Скиталец - Корнуэлл Бернард (книга читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Томас сделал еще шаг навстречу старому другу, но тот снова скользнул по нему равнодушным взглядом, явно не узнавая.
— Уилл? — озадаченно произнес Томас. — Уилл?
При звуке голоса взор Скита просветлел.
— Томас! — воскликнул он. — Боже мой, это ты!
Слегка пошатнувшись, Уилли шагнул вперед, и два боевых товарища крепко обнялись.
— Господи, Томас, до чего же приятно снова услышать славную английскую речь. Представь себе, вся зиму в моих ушах звучала иностранная тарабарщина! Но Бог свидетель, парень, ты теперь выглядишь старше.
— Я и стал старше, — хмыкнул Томас. — Как твои дела, Уилл?
— Я жив, Том, жив, хотя порой и думаю, не лучше ли бы мне было умереть. Мало радости быть слабым, словно кутенок. — Язык его слегка заплетался, как у человека, перебравшего хмельного, хотя бывший командир лучников был совершенно трезв.
— Наверное, — сказал Томас, — мне теперь не пристало называть тебя попросту Уилли, а? Ты ведь теперь рыцарь, сэр Уильям Скит.
— Сэр Уильям? Я? — Скит рассмеялся. — Не смеши меня, парень. Ты, как всегда, несешь чушь. Вечно умничаешь, себе же во вред, а Том?
Скит не помнил сражения в Пикардии, он не помнил, как король перед первой атакой французов возвел его в рыцарское достоинство. Томас порой гадал, не был ли этот поступок жестом отчаяния, ибо Эдуард Английский прекрасно видел, как мала его армия по сравнению с воинством противника, и почти не верил, что его люди выйдут из этой битвы живыми. Однако англичане тогда не только выжили, но и одержали победу, хотя Скиту пришлось заплатить за эту победу страшную цену.
Он снял свой шлем, чтобы почесать голову, и Томас внутренне содрогнулся, ибо увидел сплошной розовато-белый шрам от ужасной раны.
— Слаб, как кутенок, — повторил Уилли, — и уже давненько не натягивал лука. Это Мордехай настоял на том, что я нуждаюсь в отдыхе.
После того как Виллеруа, оттолкнувшись длинным веслом, направил «Пятидесятницу» вперед по течению реки, еврейский лекарь и сам приветствовал Томаса. Он немного поворчал насчет холода, лишений осады и ужасов предстоящего плавания, а потом улыбнулся мудрой стариковской улыбкой.
— Ты хорошо выглядишь, Томас. А для человека, которого однажды вздернули, ты выглядишь просто неприлично хорошо. Как твоя моча?
— Чиста, как слеза.
— Твой друг сэр Уильям... — Мордехай кивком головы указал на носовой трюм, где Скита уложили на груду овчин. — Моча у него, знаешь ли, мутная. Боюсь, ты не слишком ему удружил, послав ко мне.
— По крайней мере, Скит жив.
— Я, признаться, и сам этому удивляюсь.
— И я послал его к тебе, потому что ты самый лучший лекарь.
— Ты мне льстишь.
Мордехай слегка шатался, потому что корабль покачивало. Все остальные не обращали на качку никакого внимания, однако лекарь выглядел встревоженным и, будь он христианином, наверняка осенил бы себя крестным знамением, чтобы отогнать неминуемую опасность. Вместо этого Мордехай с беспокойством рассматривал ветхий парус, как будто боялся, что тот рухнет и накроет его.
— Терпеть не могу корабли, — жалобно сказал он. — Место человека на земле. Бедняга Скит. Согласен, он вроде бы идет на поправку, но не могу похвастаться, что много сделал для него: я лишь промыл его рану да помешал невеждам класть на нее нашлепки из заплесневелого хлеба и святой воды, якобы обладающие целительной силой. По моему разумению, не стоит смешивать религию с медициной. Мне кажется, что Скит жив благодаря тому, что покойная Элеонора, когда его ранили, сделала все правильно.
Девушка положила тогда осколок черепа на открытый участок мозга, сделала припарку из мха и паутины, а потом забинтовала рану.
— Мне жаль Элеонору.
— Мне тоже, — сказал Томас. — Она была беременна. Мы собирались пожениться.
— Она была славной девушкой.
— Мессир Гийом, наверное, был в ярости?
Мордехай покачал головой из стороны в сторону.
— Когда получил твое письмо? Это было, конечно, еще перед осадой. — Лекарь призадумался, пытаясь вспомнить. — В ярости? По-моему, нет. Он хмыкнул, вот и все. Сэр Гийом, безусловно, любил Элеонору, но все-таки она была дочерью служанки, а не...
