Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда - Мессадье Жеральд (читать книги без сокращений .TXT) 📗
Вытягиваясь в кибитке на привалах, Себастьян казался себе рухнувшим деревом.
Александр переносил тяготы с другим настроением: для него неудобства экспедиции возмещались очарованием приключения, окрашенного героизмом. Что касается солдат, то они и не такое видали, главным для них было бегство от гарнизонной рутины. Не выпуская ружья из рук, они высматривали зайцев, поскольку Солиманов уверял, что эта живность тут водится. Солдаты и в самом деле подстрелили с полдюжины каких-то шустрых грызунов и теперь торопились ободрать и зажарить свою добычу. Себастьян тоже отведал жаркое: вкус показался ему резковатым. Потом он всякий раз уступал кому-нибудь свою порцию.
Себастьян подумал, что это путешествие похоже на ступень очищения в алхимических трактатах: растворение личности и выпаривание ее в окружающий мир. Целых три недели он был только песком, камнями, пылью, за исключением прохода через две ужасающие весенние грозы.
Обеим кибиткам пришлось остановиться, поскольку тропа в мгновение ока стала топкой и непроезжей. По примеру Солиманова, возниц и солдат Себастьян с Александром проворно разделись и выскочили из кибиток в чем мать родила, босыми ногами прямо в грязь, подставляя себя под яростные струи. Странная сцена: восемь белых тел, пляшущих под исчерченным молниями стальным небом. Они вымылись с головы до ног — глаза, волосы, тело, ноги, потом вволю напились. Достаточно было сложить ладони по примеру воинов Иосии, чтобы они наполнились водой — чистейшей водой, наконец-то без затхлого привкуса, как в тех запасах, что они везли с собой в бурдюках. Даже водка не могла его отбить.
Настоящая оргия! Оргия воды. Мулы тоже пили — прямо из луж.
Благодаря небесной влаге произошло чудо: на следующий же день после ливней плато Устюрт внезапно зазеленело. Целых три-четыре дня мулы могли лакомиться какими-то побегами, да к тому же цветущими. Это сэкономило фураж, которого оставалось уже совсем немного.
Себастьян даже забыл о цели своего путешествия. Ходжейли остался в его голове лишь смутным воспоминанием.
Когда они прибыли на место назначения и смогли растянуться наконец на тюфяках, поднимаясь вверх по Амударье на борту плоскодонной посудины, ему показалось, что вся предыдущая жизнь была лишь какой-то беспокойной фантазией.
Таково воздействие пустыни. Оно стойко и долговременно. Живая плоть ничего не может с этим поделать, она тут черствеет, делается бесчувственной. Пустыня иссушает все лишнее, сгущает соки и расширяет душу до бесконечности, к которой та всегда подспудно стремится. Впрочем, не случайно ведь пустыня порождает аскетов — отшельники, взыскующие отрешенности, всегда избирали ее жилищем.
Все же Себастьян опять обрел свою заурядную земную природу, причем с неприятной внезапностью.
Когда все шестеро высадились из кибиток в Ходжейли, а возницам было заплачено, предполагавшийся маршрут от селения, в которое они прибыли, до Мазар-эль-Шарифа вдруг обернулся фикцией — еще одной на счету Солиманова. Амударья заслуживала названия реки только с мая по июнь, когда таяли памирские снега; остальное же время она была лишь чередованием вяло текущих вод и отмелей. И проходима для судов только до встречи со своим притоком Кокчей. Подъем вверх по течению был делом трудным, поскольку река порой превращалась в бешеный ледяной поток. По совету лодочников путешественникам пришлось отказаться от удобств плавания и сойти на берег гораздо раньше пункта, указанного Солимановым.
Если войны затевают, основываясь на доверии к таким информаторам, как этот туркмен, то неудивительно, что их проигрывают или выигрывают скорее по воле случая, нежели благодаря доблести солдат, генералов или гению стратегов. Себастьян взял дело в свои руки, dum se ipsam inducam animum facet, как написал Региомонтанус.
Высадившись из лодки в каком-то глухом селении, называемом Керки, и низведя Солиманова к роли переводчика, Себастьян решил купить у местного князька семь лошадей, предназначив одну для поклажи. Почуяв, что Себастьян отнюдь не заурядный путник, этот захолустный владыка проявил немалую услужливость и сам проводил гостей в степь, где паслись его табуны.
