Клеопатра - Хаггард Генри Райдер (электронная книга .TXT) 📗
Она умолкла и закрыла глаза рукой; я поднял взгляд и увидел, что по щеке Хармианы медленно катится огромная слеза.
– А что ж Гармахис? – спросил я. – Где он сейчас, моя царица?
– Где он сейчас? Увы, в Аменти – наверно, искупает свою вину перед Исидой. В Тарсе я увидела Антония и полюбила его, и с этого мгновения мне стал ненавистен египтянин, я даже видеть его не могла без отвращения и поклялась убить – это лучший способ избавиться от опостылевшего любовника. А он, воспламененный ревностью, предрек мне гибель во время пира, когда я выпила жемчужину; и тогда я решила подослать к нему убийц в ту же ночь, но опоздала – он успел бежать.
– Куда же он бежал?
– Того не знаю. Бренн – он был начальником дворцовой стражи и всего год назад уехал к своим соплеменникам на север – так вот, Бренн клялся, что собственными глазами видел, как Гармахис улетел в небо; но я не верю Бренну: мне кажется, он питал к Гармахису дружбу. Гармахис бежал, его судно потерпело крушение неподалеку от Кипра, и он утонул. Быть может, Хармиана расскажет, как ему удалось бежать?
– Я ничего не знаю, о царица; знаю только одно: Гармахис погиб.
– К счастью для всех, Хармиана, ибо он нес людям зло – да, он был моим возлюбленным, и все же я рада его гибели. Он помог мне в тяжкие времена, но я не любила его истинной любовью и боялась, я даже сейчас его боюсь; мне кажется, во время битвы при Акциуме я сквозь шум и крики услышала его голос, он приказал мне бежать. Возблагодарим же богов, что он погиб, как ты уверяешь, Хармиана, и пусть он во веки не воскреснет.
Но после этих слов я сосредоточил свою волю и, применив приемы искусства, которым я владею, окутал тенью моего духа дух Клеопатры, так что она почувствовала рядом с собой присутствие Гармахиса.
– О, боги, что это? – воскликнула она. – Клянусь Сераписом! Мне страшно, страшно! Клянусь Сераписом, Гармахис здесь, я это чувствую, хотя уж десять лет, как он умер! Воспоминания о нем нахлынули на меня, точно волны, вот-вот затянут в водоворот! О, в такой миг это просто святотатство!
– Не бойся, о царица, – сказал я, – ибо если он умер, его дух разлит повсюду, и в этот миг – миг твоей смерти, Гармахис может приблизиться к тебе, чтобы приветствовать твой дух, когда он отлетит от тела.
– Не говори так, Олимпий! Я не желаю больше видеть Гармахиса; слишком велика моя вина перед ним, в ином мире нам, быть может, легче будет встретиться. Ну вот, ужас отступает! Я просто поддалась малодушию. Что ж, история этого злосчастного глупца помогла нам скоротать самый страшный час нашей жизни – час, который обрывает Смерть. Спой мне, Хармиана, голос твой нежен, он вольет покой в мою душу и усыпит ее. Странно, этот выплывший из прошлого Гармахис почему-то меня растревожил. Ты столько лет услаждала мой слух своими чудесными песнями. Теперь спой последнюю.
– В столь горький час петь нелегко, о царица! – сказала Хармиана, но все-таки подошла к арфе и запела. Она выбрала плач по возлюбленной сладкогласного сирийца Мелеагра и пела его тихо, проникающим в самое сердце голосом:
Моя возлюбленная умерла, -
Лейтесь, слезы, лейтесь.
Владычица души и сердца умерла, -
Лейтесь, слезы, лейтесь.
О слезы, выжгите глаза мне, -
Лейтесь, слезы, лейтесь.
Проникните сквозь мрак к любимой, -
Лейтесь, слезы, лейтесь.
Навеки я в плену страданья без исхода, -
Лейтесь, слезы, лейтесь.
Остались только память и печаль мне, -
Лейтесь, слезы, лейтесь.
Цветами осыпаю я твою могилу, -
Лейтесь, слезы, лейтесь.
