Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ) - Шульман Нелли (читать книги полностью txt) 📗
— Не смогла, или не хотела? — поинтересовался Дэниел и поднял руку: «Все, хватит споров, хватит ворошить прошлое. Ты не пойдешь смотреть на казнь, я тебе запрещаю».
— Что? — угрожающе поинтересовалась Констанца: «Ты не имеешь никакого права мне что-то запрещать, ты мне никто!».
— Я твой муж, — устало заметил Дэниел. «Я буду воспитывать твоего ребенка. И хватит об этом, — он нарочито потер виски.
Констанца пробормотала что-то, дверь грохнула. Он услышал звук ключа в замке ее спальни.
— Просто запру ее снаружи и все, — сказал себе Дэниел. «Тут второй этаж. Не будет же она на мостовую спрыгивать». Он посмотрел на часы: «Хорошо утро началось, ничего не скажешь. Завтрак самому придется готовить. От Констанцы, кроме кофе, ничего не дождешься».
Он потянулся и прошел в умывальную.
Констанца лежала на кровати, следя за стрелкой на бронзовых, с фигурами муз, часах, что стояли на камине. Когда она подошла к десяти, девушка вздохнула. Открыв сундук, выбрав простое, из светлой шерсти платье, Констанца стала одеваться. В квартире, — она прислушалась, — было тихо. На кухне стояла тарелка с хлебом и сыром, под нее была подсунута записка: «Поешь, пожалуйста, я поздно вернусь».
— Какой заботливый, — ехидно сказала Констанца, поставив кофейник на треногу в очаге. «Как только дитя подрастет, я от него уйду. Он обещал меня отпустить, он сдержит свое слово». Позавтракав, она надела свою самую простую шляпку и подошла к дверям.
— Что за черт, — в сердцах сказала Констанца, пытаясь их открыть. «Ключи, должны быть ключи…, - она оглянулась, ища их глазами, и замерла: «Мерзавец, что за мерзавец…., Нет, ты меня так просто не остановишь, — Констанца решительным шагом прошла в свою спальню. Сдернув с кровати простыню, девушка стала рвать ее на полосы.
Она вышла на балкон. Подождав, пока какие-то прохожие завернут за угол, привязав самодельный канат к перилам, Констанца ловко перелезла через ограждение.
— Прости, маленький, — сказала она своему животу. «Но так надо, я не могу иначе». Оказавшись на мостовой, Констанца резко, со всей силы дернула ткань. Бросив ее в канаву, девушка пошла к реке.
Он сразу увидел их — они стояли почти у самого эшафота. День был солнечным, даже жарким, пахло распустившимися цветами. Лавуазье вспомнил: «Хорошо, что я Теодору те записи отдал…, Они, конечно, сырые, там еще много работы, но кому-нибудь пригодятся, наверняка. И хорошо, что я исповедовался. Господи, — вздохнул он, — прости меня».
Толпа была маленькой, площадь была почти пуста. «Насмотрелись на казни, — понял Лавуазье. «Господи, пусть Франция больше не страдает, пожалуйста».
Он увидел глаза жены — голубые, добрые и ее — темные, наполненные болью. «Конни, — он опустился на колени, — Конни. Господи, сохрани ее, сохрани дитя. Как хорошо, что они здесь, обе…, Как я их люблю».
Рядом с ним, щебеча, сел воробей и Лавуазье внезапно улыбнулся. Он так и умер — с улыбкой на губах, только успев почувствовать холодный ветерок на шее. Констанца прикрыла ладонями живот. Неслышно что-то шепча, девушка посмотрела на голову, что катилась по эшафоту. Мертвые губы все улыбались, по доскам расплывалась лужа темной крови. В чистом небе порхали, пели птицы, сияло солнце. Констанца услышала чей-то звучный голос из толпы: «Господи, призри мученика, и прости Францию, ибо не скоро еще она искупит грехи свои, не скоро родится подобный тому, кто умер сейчас».
— Он же почти из дома не выходит, — вспомнила Констанца. Лагранж, — высокий, совершенно седой, сутулый, оказавшись рядом с ними, взял под руку Мари-Анн.
— Я провожу вас, милая, — сказал ученый, и та взглянула на Констанцу. Девушка стояла, не двигаясь, по бледному лицу текли слезы.
— Идите, мадам Лавуазье, — наконец, сказала она. Наклонившись, Констанца быстро, крепко обняла женщину: «Я вам напишу, сразу же. Спасибо, спасибо вам за все». Их слезы смешались. Они все не могли оторваться друг от друга, пока Констанца, всхлипнув, не махнула рукой. Мари- Анн перекрестила ее. Женщина медленно, держась за руку Лагранжа, пошла к Новому Мосту.
