Дочь регента - Дюма Александр (версия книг .txt) 📗

— В день, когда я стану папой?

— Нет, в день, когда ты станешь кардиналом, в Пале-Рояле, клянусь, хорошо посмеются.

— Знаете ли, в Париже еще не так будут смеяться, монсеньер. Но, как вы сказали, порой во мне просыпается шут и я не прочь посмешить людей, потому-то я и хочу стать кардиналом!

В тот момент, когда Дюбуа выразил это пожелание, карета остановилась.

III. КРЫСКА И МЫШКА

Карета остановилась в предместье Сент-Антуан перед домом, скрытым высокой стеной, за которой поднимались тополя, как бы пряча дом даже от стены.

— Гляди-ка, мне кажется, — сказал регент, — что где-то здесь находился домик Носе.

— Именно так, у монсеньера хорошая память, я его у него одолжил на эту ночь.

— Ты по крайней мере все хорошо устроил, Дюбуа? Ужин достоин принца королевской крови?

— Я сам его заказывал. О, господин Луи ни в чем не будет нуждаться: ему подает лакей отца, готовит повар отца, и возлюбленной его будет…

— Кто?

— Увидите сами, надо же оставить вам сюрприз, какого черта!

— А вина?

— Из вашего собственного погреба, монсеньер. Я надеюсь, что семейные напитки помогут проявиться вашей крови: она столь долго молчала.

— Тебе не стоило такого труда заставить заговорить мою, соблазнитель?

— Я красноречив, монсеньер, но нужно признать, что и вы были податливы. Войдем.

— У тебя есть ключ?

— Черт возьми!

Дюбуа достал из кармана ключ и осторожно вставил его в замочную скважину. Дверь бесшумно повернулась на петлях и без малейшего скрипа закрылась за герцогом и его министром: дверь этого маленького дома знала свой долг по отношению к большим господам, которые оказали ему честь, перешагнув через его порог.

Сквозь закрытые ставни пробивались отблески света, а лакей, стоявший в прихожей, сообщил знатным посетителям, что празднество началось.

— Ты победил, аббат! — сказал регент.

— Займем наши места, монсеньер, — ответил Дюбуа, — признаюсь, мне не терпится посмотреть, как господин Луи поведет себя.

— Да и мне тоже, — сказал герцог.

— Тогда за мной — и ни слова.

Регент молча прошел за Дюбуа в кабинет, сообщавшийся со столовой через большой проем посередине стены; в проеме стояли цветы, и, спрятавшись за ними, можно было превосходно видеть и слышать сотрапезников.

— Ага, — сказал регент, узнав кабинет, — знакомые места.

— И даже более чем вы полагаете, монсеньер, но не забудьте: что бы вы ни увидели и ни услышали, нужно молчать или, по крайней мере, говорить тихо.

— Будь спокоен.

Герцог и министр подошли вплотную к проему, встали на колени на диван и раздвинули цветы, чтобы не упустить ничего из происходящего.

Сын регента, юноша пятнадцати с половиной лет, сидел в кресле как раз лицом к отцу; по другую сторону стола, спиной к наблюдателям, расположился шевалье де М.; две дамы, одетые скорее ослепительно, нежели изысканно, дополняли «двойной тет-а-тет», обещанный регенту Дюбуа. Одна из дам сидела рядом с юным принцем, другая — рядом с шевалье. Амфитрион не пил и без умолку болтал, женщина рядом с ним строила ему рожицы, а когда ей это надоедало, начинала зевать.

— Ну-ка, ну-ка! — сказал герцог, пытаясь разглядеть эту женщину (он был близорук). — Мне, кажется, это лицо знакомо!

И он еще внимательнее к ней стал присматриваться. Дюбуа тихонько посмеивался.

— Ну, конечно, — продолжал регент, — брюнетка с голубыми глазами…

— Брюнетка с голубыми глазами, — повторил Дюбуа, — дальше, дальше, монсеньер.

— Этот пленительный стан, изящные руки…

— Продолжайте же…

— Эта розовая мордашка…

— Ну, дальше, дальше…

— О дьявол, я не ошибаюсь, это Мышка!

— Неужели?!

— Как, предатель, ты выбрал именно Мышку?

— Одна из самых очаровательных девушек, монсеньер, нимфа Оперы, для того чтобы расшевелить молодого человека, кажется, лучше и не найти.

