Каролинец - Sabatini Rafael (читать хорошую книгу TXT) 📗

Мендвилл чуть обернулся и будто бы уловил боковым зрением, что дверь открыта. Он резко оборвал себя и повернулся лицом к стоящему там человеку. Он переждал мгновение, затем слегка поклонился.

— Друг, — сказал он, — ты — майор Лэтимер, которого я жду?

— Вы не ошиблись, — ответил Лэтимер. Он прошел вперед, оставив дверь открытой настежь. Он тепло, но укоризненно, обратился к жене. — Миртль, это не очень благоразумно…

Квакер не дал ему договорить:

— Прошу тебя, не брани леди за то, что она из сострадания пришла скрасить скуку моего одиночества.

— Мистер Миддлтон сообщил мне только то, что пришел мистер Нилд, — нашлась Миртль. — Он не сказал, что ты за ним посылал. Вот я и подумала: вдруг он пришел по поручению отца…

Облачко озабоченности на лбу Лэтимера рассеялось, и он улыбнулся:

— Ну, ничего, это неважно. А ты не знала, что мистер Нилд находится в Чарлстоне?

— Нет… пока мистер Миддлтон не обмолвился, что он у нас.

— Хорошо, хорошо, дорогая. А теперь, полагаю, тебе лучше оставить нас вдвоем.

Гарри проводил ее и прикрыл за нею дверь.

Миртль вышла, оглушенная, со свинцовой тяжестью в груди. Похоже, она окончательно запуталась в тенетах лжи.

Глава X. Относительно табака

Лэтимер считал, что Миртль осведомлена о делах Нилда с ее отцом не больше остальных, и ни о чем не спросил жену. Если связь Нилда с Кэри имела, помимо торговли табаком, другие цели, то они держали бы Миртль в таком же неведении, как и самого Лэтимера. В самом деле, это подтверждали слова квакера, услышанные Гарри в те секунды, когда, как ему казалось, Нилд не подозревал о постороннем слушателе. Тем не менее Гарри предпочел бы, чтобы его жена не вела беседы с человеком, который находился под подозрением: подобные факты, всплывая наружу, наводят на размышления и порождают вопросы, от которых Лэтимер желал бы уберечь Миртль.

Он прошел вперед мимо квакера — специально, чтобы вынудить того повернуться лицом к свету. Майор начал с любопытством изучать своего гостя. Он нашел его странным, но затруднился бы сказать, в чем заключалась его странность. Разве что вот застывшее на лице Нилда застыло выражение изумления, которого не было ни у одного знакомого Лэтимера. Какая-то отвратительная борода… Нет, трудно себе представить, что ее вырастили для маскировки. Такое запоминающееся выражение лица никакой растительностью не скроешь.

Помня данные ему инструкции, Лэтимер обратился к посетителю изысканно вежливо:

— Весьма сожалею, мистер Нилд, что причинил вам неудобство этим вызовом, и простите за то, что заставил вас ждать.

— О нет, друг, нет! — с готовностью запротестовал тот. — Пустяки, какое там неудобство. Если я могу быть тебе полезен — прошу тебя, распоряжайся мною, как тебе необходимо.

— Садитесь, мистер Нилд… — указал Лэтимер. — Нилд, не так ли?

— Да, друг, Джонатан Нилд. — Квакер сел на стул, который недавно занимала Миртль, возле массивного письменного стола в стиле Людовика XV. Он аккуратно положил свою круглую шляпу на пол. Нилд был абсолютно спокоен, если не обращать внимания на этот приводящий в некоторое замешательство изумленный взгляд.

Лэтимер придвинул к столу второй стул и сел почти напротив.

— Сэр, вам должно быть понятно, что в такие времена нам необходимо тщательнейше остерегаться вражеских агентов…

— О, друг, какие у меня могут быть общие дела с вражескими агентами, как ты их называешь! Для меня все одинаковы — все участвуют в войне; война же суть мерзость в глазах Господа.

Лэтимер подождал, пока собеседник завершит свою благочестивую тираду, и продолжал:

— Офицер, проверявший ваши бумаги, дал удовлетворительный отзыв. Однако после поимки шпиона в нашем расположении губернатор приказал повторно проверить документы всех чужаков.

Его глаза не отрывались от лица квакера в надежде уловить малейший признак замешательства, но даже веко не дрогнуло на неизменно удивленном лице. Нилд безмятежно сунул руку за борт коричневого сюртука и выудил оттуда сложенный лист.

