Венецианская маска - Sabatini Rafael (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
— Или, — добавил граф Пиццамано, — более возмутительные данные о французском плана объявить войну Венеции, чтобы использовать ее в качестве заклада на мирных переговорах с Австрией?
Старый Барбериго покачал на это указательным пальцем.
— Только будущее может доказать, верно ли это, а мы пытаем заключенного о том, что находится в прошлом.
Корнер сел на свое сиденье, обхватил рукой подбородок и обратился к графу:
— Наше первое затруднение в том, что мы узнали из перехваченных писем, что узник отправлял в Директорию сведения о венецианских мерах.
Ответ Марка-Антуана был немедленным и доказательным.
— Вы сами определили необходимость, перед которой оказывается тайный агент. Чтобы укрепиться в принятой на себя роли Лебеля, было необходимо, чтобы я что-нибудь сообщал. Я не знаю, какие письма вы смогли перехватить, но я без малейших сомнений призываю вас представить хотя бы одно-единственное, содержащее что-нибудь, что при ближайшем рассмотрении могло бы стать пагубным для Республики Венеция или не было бы общеизвестным к тому времени, когда мое письмо могло достигнуть Директории.
Корнер молча кивнул, показывая, что склонен принять это объяснение. Но тут Габриэль хлопнул рукой по кафедре.
— Есть кое-что и посерьезнее этого! — воскликнул он.
— Я перехожу к этому, — спокойно сказал Корнер, будто упрекая коллегу за эту горячность. Он подался вперед и оперся руками на свою кафедру.
— Несколько месяцев назад, — медленно начал он, — еще до того, как французы нарушили наши границы, Сенат получил бессовестное оскорбительное требование изгнать с венецианской территории несчастного принца-эмигранта, который под именем графа де Лилль воспользовался нашим гостеприимством в Вероне. Под этим требованием, сформулированным в ультимативных выражениях, стояла подпись Камиля Лебеля. Позже нам стало известно, что это требование было нам предъявлено безо всякой на то инструкции и? Парижа. Оно было сделано исключительно по вашей собственной инициативе и содержит именно вашу подпись в роли Лебеля. И это — из-за того, что французский посол отказался подписать по вашему распоряжению столь оскорбительный документ. Если вы отрицаете это, я представлю вам доказательства.
— Я не отрицаю ни этого, ни чего-нибудь еще, что является правдой.
Ответ, казалось, поразил не только инквизиторов, но и графа Пиццамано.
— Вы не отрицаете этого? — переспросил Корнер. — Тогда сможете ли вы, кто проповедует служение в монархистских и антиякобинских интересах, найти побуждающие мотивы для действия столь недоброжелательного как по отношению к Светлейшей, так и по отношению к вашему королю?
— Эй, сэр! — взвыл Габриэль. — Как согласовывается с вашей исповедью ультиматум, который причинил такое неудобство вашему принцу и принудил Светлейшую к шагу, который — и вы это знали — должен был опозорить ее в глазах всей нации?
— Отвечайте, — закудахтал старый Барбериго. — Отвечайте, сэр! Вам потребуется расшевелить свою изобретательность и плодовитый разум. Хи, хи!
Корнер поднял одну из своих изящных рук, чтобы прекратить злобные выпады своих коллег.
Марк-Антуан метнул в серое старческое лицо презрительный взгляд и спокойно ответил:
— Мне понадобится, пожалуй, расшевелить лишь память Ваших Превосходительств.
Он сделал паузу, стоя под перекрестным огнем их требовательных взглядов, чтобы овладеть собой, и заметил, что в эту минуту даже граф Пиццамано смотрел на него неодобрительно.
— Когда я согласился с тем, что предпринял эти действия без специальных распоряжений из Парижа, я согласился лишь с тем, что это верно буквально — но только буквально. На самом деле распоряжению предшествовало письмо, которое я получил лично от Барраса, а официальное распоряжение предъявить это требование пришло через несколько дней после того, как я это сделал.
— Но почему вы обнаружили столь страстное желание совершить поступок, который, если вы — тот, за кого себя выдаете, должен вызывать у вас отвращение?