— Вот этот-то сюрприз ты для меня и приберегал, когда сказал, что прислуживать ему будут лакеи отца, пить он будет вино своего отца, и возлюбленной его будет…

— Любовница его отца, монсеньер, ну, конечно же.

— Но, несчастный, — воскликнул герцог, — ты затеял почти кровосмесительство!

— Пустое! — сказал Дюбуа. — Раз уж ему надо начинать…

— И негодница принимает подобные приглашения?

— Это ее ремесло, монсеньер.

— И за кого же она принимает своего кавалера?

— За провинциального дворянина, явившегося в Париж проматывать наследство.

— А кто ее подруга?

— А вот об этом я ничего не знаю. Шевалье де М. сам взялся дополнить компанию.

В эту минуту женщине, сидевшей рядом с шевалье, показалось, что за ее спиной шепчутся, и она обернулась.

— Ого! — воскликнул в свою очередь пораженный Дюбуа, — я не ошибаюсь?!

— В чем дело?

— Вторая…

— Ну, что вторая?.. — спросил герцог. Хорошенькая сотрапезница снова обернулась.

— Это Жюли! — воскликнул Дюбуа. — Несчастная!

— А, черт побери, — сказал герцог, — вот теперь здесь все сполна — и твоя любовница, и моя! Честное слово, я много бы дал, чтобы хорошенько посмеяться!

— Одну минутку, монсеньер, одну минутку!

— Ты что, с ума сошел? Дюбуа, я приказываю тебе остаться тут! Мне любопытно, чем все это кончится.

— Повинуюсь, монсеньер, — сказал Дюбуа, — но хочу вам сделать одно заявление.

— Какое?

— Я больше не верю в женскую добродетель!

— Дюбуа, — сказал регент, заваливаясь на диван вместе со своим министром, — ты просто восхитителен, честное слово, дай мне посмеяться, а то лопну!

— Ей-ей, посмеемся, монсеньер, — сказал Дюбуа, — только тихонько. Вы правы, надо посмотреть, как это все кончится.

И оба они, посмеявшись так, чтобы их никто не услышал, снова заняли оставленный ими на минуту наблюдательный пост.

Бедная Мышка зевала, рискуя вывихнуть себе челюсть.

— Знаете, монсеньер, а господин Луи-то совсем не пьян!

— А может быть, он и не пил?

— А вон те бутылки, думаете, опустели сами собой?

— Ты прав, и тем не менее, он очень серьезен, наш кавалер!

— Терпение, глядите-ка, он оживился, послушаем, не собирается ли он что-то сказать.

И в самом деле, юный герцог, поднявшись с кресла, отстранил бутылку, которую ему протягивала Мышка.

— Я хотел увидеть, — изрек он нравоучительным тоном, — что есть оргия, я это увидел и заявляю, что мне этого для первого раза достаточно. Недаром один мудрец сказал: Ebrietas опте vitium deliquit note 1.

— Что это он там несет? — спросил герцог.

— Плохо дело, — сказал Дюбуа.

— Как, сударь, — воскликнула соседка юного герцога, обнажая в улыбке жемчужные зубки, — как, вам не нравится ужин?

— Мне не нравится ни есть, ни пить, — ответил господин Луи, — когда я не испытываю ни голода, ни жажды.

— Вот глупец! — прошептал герцог и повернулся к Дюбуа. Дюбуа кусал себе губы.

Сотрапезник господина Луи рассмеялся и сказал ему:

— Надеюсь, это не касается общества наших очаровательных дам?

— Что вы хотите этим сказать, сударь?

— Ага, он сердится, — сказал регент, — прекрасно!

— Прекрасно! — подхватил Дюбуа.

— Я хочу этим сказать, сударь, — ответил шевалье, — что вы не уйдете просто так и не оскорбите тем самым наших дам, проявив столь мало желания воспользоваться их присутствием.

— Уже поздно, сударь, — ответил Луи Орлеанский.

— Ба! — сказал шевалье, — еще нет и полуночи.

— И кроме того, — добавил герцог, стараясь оправдаться, — и кроме того, я помолвлен.

Дамы расхохотались.

— Ну и скотина! — произнес Дюбуа.

— Дюбуа! — произнес регент.

— Ах да, я забыл, простите, монсеньер.

— Мой дорогой, — сказал шевалье, — вы до ужаса провинциальны.

— Это еще что? — спросил герцог. — Какого черта этот молодой человек так разговаривает с принцем крови?

— Ему дозволено не знать о том, кто это, и считать, что это простой дворянин, впрочем, я даже велел ему толкнуть господина Луи.