— Что ж, если ты желаешь видеть мой пропуск — вот он. — Квакер развернул документ и положил на стол перед майором. — Я ни в коем случае не возражаю, — прогнусавил он. — Сколько веков люди ведут свои грешные войны, столько страдают невинные и подвергаются мучениям праведники.

Лэтимер рассмеялся, забирая бумагу:

— Вас не замучают, сэр. Уж это-то я могу твердо пообещать. — Он внимательно исследовал пропуск, выписанный в лагере Вашингтона под Миддлбруком. — На мой взгляд, все в полном порядке, — заключил он, складывая бумагу, но возвращать ее не спешил. — Как давно вы в Чарлстоне, мистер Нилд?

— С субботнего вечера, друг. Три дня.

— А перед тем? Когда вы были здесь в последний раз?

— Что-то около трех месяцев назад. Я приезжал сюда на неделю.

— По каким делам?

— Для продажи табака, друг. Я — табачный плантатор.

— И с кем вы торгуете?

— С твоим тестем, Эндрю Кэри.

— А больше ни с кем?

— Нет, ни с кем. Эндрю Кэри, как ты знаешь, имеет много кораблей и ведет обширную торговлю. Он один в состоянии закупить весь табак, который я выращиваю, и впридачу тот, который я приобретаю для него на других плантациях. Его собственные угодья сейчас заброшены и не возделываются из-за войны.

— Плантации сэра Эндрю?

Кэри не выращивал табак, и интонация Лэтимера выдала его недоумение. Нилд немедленно отступил на безопасную почву:

— Либо собственные, либо чьи-то поблизости от него, где он привык покупать табак — я точно не знаю.

— Следовательно, с сэром Эндрю вы познакомились недавно?

— Во время моего последнего приезда сюда в феврале, когда мы заключили с ним первую сделку.

— И вы остановились у него — правильно я понимаю?

— Естественно, друг, ведь он мой единственный покупатель. Я приехал по его приглашению.

— А вы не подумали, сэр, что, принимая во внимание политические убеждения сэра Эндрю, постороннему сейчас неблагоразумно жить в его доме?

— Не вижу в этом ничего особенного, друг.

— Он находится под подозрением и хорошо это знает. Каждый новый человек, поселившийся под его крышей, волей-неволей тоже становится объектом подозрения. Тут, кажется, все ясно.

— Нет, друг. Мне это совсем не ясно. Его убеждения меня не интересуют. Так же, как и твои. Раз те и другие ведут к противоборству и пролитию крови, значит, все они неправедны. Но меня это не касается. Мое дело — табак, — губы Нилда впервые тронула улыбка. — Вот, друг, отборный лист моего собственного производства. — Он вытащил из кармана кожаный кисет, развязал его горловину и предложил Лэтимеру: — Отпробуй-ка, друг. Если ты знаешь толк в табаке, то найдешь его отменным.

Лэтимер заглянул в кисет, приподнял пальцами дно мешочка, внимательно рассмотрел содержимое и понюхал.

— Действительно, отменный, — одобрил он, возвращая кисет.

— Нет, ты выкури трубочку, друг!

Лэтимер отрицательно покачал головой.

— Я кое-что смыслю в табаках; мне нет необходимости курить, чтобы судить об их качестве. По качеству ваш табак превосходит любой, который когда-либо выращивал я сам.

— Ну, как знаешь, — с сожалением пожал плечами Нилд и запихнул кисет обратно в карман.

Лэтимер поднялся и вручил квакеру пропуск. Нилд тоже встал. Пристально наблюдая за ним, майор не обнаружил на флегматичной физиономии собеседника ни тени чувства облегчения. Нилд удовлетворительно ответил на все вопросы и допустил единственный промах, когда речь зашла о плантациях Кэри. Он мог быть результатом неосведомленности, и вряд ли создает почву для подозрений. Тем не менее, довольно странно, что Нилд, который гостил у Кэри неделю в первый свой приезд, три дня во второй, и находился в Чарлстоне только по делам продажи табака, не имел понятия, чем занимается его гостеприимный хозяин. Табак должен был стать для них едва ли не единственной темой разговоров.

— М-да, — вздохнул Лэтимер, как бы следуя свои мыслям. — Вы, вирджинские плантаторы, могли бы многому нас поучить. В Каролине пока не растят табаков, которые могли бы соперничать с вашими по аромату. Я слышал, вы поливаете листья сидром? note 39 Возникла непродолжительная заминка, прежде чем Нилд ответил. За все время допроса он замешкался первый раз. Его губы, почти скрытые густой бородой, расплылись в широкой улыбке; квакер мотнул головой: