Умытые кровью. Книга I. Поганое семя - Разумовский Феликс (книги без сокращений .TXT) 📗
Когда управились с камышами, Акимов вытащил кусок литого сахара, верного средства для улучшения ночного зрения, и начал хрустко дробить его:
– Прикусывайте, пане-товарищи.
Он подождал, пока кусочек сахара растает во рту, и, проглотив тягучую слюну, первым разорвал туманный полог над черной рекой:
– С Богом.
Пластуны потянулись следом. Булькнула в камышах осторожная ондатра, тихо плеснула вода, и снова все смолкло, лишь с того берега доносилось уханье филина.
Проводив товарищей, казаки из сторожевого отделения взяли их оружие и молча, хоронясь за кустами, двинулись берегом реки. У старого раскидистого вяза они нырнули в заросли боярышника и сразу же услышали грозное:
– Стой, кто идет?
Кричал, клацкая затвором, часовой из темноты.
– Вена, – ответили казаки, а через минуту старший, черноусый рябой урядник, уже докладывал Граевскому:
– Вылупились, ваш бродь, с полчаса как, двумя отделениями.
– Ладно, братец, иди со своими в распоряжение прапорщика Трепова. – Поручик отпустил его и в который уже раз прильнул к своему «цейсу» – отсюда до моста было каких-нибудь полсотни саженей. С этой стороны проход на него был закрыт проволочным заграждением, на другом конце, за баррикадой из мешков с песком, засела пулеметная застава, вооруженная двумя машинками «Шварцлозе». Если хлестанут кинжальным огнем, сразу выкосят полуроту. Прав Акимов, без хитрости не обойтись.
Между тем поднялся ветерок, луна окуталась рваниной облаков. «Утонули они там, что ли?» Сколько Граевский ни всматривался, ничего нового не заметил – все та же вода, бьющаяся о замшелые сваи, хилый ракитник на том берегу, рогатки с проволокой перед австрийскими окопами. Услышав сычий выголосок, он вздрогнул – не померещилось ли? – но рев повторился трижды, и поручик свистящим шепотом приказал:
– Вольский, проход!
Сейчас же отделение разведчиков неслышно подобралось к мосту и, перерезав проволоку, затаилось в прибрежных кустах.
– Трепов, замыкающим. – Граевский взвел курок нагана. – Отряд, по одному за мной! – Рубанул рукой воздух и первым побежал к мосту. В спину ему тяжело дышал прапорщик Зацепин, от него воняло чесноком.
Щелястые доски настила упруго загудели под ногами, и сердце сжалось от внезапного страха – вдруг сейчас проснутся пулеметы и огненный шквал поставит точку в жизни. Вот так, запросто, под плеск воды и крики полуночных птиц. Граевский задавил рвущийся из горла крик и, перемахнув через набитые песком мешки, сразу же увидел австрийских пулеметчиков. Одетые в серые бесформенные мундиры и матерчатые козырькастые кепи, они лежали неподвижно, и кровь их стыла бурыми пятнами на жирной зеленой глине. Впрочем, она была везде – на полу блиндажа, на деревянных нарах, на вороненых машинках «Шварцлозе». Сами пулеметы были сняты со своих мест и повернуты в сторону неприятельских окопов. Кучей лежали сумки, цинки с патронами и трофейные винтовки «Манлихер» – казаки даром времени не теряли. Выставив сторожевое охранение, они закусывали, прямо из банок черпая ложками австрийские консервы.
– Австрияка, ваш бродь, чисто шатанули, без выстрела. – Не смущаясь присутствием Граевского, Акимов отхлебнул из трофейной фляжки, крякнул. – Если дозволите, могем продолжить. Сиганем лазом в траншею, возьмем сторожевых ножами, ну а уж тут вы – цепью через бруствер.
Он вытер губы и пустил фляжку своим, по кругу.
– Посогрейтесь, хлопцы, как бы нутре не застудить.
От его выцветшей, бледно-зеленой гимнастерки шел пар.
Между тем переправился уже весь отряд, и замыкающий, прапорщик Трепов, доложил:
– Бэз потерь, вооружение, снаряжение полностью.
– Хорошо. – Граевский глянул на часы и, собрав офицеров, начал ставить боевую задачу. Потом позвал Акимова и сказал только: – Давай.
Времени было без десяти двенадцать. Ровно в полночь из австрийского окопа раздался рев сыча, и Граевский закричал:
– Сигнал!
Длинными змеями взмыли в небо ракеты, давая знать Новохоперскому полку, что путь свободен и можно наступать. В это же мгновение разведчики поручика Вольского бросили во вражеский окоп жестяные, похожие на бутылки гранаты и, перескочив через бруствер, спрыгнули в дымящуюся, полную орущих австрийцев траншею – пошла работа.
