся лицом, проговорила Грунька, — с тобой я хоть на край света пойду!
— Вот это так! — одобрил Митька, а затем, посмотрев на нее, добавил: — Эх, Грунька! Будет и на нашей улице праздник или нет?
Она ничего не ответила, а только пошла скорее и как будто еще бодрее, чем прежде, нагнув голову и запахивая на ходу свой плащ, борясь с задувшим им навстречу ветром.
Жемчугов шагал за ней сначала тоже молча, но на лугу поравнялся и проговорил:
— Сюда иди, налево!
— Как налево? — удивилась Грунька, — в самом деле? Ты же говорил, что на Миллионной?
— Ну да, на Миллионной есть кофейня немецкая, и в ней сзади существуют отдельные комнатки; войти же в эти комнатки можно только со стороны набережной реки Мойки… Понимаешь?.. Чтобы незаметно было. Эти комнатки и называются «секретом». Вот туда мы и пойдем. Подозрения ни в ком не возбудим, потому что там часто потихонечку парочки на свиданиях бывают.
Они направились к набережной Мойки, по-тогдашнему Мьи, куда выходили зады дворов и домов, лицевая сторона которых тянулась по Миллионной.
— Вот видишь, это — службы Густава Бирона, брата герцога, — показал Жемчугов, — на всякий случай запомни! А вот и вход во двор при кофейне.
Они повернули в ворота довольно просторного, кругом обстроенного службами, двора, поперек которого шла прямо к крыльцу аллейка молодых деревьев, тщательно выровненных и подстриженных.
— Это и для парадного хода хорошо, а не то, что для заднего крыльца! — одобрила Грунька.
С крыльца вела дверь в полутемный коридор. Встретивший их здесь человек поздоровался с Митькой, как знакомый.
— Зеленая свободна? — спросил Жемчугов, направляясь вперед, как, по-видимому, давно знакомый и привычный гость.
— Проходите, свободно! — ответил человек и впустил их в небольшую комнатку, обитую расписанным под листья деревьев и кустов холстом.
На низком потолке ее были изображены небо с облаками и летящими птицами, а все убранство состояло из стола, покрытого цветной скатертью, и четырех стоящих вокруг него кресел с высокими спинками. В углу был сделан камин, и на нем висело маленькое зеркало, сильно потертое.
— Вот это самый «секрет» и есть, — сказал Митька. — Ну снимай плащ и распоряжайся. Ты голодна?
— Чего голодна, — ответила Грунька, — я сегодня обедала.
9
ЭТО НАДО ЗАПОМНИТЬ
— Ну так что же мы тут делать будем? — проговорил Митька, — ведь здесь так, не спросивши ничего, нельзя сидеть. Уж если пришли сюда, то надо дать доход хозяину: здесь кофейня, а не кулуар для разговоров.
— Ну будем кофе пить, если тут кофейня.
Жемчугов прищурил один глаз, подмигнул и щелкнул языком.
— Знаешь, братец, — обратился он к человеку, — принеси ты нам глинтвейну тепленького — как раз по погоде будет, да сыра немецкого сливочного. Насчет же кофе посмотрим; может, и кофе выпьем потом.
— Ты чего ж это кутить-то вздумал? — остановила его Грунька.
— Да без смазки-то говорить в горле будет трудно — все равно, что сукном в горле трешь, а с примочкой — слова сами идут.
Грунька усмехнулась.
— А теперь слушай, — заговорил Митька, как только лакей ушел, чтобы принести потребованное, — слушай хорошенько и запомни. Эта вот зеленая комната — единственная, в которой можно разговаривать без опаски здесь. Все остальные комнаты у немца в кофейне устроены так, что можно из нарочно для сего приспособленного тайника слышать все до последнего слова, что говорится в них. Так и знай! Если когда-нибудь попадешь с кем-нибудь сюда, к Гидлю — это кофейня немца Гидля, — то боже тебя сохрани язык распускать: все будет услышано. А здесь, в этой зеленой, еще ничего, можно быть без опаски.
— Да с кем же мне и зачем попадать сюда? — спросила Грунька.
— То ли еще будет!.. Может, еще не сюда попадешь! Мне все твое уменье нужно и актерство; ведь ты кого хочешь обыграть сможешь?
— Кого хочешь, на это меня станется!
— И графиню, и княгиню, и под маской маскарадную интригу разведешь?
— В лучшем виде!
— Ну то-то! Помни: если свергнем немцев, тогда в награду твое освобождение из крепости, и я поженюсь на тебе, Грунька!
Она ухмыльнулась, потупилась и покачала головой.
— Кто ж это награждать нас станет?
Митька перегнулся к ней через стол и в самое ухо едва слышно произнес:
— Государыня Елизавета Петровна, когда взойдет на принадлежащий ей императорский российский престол!
Но вдруг он звонко чмокнул Груньку в щеку, заметив, что дверь отворяется и входит слуга с подносом. Конечно, лучше было, чтобы этот слуга увидел, как они целуются, чем обращать внимание на то, что между ними происходит политический и весьма «опасный» разговор.
Грунька отшатнулась от Митьки и жеманно произнесла:
— Ах, оставьте, сударь!.. Труд бесполезный. Поищите себе другой особы любезной!
Слуга, поставив поднос, поспешил удалиться, видимо вполне уверенный, что имеет дело с одной из обыкновенных любовных «авантюр», каких бывало у Гидля по десятку в день.
— Да ты — совсем молодец! — одобрил Груньку Жемчугов, когда они снова остались одни. — Отлично всякую всячину разыгрываешь!
— Ну довольно об этом! — серьезно сказала ему Грунька, берясь за стакан с глинтвейном, и, отпив из него, добавила: — А ведь вкусно!
— Ну еще бы! — согласился Митька.
— Я вот чего в толк не могу взять, — продолжала она, — как это при жизни Елизаветы Петровны, родной дочери императора Петра, вдруг престол наследует не она, а сын Брауншвейгского принца, да притом молоденький. Положим, при Елизавете Петровне не могло бы быть и регентства Бирона, но как это произошло? Анна Леопольдовна чья дочь будет?
— Она — дочь Екатерины Иоанновны.
— Голштинской?
— Нет, герцогиня Голштинская — это Анна Петровна, старшая дочь императора Петра.
— Ну вот и я так же смекаю, что она — старшая дочь императора и что ее внук…
