Смертельные враги - Зевако Мишель (смотреть онлайн бесплатно книга .txt) 📗
Центурион поднялся, обезумев от радости и гордости. Этот мерзавец ликовал! Теперь, когда он нашел могущественного хозяина, о котором столько мечтал, он наконец-то сможет проявить себя. Наконец-то он станет тем, с кем считаются! Теперь придет его черед владычествовать! О, конечно, он будет верен ей, – ведь она вытаскивает его из безвестности, чтобы сделать грозным и могущественным человеком.
Фауста, словно догадываясь о том, что происходит в его душе, продолжала спокойным голосом, в котором, однако, сквозила глухая угроза:
– Да, тебе придется быть верным мне, это в твоих интересах... Впрочем, не забывай, что я знаю о тебе достаточно, чтобы одним движением пальца отправить на эшафот.
Услышав ее слова (а ему было известно, сколь серьезны эти угрозы), он побледнел, и поэтому она добавила:
– Меня, многоуважаемый Центурион, не предают, – никогда не забывайте об этом.
Центурион взглянул ей прямо в глаза и проговорил тихим, страстным голосом:
– Вы имеете право сомневаться в моей верности, сударыня, потому что ради вас я пошел на предательство. Однако клянусь вам – я искренен, когда говорю, что принадлежу вам душой и телом и что вы можете располагать мною, как вам заблагорассудится. Но даже если не брать в расчет мою искренность, то, как вы сказали сами, вам поручится за меня мой интерес. Я и впрямь слишком хорошо знаю, что никто на свете не сделает для меня то, что решили сделать вы... Я скорее предам самого Господа Бога, сударыня, чем принцессу Фаусту, потому что предать ее означает предать самого себя, а я ведь не до такой степени враг себе.
– Хорошо, – строго сказала Фауста, – вы говорите на языке, который мне понятен. Перейдем теперь к нашим делам. Вот чек на двадцать тысяч ливров, обещанных за поимку господина де Пардальяна. К сему еще чек на десять тысяч ливров, чтобы отблагодарить храбрецов, помогавших тебе.
Центурион, весь дрожа, схватил оба чека и поспешно спрятал их, подумав про себя: «Десять тысяч ливров этим негодяям!.. Ну уж нет, госпожа Фауста, швырять деньги направо и налево не годится... Они и тысяче ливров обрадуются без памяти, а мне останется честная прибыль в девять тысяч ливров.»
К несчастью для себя, Центурион еще недостаточно знал Фаусту. Она незамедлительно дала себе труд доказать ему, что если он искал в ней хозяйку, то у этой наконец обретенной им хозяйки была поистине могучая воля, и что если Христофор не хочет сломать себе шею на этой службе, ему придется идти за Фаустой, ни на секунду не отклоняясь от прямого пути.
Итак, Фауста, словно с легкостью читая его мысли, сказала, не выказывая ни гнева, ни недовольства:
– Придется отвыкнуть от привычки к воровству. Доля, выделяемая мною вам, достаточно велика, чтобы вы оставили каждому, без зависти и сожалений, то, что я ему даю. Принцесса Фауста допускает на свою службу лишь тех людей, на чью неподкупность она может полностью положиться. Если вы и впрямь желаете остаться у меня на службе, вам надо будет стать предельно честным. Если эти доводы еще не вполне вас убедили, внушите самому себе, что хозяин вроде меня следит за всем и всегда. Будьте уверены: час спустя после раздачи денег мне доложат, какую сумму вы передали каждому, и если вы утаите хоть один грош, я уничтожу вас без всякой жалости.
Центурион, устыдившись, покраснел, чему он сам подивился, и согнулся в поклоне:
– Да, теперь я ясно вижу: вы и вправду та, кого послал Бог, коли вам дана власть читать в душах. Отныне, сударыня, клянусь вам – у меня больше и мысли подобной не возникнет.
– Вот и отлично, – холодно ответила Фауста и приказала, – Введите этого ребенка, этого карлика.
Центурион вышел и почти сразу же вернулся в сопровождении Эль Чико.