– За мной! – Не дожидаясь, пока сгорят ракеты, Граевский бросился в ход сообщения, споткнувшись, дико закричал и, осыпая плечами глину, яростно рванулся на шум сражения. В нос ему ударил запах крови, пороха, разгоряченных тел. Страшно выругавшись, он взвел курок и увидел, как прямо на него, нацелившись штыком в живот, летит австриец, длинный, с белесыми кустистыми бровями. Глаза его были огромными, выкатившимися, потемневшими от бешеной ненависти. «Бах!» Поручик нажал на собачку, и револьвер злобно тявкнул в его руке. Словно наткнувшись на невидимую стену, австриец замер, раззявил рот и, сгибаясь пополам, рухнул ничком. Штык его мягко вонзился в глину у самых ног Граевского. Перескочив через убитого, поручик побежал вдоль траншеи, где орущие от ярости люди резали орущих от страха людей.
В его сердце царила бесшабашная злость: судьба – индейка, жизнь – копейка. Расстреляв барабан, он сунул револьвер в кобуру и взялся за окопный кинжал, узкий, шилообразный, больше похожий на итальянский стилет. Такой острый, что, вонзаясь в глаз врага, непременно ударялся изнутри о черепную кость.
Скоро все было кончено. Самые удачливые из австрийцев, побросав винтовки, бежали к своим, – их счастье, в темноте не попасть. Другим повезло куда как меньше – их трупы, предварительно обшарив, разведчики уложили в качестве бруствера. Траншею взяли малой кровью. Двое наших сыграли в ящик, да поцарапано с десяток. Только у Граевского радости не было: понимал, что не победа это, так, временный успех. Как начнут австрийцы жарить из гаубиц да бомбометов, окоп превратится в братскую могилу. И самое главное, где оно, обещанное наступление? Где геройские батальоны Новохоперского полка? Мост взят, плацдарм для развертывания занят, только выходит, что это никому не нужно.
«Нет, фольварк брать – только людей зря губить». От смутной, пока еще не осознанной мысли Граевский вздрогнул, а в это время где-то у самых звезд, в черной вышине вырос резкий свистящий звук и разродился огненно-черным столбом, раскидавшим в стороны ракиты на берегу. Стреляла тяжелая пушка. Глянув на свет разрыва, поручик увидел розовую дымку и облегченно вздохнул: стреляли австрийские артиллеристы, которые, в отличие от немцев, били не очень-то точно. Однако второй снаряд угодил прямо в середину моста и превратил его в россыпь обугленных бревен. С плеском они упали в воду, а в небе вновь надсадно заревело, и мутная река вздыбилась фонтанами, закипела, окуталась облаками пара и шипящих брызг. Астрийцы били вслепую по возможным местам переправ.
«Кучно кладут, сволочи, пристрелялись». Прищурившись, Граевский наблюдал, как вырастают огромные, багрово-пенные столбы, и на душе у него было пусто, понимал – скоро все кончится. За Бога, царя и отечество. Впереди две линии вражеских траншей – рогатки с сетчатой проволокой, пулеметные гнезда и не менее двух батальонов пехоты, сзади взорванный мост и пристрелянная река. Сперва пустят в дело шрапнель, затем бомбометы, ну а уж потом, под сполохи ракет, пойдет в атаку пехота. Горе побежденным.
Он не успел докурить, как с австрийской стороны действительно ударили шрапнелью, и над окопом стали вырастать чудовищные, космато-огненные кусты. Тут же в дело вступили бомбометы, да так плотно, что головы не поднять, и стоны раненых утонули в грохоте разрывов. Потом вдруг все стихло, в небо, наискось к реке, взвились белые ракеты, и на минуту стало светло, будто из-за горизонта выглянуло солнце. Когда наступила темнота, австрийцы поднялись из окопов и пошли в атаку, густыми цепями.
– Зацепин, к пулемету. – Граевский едва не оглох от собственного крика и, услышав в ответ, что «их благородие убиты наповал», сам прильнул к смертоносной машинке. «Шварцлозе» задрожал, словно от дьявольского бешенства, и начал торопливо изрыгать свинец и пороховую вонь. Слева, из предмостового укрепления, ему отозвались пулеметы Трепова, вразнобой заговорили трехлинейки и трофейные «манлихеровки» – патронов к ним было в избытке. В гнойном свете луны было видно, как редели наступающие цепи, движение их замедлилось. Наконец австрийцы развернулись и побежали к своим окопам. Атака захлебнулась.