Еврей помолчал.
— В общем, все это очень печально. Но, как ты сам видишь, твой друг Уильям жив. Мозг — странная штуковина, Томас. Думаю, соображает Скит вполне прилично, а вот с памятью дело обстоит хуже. Речь у него невнятная, чего, наверное, и следовало ожидать, но самое странное, что он никого не узнает по облику. Я захожу к нему в комнату, и сэр Уильям не обращает на меня внимания, но стоит мне заговорить, как он тут же узнает, кто перед ним. У нас всех уже выработалась привычка подавать голос, как только мы оказываемся рядом. Ты тоже к этому привыкнешь. — Мордехай улыбнулся. — Однако как приятно тебя видеть.
— Значит, ты направляешься в Кале с нами? — спросил Томас.
— В Кале? Только этого мне не хватало. Нет, конечно! — Он поежился. — Но оставаться в Нормандии было никак нельзя. Подозреваю, что граф Кутанс, упустив мессира Гийома, захотел бы отыграться на еврее. Так что из Дюнкерка я снова двинусь на юг. Думаю, что сначала в Монпелье. Мой сын изучает там медицину. Куда дальше? Не знаю. Может быть, я поеду в Авиньон.
— В Авиньон?
— Папа очень доброжелательно настроен по отношению к евреям, — сказал Мордехай, потянувшись к поручню, когда «Пятидесятница» дрогнула под небольшим порывом ветра, — а мы нуждаемся в гостеприимстве.
По словам Мордехая получалось, что мессир Гийом довольно спокойно отреагировал на смерть Элеоноры, но когда «Пятидесятница» вышла из устья реки навстречу простиравшимся до горизонта холодным волнам, отец заговорил о погибшей дочери с Томасом. Юноша понял, что напрасно считал д'Эвека черствым человеком. Он выслушал рассказ лучника об обстоятельствах ее смерти, глядя вокруг невидящим угрюмым взором, и, казалось, лишь усилием воли сдержал подступавшие слезы.
— Ты знаешь что-нибудь еще о человеке, который ее убил? — спросил мессир Гийом, когда Томас закончил.
Однако молодой человек мог лишь повторить то, о чем рассказал ему после сражения лорд Аутуэйт. О французском священнике по имени де Тайллебур и его странном слуге.
— Де Тайллебур, — невозмутимо произнес мессир Гийом, — это еще один человек, которого нужно убить, а? — Он перекрестился. — Элеонора была незаконнорожденной, — мессир Гийом говорил, казалось, обращаясь не к Томасу, а к ветру, — но она была милой девушкой. Теперь все мои дети мертвы.
Он устремил взгляд в океан, его грязные, длинные желтые волосы шевелились на ветру.
— Скольких же человек нам с тобой надо убить, — сказал он, на сей раз уже точно Томасу. — И еще нам надо найти Грааль.
— Другие тоже его ищут.
— Значит, мы должны отыскать его раньше всех, — проворчал мессир Гийом. — Но сначала мы отправимся в Кале. Я засвидетельствую свое почтение Эдуарду, а потом мы зададим бой. Бог свидетель, Томас, мы еще повоюем!
Он обернулся, смерил сердитым взглядом двух своих ратников, словно размышляя о том, насколько умалила судьба его боевые возможности, но тут приметил Робби.
— Мне нравится твой шотландец.
— Он умеет драться.
— Вот поэтому-то он мне и нравится. Скажи, а шотландец тоже хочет убить де Тайллебура?
— Мы все трое хотим этого.
— Тогда пусть ублюдок молится Господу, потому что мы скормим его внутренности собакам, — пробурчал мессир Гийом. — Но придется сообщить ему, что ты на осадных линиях Кале, а? Если Тайллебур собирается искать нас, он должен знать, где ты.
Чтобы добраться до Кале, «Пятидесятнице» нужно было двигаться на восток и север, однако, оказавшись вдали от суши, она лишь барахталась, вместо того чтобы плыть. Слабый юго-западный ветер помог кораблю выйти из речного устья, но потом, задолго до того, как нормандское побережье скрылось из виду, бриз стих, и большой ветхий парус, полощась и хлопая, обвис на рее. Корабль, словно бочка, перекатывался на длинных волнах, пришедших с запада, где, подобно объятой мраком гряде холмов, громоздились темные тучи. Зимний день закончился рано, оставив под облаками лишь хмурый холодный отсвет. На утопающей в темноте суше зажглось несколько огоньков.