Толпа рассеялась, трупы свалили в телегу и прикрыли холстом. Констанца подошла ближе к эшафоту — пахло свежей кровью. Она, потянувшись, опустила руку на его край. Ладонь была, как в огне, но Констанца, вытерпев, сжав зубы, — приложила ее к животу.
— Вот и нет у тебя отца, — выдохнула Констанца. Не стирая слез с глаз, не разбирая дороги, она побрела по набережной Сены.
Дэниел сразу увидел ее, поднимаясь наверх. Констанца сидела на ступеньке, уронив голову в руки. Девушка даже не пошевелилась, когда он остановился рядом. Констанца вдохнула запах сандала: «Прости…, Я не могла, не могла иначе…»
— Тихо, — Дэниел осторожно поднял ее и повел к двери. «Не надо, не надо, милая, я тоже был неправ, я просто волновался за тебя и ребенка…, Пойдем, сейчас ты полежишь, я принесу тебе воды, что-нибудь поесть…»
— Я ничего не хочу, — Констанца сбросила туфли и свернулась в клубочек на постели. Ее плечи вздрагивали. «Я не хочу жить, Дэниел, я не могу жить без него…»
— Что ты, — Дэниел присел рядом и взял ее за руку — ладонь была испачкана чем-то бурым. «Согреть тебе воды? — спросил он. «Ты помоешься, ляжешь в постель, а я заварю тебе чаю, тут был где-то».
Она только кивнула, открыв рот, тяжело, болезненно дыша.
Дэниел подал ей чай, и улыбнулся: «Выпей все и спи. Хочешь, я с тобой посижу, или тебе надо побыть одной?»
Констанца вспомнила, как она шла по Парижу, шепча: «Я люблю тебя, Конни», видя перед собой улыбку на мертвых губах, белокурые, измазанные кровью волосы, широко открытые, остекленевшие, голубые глаза.
— Побудь, пожалуйста, — сказала она тихо. Дэниел забрал у нее чашку. Устроившись рядом, положив ее голову себе на плечо, он вздохнул: «Постарайся поспать, хотя бы немного. Мне очень, очень жаль, милая».
Она сама и не заметила, как задремала — измученным, быстрым сном, постанывая, ворочаясь в кровати. Констанца проснулась в середине ночи и сначала не поняла, где она. Она почувствовала тепло тела неподалеку, ощутила руки, что обнимали ее, и услышала спокойный, уверенный мужской голос: «Тихо…, Тебе так будет лучше, поверь. Я очень осторожно».
Констанца даже не успела запротестовать — он нежно перевернул ее на бок, раздвинув длинные, стройные ноги. Она прикусила зубами край подушки и просто ждала — долго, очень долго, не двигаясь, не произнося ни слова. Кровать скрипела, и она вспомнила запыленный кабинет, мокрые, толстые губы, что касались ее лица, и задыхающийся шепот: «Так и лежи, да…»
Наконец, он тяжело, облегченно выдохнул. Поцеловав ее в шею, Дэниел шепнул: «Видишь, как хорошо. А теперь давай спать, мы оба устали. Утром, — его рука поползла вниз, — продолжим, милая».
Констанца велела себе не плакать. Она тихо сказала, отстранившись: «У тебя есть своя комната, Дэниел».
Он зевнул и небрежно поводил рукой между ее ног:
— Ты привыкнешь. Я понимаю, что с любовниками ты нечасто спала в одной постели. Однако я твой муж, так что теперь мы всегда будем вместе. Спокойной ночи, — он все прижимал ее к себе. Констанца, глядя на бесконечную тьму за окном, — тьму затаившегося, пустого, мрачного города, — помолчала: «Спокойной ночи».
Часть четвертая
Бретань, весна 1794 года
Узкая река пузырилась под дождем, над черепичными, мокрыми крышами Ренна плыл бой городских часов. Телега, накрытая грубым холстом, запряженная буланой, худой лошадью, прогрохотала по булыжникам набережной и свернула налево, в путаницу старинных улиц. Верхние этажи домов нависали над головами редких прохожих. Здесь не свистел пронзительный, западный, океанский ветер. Крестьянин, что правил конем, размотал грубый шарф, закрывавший его шею и голову.
Он заехал в открытые, покосившиеся ворота одного из домов. Привязав коня, возница потрепал его по холке: «Отдохни, милый».