Мы не можем сказать, ослепили ли богатства, собранные в этой комнате, маленького человечка, поразила ли его красота и величие знатной дамы, к которой его провели. Все, что мы можем сказать – внешне он выглядел совершенно безразличным. Он решительно встал перед Фаустой в гордой позе – в ней была некая дикая грация, присущая ему от рождения; почтительный без униженности, он ждал, храбрясь, и оттого казался даже выше ростом.
Секунду орлиный взор Фаусты сверлил его; затем, притушив сверкание своих глаз и смягчив свой властный голос, принцесса спросила:
– Это вы привели сюда француза и его друзей? Эль Чико, как мы уже заметили, был не слишком болтлив; к тому же, само собою разумеется, он имел весьма смутные представления об этикете, если только ему вообще был знаком смысл этого слова.
Поэтому вместо ответа он ограничился утвердительным кивком.
Фауста в совершенстве обладала искусством творить свой облик в зависимости от характера и положения тех, кого она хотела пощадить или привязать к себе. Только что в беседе с Центурионом она показала себя по-мужски властной и высокомерной, говоря и действуя как могущественная и грозная повелительница. В присутствии карлика повелительница исчезла, ее сменила сердечная и милая женщина. Манеры принцессы сделались более безыскусными, более непринужденными, очень мягкими, и то подобие ответа, что ей дал маленький человечек, она встретила со снисходительной улыбкой. Так же улыбаясь, она небрежно произнесла:
– Этот Тореро, дон Сезар, делал вам добро. Вы должны были питать к нему если уж не любовь, то по крайней мере признательность. И однако вы согласились завлечь его сюда. Почему?
Эль Чико хитро улыбнулся:
– Я отлично знал, что охотятся только за французом, вот оно как. Есть же у меня глаза и уши. Я смотрю, я слушаю... Я коротышка – это верно, но не дурак.
– Стало быть, вы поняли, что два ваши соотечественника не подвергаются никакой опасности?.. А если бы все-таки жизни дона Сезара что-то угрожало, поступили бы вы так, как поступили? Отвечайте искренне.
Маленький человечек секунду колебался, прежде чем ответить. Черты его лица болезненно исказились. Он закрыл глаза и сжал кулачки. По-видимому, в нем происходила сильнейшая борьба, и Фауста с любопытством следила за всеми ее фазами.
Наконец он тяжело вздохнул и глухо произнес:
– Нет.
– В таком случае, – заметила Фауста, – вы бы потеряли те две тысячи ливров, что вам были обещаны от моего имени.
Эль Чико, вероятно, окончательно решил для себя тот вопрос, который он только что мысленно обсуждал с самим собой, ибо на сей раз он ответил без раздумий и колебаний:
– Что ж поделать!
Фауста вновь улыбнулась.
– Хорошо, – сказала она, – я вижу, вы умеете быть признательным. А француз?
При этом вопросе в глазах маленького человечка сверкнул и тотчас же погас огонек; он торопливо отозвался:
– Его я не знаю. Он не друг мне – не то что дон Сезар.
В интонации, с какой были произнесены эти слова, Фаусте послышалось нечто странное.
– Но ведь это друг того самого Эль Тореро, которого вы любите до такой степени, что готовы ради него пожертвовать двумя тысячами ливров! – воскликнула она. – А вам известно, что людей можно очень жестоко ранить, если наносить удар не по ним самим, а по тем, кого они сильно любят?
Задавая этот вопрос намеренно безразличным, равнодушным тоном, Фауста устремила, однако, свой ласковый взгляд на карлика, внимательно изучая его лицо.
Тот вздрогнул, явно удивленный этими словами. Безусловно, помогая убить Пардальяна, он вовсе не думал о том, что тем самым он причиняет большое горе людям, которые любят шевалье. Но вникать в подобные тонкости было Эль Чико не по силам. Поэтому он пожал плечами и пробурчал что-то неясное – Фаусте не удалось разобрать, что именно.
Видя, что ничего от него не добьется, она повела рукой, словно призывая его потерпеть минутку, и чуть слышным голосом отдала Центуриону приказ; тот немедленно исчез.
– Сейчас принесут обещанные деньги, – сказала она, подходя к маленькому человечку. – Для вас это значительная сумма.
Глаза карлика загорелись, лицо его просияло, но он ничего не ответил.
В этот момент Центурион вернулся и положил перед Фаустой мешочек; Чико увидел этот мешочек и больше уже не спускал с него глаз.
