Рамсес II Великий. Судьба фараона - Мессадье Жеральд (бесплатные версии книг txt) 📗
— Не всем интересно слушать твои россказни, писец. Дай нашим ушам отдохнуть.
— Самая высокопоставленная особа в царстве дает сто золотых колец, чтобы меня послушать, невежа. А не нравится, иди себе, слушай молчание крыс!
— Да ты и крысам в подметки не годишься, пустомеля! Сам катись отсюда!
— Я — писец, особа, приближенная к государю, невежа! Хозяин, вышвырни-ка его за дверь!
Владелец заведения всполошился. Интуиция подсказывала ему, что Птахмос — не простой бригадир; с другой стороны, Пентаур был щедрым клиентом. Поэтому он предложил Птахмосу пересесть за другой столик, подальше от писца.
— Не знаю, как вы выносите болтовню этого словоплета! — воскликнул Птахмос, обращаясь к остальным посетителям.
— От него слишком много шума, это правда, — насмешливо заметил один клиент.
Другой сказал на это, что от Птахмоса шума еще больше.
— Перед вами писака, который заработал свое золото, рассказывая басни про то, как один человек перебил сотни тысяч врагов, — сорвался Птахмос.
— Ты подразумеваешь поэму, в которой я воздал должное его величеству, великолепному и вечносущему сыну Ра? — возмутился Пентаур. — Как ты смеешь оскорблять фараона?!
— При чем тут фараон? Мы говорим о том, кто спит с мужчинами и заработал очень много золота раболепной лестью! — воскликнул партнер Птахмоса по игре.
Посетители разделились на две группы и стали наседать друг на друга. Хозяин попытался вмешаться, крича, что закрывает свое заведение. Напрасный труд; потасовка завязалась на улице, правда, зачинщики ее отделались несколькими тумаками и сбитыми париками. Пентаур спасся бегством. Каего повелителя, судя по всему, давно покинула его тело. Никто не сомневался, что в это заведение он больше не сунется.
Поле битвы осталось за Птахмосом. Его поступок вызвал восхищение у многих: еще бы, бросить вызов признанному любимцу фараона и обратить его в позорное бегство! Однако на следующий же день Маи вызвал его к себе и как следует отчитал. И все же управитель работ в Пер-Рамсесе не слишком усердствовал — он уважал своего бригадира за усердие и четкое выполнение указаний.
— Вы оба снискали покровительство нашего божественного монарха, поэтому должны по меньшей мере относиться друг к другу терпимо, — сказал Птахмосу Маи.
— Ты читал дифирамбы этого подхалима? — спросил у него бригадир.
Маи неохотно кивнул.
— Пентаур прославил подвиги нашего божественного монарха, — сказал он.
— Ты так думаешь? А по моему мнению, он выставил его на всеобщее посмешище.
Маи неодобрительно покачал головой, но Птахмоса это только раззадорило:
— Как человек в здравом уме может верить, что Рамсес один противостоял сотням тысяч врагов и, будучи один на своей колеснице, сражался с двумя тысячами пятьюстами колесницами противника? Сам-то он в это верит?
Растерявшийся Маи ответил после паузы:
— Друг мой, думай, что говоришь. Отголоски твоих речей могут достичь ушей нашего божественного монарха, и это добром не закончится.
Птахмос ответил на это мрачным взглядом.
Через несколько дней из Верхнего Египта прибыла новая партия гранитных блоков, поэтому большинство рабочих Пер-Рамсеса снова засучили рукава. Разгрузка судов, на которых прибыл камень, была делом нелегким: нужно было под каждый подсунуть веревки, потом втащить блок на стапеля, после чего столкнуть по доскам на берег и погрузить на специальную платформу на колесах, которую воловья упряжка отвезет на стройку. Там зодчие обмеряли каждый блок, делали разметку и передавали каменотесам. Учитывая, что у причала стояло семнадцать груженных камнем барок, работы должно было хватить на много дней. За разгрузкой следили три бригадира, в числе которых был и Птахмос.
Стоял второй месяц сезона шему, и уже с раннего утра белесые от извести струйки пота змеились по коричневой коже рабочих. Воздух звенел от криков.
— Осторожнее, эта веревка перетерлась!
— Эй вы там, толкайте блок сюда!
Один из бригадиров, Шату, сопровождал свои приказы щелчками плетки, временами опускавшейся на спину рабочего, который, по его мнению, шевелился недостаточно быстро. У двух других бригадиров плетки тоже были, но пользовались они ими умеренно и обычно для острастки. Поведение Шату раздражало Птахмоса — эти бесконечные щелчки были сродни укусам слепня. Более того, временами плетка свистела над головой как самого Птахмоса, так и второго бригадира, молчаливого Рассана, который только весь сжимался. Менее терпеливый Птахмос еще утром предупредил грубияна:
— Поосторожнее с плеткой, Шату!
— Я тебя не трогал.
— Твое счастье, иначе ты отведал бы моей!
Шату в ответ смерил Птахмоса неприязненным взглядом и снова защелкал плеткой.
Потом произошел несчастный случай.
Плохо обтесанный блок покачнулся и свалился с досок, по которым двое рабочих стаскивали его на землю; когда он упал в воду, веревки натянулись и рабочие зашатались. Бригадиром бедняг был Шату. Он, казалось, потерял рассудок: изрыгая проклятия, набросился на своих подчиненных и стал яростно стегать их плеткой. Один рабочий повалился на землю под ударами, но бригадира это не остановило. Скоро на землю свалился и второй. Все работы прекратились. Рассан и Птахмос пару секунд смотрели на беснующегося Шату, потом Птахмос не выдержал:
— Прекрати! Ты забьешь их до смерти!
Но Шату его будто не слышал.
Тогда Птахмос перехватил его руку и вырвал плетку. Ярость Шату выросла вдвое. С перекошенным лицом, оскалившийся, он походил на бешеное животное. Рассан поспешил на помощь Птахмосу, который пытался удержать охваченного безумием бригадира. Шату вырвался и ударил Птахмоса кулаком. В ответ тот ударил его рукоятью плети по лицу. Шату потерял сознание и упал. Головой он ударился о ребро стоявшего тут же гранитного блока и повалился на землю рядом с избитыми им же рабочими, которые лежали с окровавленными спинами, но были живы. Кровь потекла изо рта Шату, но внезапно красная струйка иссякла. Рассан склонился над ним, приложил руку к груди, приподнял его руку — она упала, как плеть.
— Думаю, он мертв, — объявил Рассан.
— Нужно уведомить Маи, — сказал Птахмос.
Рабочие прибежали посмотреть на бригадира, любившего орудовать плеткой. Рассан с Птахмосом перенесли его тело в хибарку и позвали лекаря, чтобы он оказал помощь избитым рабочим.
— А вы возвращайтесь к работе! — приказал Птахмос остальным.
Большинство рабочих были из племени апиру — азиаты, традиционно приходившие в Нижний Египет в сезон шему пасти свои стада. Многие из них оставались в этих краях насовсем и, наравне с пленниками шардана и шасу, служили египетской короне живым инвентарем: их постоянно привлекали к строительным и иным работам, а платой была миска бобов в день. Поскольку они не поклонялись египетским богам, то зерно от храмов, как остальные жители, они не получали и жили тем, что охотились на дикую речную птицу и обрабатывали землю, выращивая чечевицу, бобы, лук, редис и салат.
— Хозяин, сегодня праздник! Ты освободил нас от этого палача, — сказал Птахмосу кто-то из рабочих.
— Нет. Возвращайтесь к работе, — спокойно сказал Птахмос. — Вас никто больше не будет бить.
— Хозяин, такая жизнь даже без порки хуже смерти, — сказал ему молодой мужчина, глядя прямо в глаза. — Разве ради смерти мы строим эти дворцы?
Такие речи попахивали мятежом; Птахмос ничего не ответил. Рабочие постепенно вернулись к своим занятиям, но было заметно, что никто особенно не старается. Лекарь обработал раны пострадавшим от плетки Шату, и еще двоим рабочим пришлось отлучиться, чтобы отвести избитых домой. Труп же Шату так и остался лежать в хибарке, и над ним уже начали роиться мухи.
Начальник работ Маи прибыл на место происшествия. Первым делом он допросил Птахмоса и Рассана, каждого в отдельности; их версии происшедшего полностью совпали. Потом настал черед рабочих. Их рассказы были более яркими; по их мнению, покойный бригадир был хуже дикого зверя. Осмотрев тело Шату и рану на его голове, Маи приказал отнести покойного к нему домой и уведомить охрану. Солнце клонилось к закату.
