Лебединая Дорога (сборник) - Семенова Мария Васильевна (читать книги без сокращений .TXT, .FB2) 📗
Вот так.
С круглицкого забрала их заметили сразу – знать, ожидали. Встретили улюлюканьем.
– Лопату сюда! – расслышал Чурила хохочущий голос. – Лопату дайте, колодезник пожаловал!
Голос был вроде того самого Вячка, что приезжал с Радимом в Кременец. Со стены полетела добротная окованная лопата, съехала по отвесному склону холма, прочертила пыльную полосу, шлёпнулась на дорогу. Лют покраснел так, что не стало видно веснушек, а Чурила – точно не заметил.
Остановились перед воротами. Сверху высунулась лохматая голова – и впрямь Вячко! – и спросила, перекрывая гвалт:
– Зачем пожаловали, дорогие гости? Забыли что?
– Отвечай, – сказал Чурила негромко.
Лют встал в стременах. Новые, удобные были стремена, диво, не резали ногу сквозь мягкие кожаные сапоги. Лют звонким молодым голосом крикнул:
– Князь кременецкий Чурила Мстиславич с князем круглицким Радимом Радонежичем говорить хочет!
– Молодец, – похвалил Чурила тихо. А со стены отозвались:
– Князь наш Радим спит и будить не сказывал…
– Проснётся, донесём… если не позабудем!
Ох, какой смех сопроводил эти слова! Лют взвился в стременах как подстёгнутый – ответить. Но куда там. Железная рука князя взяла его за пояс, усадила обратно.
– А нам спешить некуда, – услышали наверху голос Чурилы. – Повременим!
Чурила Мстиславич проснулся от прикосновения к плечу и первым делом посмотрел на солнце: долго ли спал. Но нет, тени почти не сдвинулись.
– В трубу трубят, княже, – тихо говорил Лют. – Зовут!
Чурила сел.
– Пусть трубят…
Он всё-таки дождался, чтобы в Круглице растворили ворота, и седой боярин, подъехав, отвесил ему поясной поклон:
– Пожалуй в город, Чурила Мстиславич, князь Радим тебя просит.
Нет, здесь не все ещё позабыли, не могли позабыть! Недаром два города походили друг на друга, как два брата. Такая же улица, вымощенная половинками брёвен. Та же ореховая шелуха под копытами, тот же дремучий бурьян по углам. Через заборы со дворов выглядывали любопытные кругличане: жёны с мужьями, деды с бабками, парни, девушки, шумливая ребятня…
Лют ехал за князем, напрягшись пружиной и не моргая ни вправо, ни влево. Покачивалась перед ним беззащитная спина Чурилы – отрок был готов в любой момент прыгнуть вперёд, заслонить.
Впрочем, на княжеский двор они въехали благополучно.
– Где хозяин? – спросил Чурила, останавливая коня. – Не вижу!
– Зову, господине, – засуетился боярин. Было ему неловко. Кликнул отроков – те убежали. Скоро в доме растворилась дверь, и Чурила углядел Радима.
Радим, знать, только поднялся из-за стола: вышел, утирая губы, неподпоясанным… И спросил с порога, уперев руки в бока:
– Зачем пожаловал? Я не звал!
Чурила спрыгнул наземь, пошёл вперёд, как на охоте, мягко, недобро. Спешился и Лют, пошёл следом за князем, и круглицкий челядинец подошёл присмотреть за конями, но Соколик не по-лошадиному ощерился – кругличанин отскочил.
Чурила остановился в двух шагах от Радима.
– Неласково встречаешь, Радонежич, а зря, – проговорил он спокойно. – Я тебя не так привечал…
Голубые глаза Радима позеленели.
– Ещё плётки хочешь, колодезник?
Чурила молчал.
Радим не глядя двинул пальцами, и весёлый Вячко вложил ему в руку гремучую плеть. Витым ремнём Радим щёлкнул себя по сапогу:
– Пошёл прочь!
Лют оглядывался, как затравленный зверь. Кольчугу не сдерёшь, но уж меч он у кого-нибудь да выхватит. И держись тогда, князь Радим, держись, круглицкая дружина.
Чурила молча смотрел Радиму в глаза.
– Угощайся! – крикнул круглицкий князь. Взвилась, свистнула плеть! Но никто ещё не смеялся над Чурилой Мстиславичем два раза подряд. Словно ветром подхватило Радима. Приподняло в воздух… да так ахнуло оземь спиной, что с хрипом оборвался в груди вздох.