Себастьян никогда не видел таких коней: стройные, золотисто-буланые, они всем своим существом излучали ум и гордость. Это были ахалтекинцы. Своего коня Себастьян выбрал сразу же, потому что тот первым посмотрел на него. Себастьян подошел к коню, долго стоял перед ним, чтобы тот привык к его запаху, потом заговорил. Он был уверен, что животное понимает его — через какое-то время конь потянулся к человеку, подрагивая широкими ноздрями. Себастьян погладил жеребца по морде, и тот слегка вскинул голову, чтобы усилить ласковое прикосновение руки. Себастьян засмеялся.
— Как я вижу, вы знаете толк в лошадях, — сказал князек; туркмен перевел.
— Я люблю их. А этот прекрасен, как ангел.
— Всякое знание — любовь. Этот сам выбрал себе хозяина.
Под впечатлением от такого знания лошадей, проявленного чужестранцем, князек, которого звали Факр-эль-Дин, настоял, чтобы граф вместе со своей свитой стал его гостем. Себастьян опасался, что их опять будут потчевать жареным барашком, но на сей раз был подан козленок с гречкой и каким-то таинственным, но довольно приятным хмельным напитком. Солдаты наелись до отвала. Наконец, предоставленное им жилище оказалось вполне сносным, по крайней мере чистым.
— Куда же нас несет, отец? — прежде чем задуть светильник, спросил Александр, лежа на своего рода деревянном ящике, застеленном толстым ковром.
— По течению жизни, — ответил Себастьян шутливо.
— Если бы не вы, я бы тут потерял рассудок.
— И были бы не правы, он лучше любого компаса.
Александр рассмеялся.
На следующее утро пришлось купить также седла, удила, стремена и фураж. Всего сто десять рублей. Князек удивленно рассматривал груду монет, потом объяснил, как добраться до Мазар-эль-Шарифа: первая остановка в Термезе, вторая — в Файзабаде.
Они оказались там два дня спустя. А покинув Мазар-эль-Шариф на заре третьего дня, углубились в горную долину, то и дело сжимавшуюся в узкие ущелья, преодолеть которые помогали только ум и ловкость их коней.
Незадолго до захода солнца Себастьян вдруг заметил, что его конь нервничает, мотая головой из стороны в сторону. А через несколько секунд раздался выстрел и пуля, рикошетом отскочившая от каменной тропы, заставила седока оцепенеть. Лошади заржали, конь Себастьяна взвился на дыбы. Солдаты закричали.
Впереди за скалами, на высоте в сотню футов, мелькнули и исчезли два-три силуэта в тюрбанах. Себастьян обернулся: сзади, с другой стороны ущелья, появились и другие головы.
Путешественники были окружены. Разбойники! С обеих сторон теснины.
— Всем спешиться! — крикнул Себастьян, проворно соскакивая с седла. Он потянул своего коня под каменную стену, слишком отвесную, чтобы с ее гребня можно было прицельно стрелять по ним — пришлось бы свешиваться головой вниз. Его первой заботой было уберечь лошадей.
— Лошадей они не тронут, — шепнул Солиманов. — Для них это добыча. Да еще какая.
Укрывшись под обрывом, путешественники теперь имели дело практически только с теми разбойниками, что были впереди; Себастьян правильно рассчитал: оставшимся на обрыве было гораздо менее сподручно целиться в них. Их редкие пули выбивали каменные брызги на тропе, словно взрывающиеся петарды. Однако у остальных нападавших позиция была хорошей. И мишени были прямо перед ними. Из-за скал торчали нацеленные на путешественников мушкеты. Александр хотел перебежать к отцу.
— Нет! — крикнул Себастьян. — Залечь врассыпную!
Привычные к таким переделкам солдаты уже отвязывали свои завернутые в одеяла мушкеты от седел. Быстро зарядили их, выстрелили. Вражеские стволы сразу же исчезли. Послышались проклятья. Разбойники не заметили, что путешественники тоже вооружены. Наверняка это оказалось для них неприятным сюрпризом. Солиманов, Александр и Себастьян последовали примеру солдат. После этого и полминуты не проходило без выстрела. Осколки камней, отбитые от скал, летели во все стороны, почти такие же опасные, как и пули. Разбойникам было все труднее целиться. Их выстрелы стали реже.