— Вероятно, сохранился в памяти Ваших Превосходительств или, по крайней мере, в ваших протоколах тот факт, что ультиматум поступил в Сенат в течение пары дней после ареста Рокко Терци. Этот арест поставил меня в положение чрезвычайно трудное и опасное. Я был единственным человеком, за исключением Лальманта и партнеров [Герци по предательству, которому было известно об их деятельности. Арест Терци навлек на меня серьезные подозрения. Чтобы спасти свою жизнь и продолжить антиякобинскую работу, которой я посвятил себя, было необходимо восстановить доверие Лальманта ко мне. Это не было простым делом. Я добился этого выдающимся доказательством своего якобизма. На самом же деле, я лишь предвосхитил распоряжение, которое вот-вот должно было достигнуть посла. Но даже без него мне вернули доверие. Если я принес в жертву принца и достоинство Светлейшей на алтарь необходимости, то я пожертвовал обоими, чтобы ускорить их триумф в конечном итоге.
Этот ответ, столь откровенно изложенный, был исчерпывающим. Граф Пиццамано, пришедший было в замешательство, теперь испустил вздох облегчения. Инквизиторы заколебались, обмениваясь вопросительными взглядами. Затем Корнер, спокойный и любезный, продолжил допрос.
— Если я правильно вас понял, вы утверждаете, что во французской миссии вас считают Камилем Лебелем и что месье Лаль-мант далек от подозрений, что вы — виконт де Сол?
— Именно это я утверждаю.
Прекрасные, аскетические черты инквизитора в красном впервые утратили свое любезное выражение; глаза под изящными седыми бровями посуровели.
— И это, — сказал он, — несмотря на тот факт, что мадам ваша супруга, которая приходится кузиной месье Лальманту, которая постоянно составляет вам общество, которая оставалась при вас во французском посольстве, чтобы ухаживать за вами во время вашей болезни, не делает тайны из того, что она является виконтессой де Сол.
Неожиданность этого выпада была для Марка-Антуана сокрушительным ударом. Дыхание его участилось и стало почти шумным. После едва заметной паузы Корнер продолжил:
— Вы действительно полагаете, что мы поверим, будто месье Лальмант, зная ее — свою кузину — как виконтессу де Сол, не ведал, что вы — виконт де Сол? Вы настаиваете на том, чтобы мы поверили в такое?
Колебания Марка-Антуана продолжались, наверное, не более пары секунд. Но за эти мгновения его мысли охватили широкие горизонты.
Он сразу заметил, что граф Пиццамано медленно повернулся на своем табурете лицом к нему, io-видимому, столь же ошеломленный, как и сам Марк-Антуай, этим убийственным вопросом.
При определенных обстоятельствах ответ был бы очень прост и при последующей проверке его правдивость была бы установлена. Но в этом случае он должен был разоблачить так называемую виконтессу де Сол как самозванку, которой она на самом деле и являлась. Он должен был дать показания, что она присвоила титул по предложению настоящего Лебеля. Он мог поведать, что из необходимости представить эту женщину эмигрировавшей аристократкой Лебель использовал первое, что могло прийти на ум человеку, который овладел землями семейства де Сол и который верил, что настоящий виконт был гильотинирован.
Марк-Антуан мог пойти еще дальше и разъяснить, что одной из причин его промедления с разоблачением этой дамы как якобинского агента и французской шпионки, каковой, как он убедился, она была, послужила опрометчивость такого шага вскоре вслед за арестом Рокко Терци. Впоследствии, пока он откладывал ее разоблачение, он наладил с ней такие отношения, которые позволяли ему держать ее под контролем, а также использовать как канал информации.
В его силах было не только рассказать им все это, но и подсказать им, как можно запросто получить доказательства этому, чем он очистил бы себя от последнего и тяжелейшего подозрения. Лишь таким образом он мог оправдать свои отношения с этим хрупким созданием, в тоскливое одиночество и безысходность души которого ему было позволено мельком заглянуть. Но обличение должно означать для нее неизбежный арест и возможную смерть — тайную смерть от руки гарротера.