Чурила же выпрямился над ним и обвёл глазами двор, и во дворе стало тихо. Старший брат проучил младшего. И за дело.
Боярин Доможир склонился над лежавшим, потом, словно впервые увидав, уставился на Чурилу:
– Убил…
Чурила смотрел на него одним глазом: левый окончательно закрылся.
– Не убил я его! – отрезал он так, что загомонившие было гридни мгновенно умолкли. – Мог бы! Да не захотел!
И точно: Радим с долгим стоном вобрал в себя воздух, заскрёб руками по траве, выгнулся, упираясь в землю затылком…
А Чурила продолжал, и голос его было слыхать едва не до городской стены:
– Щуры наши друг за друга кровь проливали! Одно были, братьями звались, одной рукой меч подымали! А этот, – кивнул он на корчившегося князя, – славу дедовскую по брёвнышку растащить хочет… нашим да вашим! За то и бью! И впредь стану, пока умнеть не начнёт!
Помолчал, глядя на Радима не то с жалостью, не то безразлично. И хмуро посоветовал:
– Водой облейте, быстрее отойдёт.
Сел на Соколика и поехал с Лютом со двора.
6
Леса вокруг города благоухали земляникой. Снегопадные холода, нежданно налетевшие в месяце травне, прошлись в сосновых борах по цветущей чернике, обидели на моховых болотах нежную морошку… сгубили без малого всю. Одна земляника успела прижаться к ещё не остывшей земле, спрятаться, уйти в густую траву. И вот теперь уродилась – припозднившись, но зато какова!
Собирали её в общем лесу, лежавшем между двумя городами. Крупные ягоды густо усыпали залитые солнцем поляны, сладко таяли во рту, не спеша покрывали донца берестяных кузовков. Кременецкие парни косились на круглицких девчонок, круглицкие – на кременецких. Вот так, глядь-поглядь, и недосчитывались в одном из городов красной девицы, а в другом в тот же час прибывало мужаткой. И даже князь Радим ничего с этим поделать не мог.
Солнце безмятежно плыло в синеве, проникая вниз пятнами жаркого света, мерцающими зелёными тенями. Ветер шумно носился над лесом, хватая пушистые вихры вершин, увёртываясь от хлестко занесённых веток. Между деревьями звенели молодые голоса.
Выходил в лес и Урманский конец – был теперь в Кременце ещё и такой. Женщины проворно сновали между деревьями, парни ходили вокруг, шушукались с ними, о чём-то договаривались. Иные поглядывали в сторону, где мелькали по прогалинам понёвы заречных красавиц.
Один Видга бродил по лесу без радости. На душе было темно. Не слышал и слышать не хотел смеха и задиристых шуток. Когда веселья ради зацепили его самого, огрызнулся так, что больше не трогали.
В Урманском конце, за крепкой оградой, быстро достраивался новый дом… Когда этот дом будет готов и берестяную крышу увенчают, как в Торсфиорде, ветвистые оленьи рога, Халльгрим хёвдинг введёт в него молодую жену.
И тогда Видга станет вовсе ему не нужен. Если уж он едва смотрит на него даже теперь.
Как утешила бы его хорошая драка, в кровь, до смерти, с противником, равным по ярости и силе… Вроде того кудрявого веснушчатого парня на чалом коне, что ещё так нехорошо смотрел тогда на речном берегу. Парня звали Лютинг сын Вестейна ярла…
И когда перед Видгой внезапно шевельнулись, ожили кусты, молодой халейг невольно вздрогнул и застыл, прижимаясь спиной к толстой сосне. Кулаки сомкнулись сами собой. Видга уже почти видел идущего к нему Люта, видел обидную улыбку на его лице… Но вместо Люта перед ним возникла молоденькая девчонка в заплатанном сером платьишке.
Солнце глядело на неё сзади, рождая сияние в растрепавшихся волосах. В одной руке она держала корзинку, в другой светилось несколько ромашек. А на загорелой щеке алело свежее пятнышко земляничного сока.
Видги вполне можно было испугаться – мрачного, взъерошенного, с тяжёлыми кулаками, приготовленными для боя… Но пронизанное солнцем видение вдруг прыснуло в ладошку и отвернулось, удерживаясь, чтобы не рассмеяться вслух.
А у него вдруг поползла по скулам предательская краснота, и он почувствовал, как необъяснимо пересыхает во рту.