Не видишь ты цветов благоуханных, нежных, -
Лейтесь слезы, лейтесь.
Не слышишь горьких песен, что пою я, -
Лейтесь, слезы, лейтесь.
Земля, баюкай мой цветок в своих объятьях, -
Лейтесь, слезы, лейтесь.
Лелей нежнейшую из роз – любимую мою, -
Лейтесь, слезы, лейтесь.
Последние звуки нежной, печальной музыки замерли, Ирада плакала, даже в грозовых глазах Клеопатры сверкали слезы: один я не плакал – мои слезы давно иссякли.
– Печальна твоя песня, Хармиана, – произнесла царица. – И ты права: в столь горький час петь нелегко, но ты спела не песню, а плач. Когда я буду лежать мертвая, Хармиана, спой его надо мною еще раз. А сейчас простимся с музыкой, не будем заставлять Смерть ждать. Олимпий, возьми этот пергамент и напиши то, что я сейчас продиктую.
Я взял кусок пергамента и тростниковое перо и написал по-латыни:
«Клеопатра – Октавиану.
Приветствую тебя. Наступил час, когда мы наконец почувствовали, что больше не в силах выносить постигшие нас несчастья, душе пора расстаться с бренной оболочкой и улететь туда, где нет памяти о прошлом. Цезарь, ты победил: возьми добычу, которая принадлежит тебе по праву. Но Клеопатра не пойдет за твоей колесницей в том триумфальном шествии, к которому сейчас готовится Рим. Когда все погибло, мы сами должны идти навстречу гибели. И потому в пустыне одинокого отчаяния мужественные обретают решимость. Клеопатра не уступит Антонию в своем величии духа, и ее смерть не умалит ее славы. Рабы согласны жить и в унижении, но цари гордо входят через ворота унижения в Царство Смерти. Об одном лишь просит цезаря царица Египта: пусть он позволит положить ее в саркофаг рядом с Антонием. Прощай!»
Я запечатал послание, Клеопатра приказала мне отдать его кому-нибудь из стражи, чтобы он отнес цезарю и вернулся. Я вышел из мавзолея, кликнул солдата, который только что сменился, дал ему денег и велел доставить письмо цезарю. Потом вошел в мавзолей – три женщины молча стояли в комнате. Клеопатра приникла к плечу Ирады, Хармиана смотрела на них.
– Если ты в самом деле решила расстаться с жизнью, о царица, то не медли, – сказал я, – ибо скоро здесь будут люди цезаря, он их пришлет, едва получит твое письмо. – И я поставил на стол фиал с сильнейшим ядом, прозрачным, как ключевая вода.
Она взяла фиал в руки и стала рассматривать.
– Как странно, стало быть, это моя смерть, – сказала Клеопатра, – а с виду никогда не заподозришь.
– Это не только твоя смерть, царица. Здесь хватит яда, чтобы убить еще десятерых. Довольно нескольких капель.
– Я боюсь… – Ее голос прервался. – Кто поручится, что он убьет мгновенно? Столько людей умирало на моих глазах от яда, и почти все мучились. А некоторые… о, даже вспомнить страшно!
– Не бойся, – проговорил я, – я мастер в своем искусстве. Впрочем, если страх твой так велик, вылей яд и живи. Быть может, в Риме тебя еще ожидает счастье: ты пойдешь за колесницей триумфатора-цезаря по римским улицам, и смех римлянок, глядящих на тебя с презрением, заглушит звон твоих золотых цепей.
– Нет, нет, Олимпий, смерть, только смерть. О, если бы кто-нибудь указал мне путь!
Ирада высвободила руку и шагнула ко мне.
– Налей мне своего яду, врач, – сказала она. – Я пойду первой и встречу там мою царицу.
– Да, вот истинная верность, – сказал я, – но ты сама выбрала свою судьбу! – И налил немного жидкости из фиала в маленький золотой кубок.
Ирада подняла его, низко поклонилась Клеопатре, подошла к ней и поцеловала в лоб, потом поцеловала Хармиану. Молиться она не стала, ибо была гречанка, и, не медля ни мгновенья, выпила яд, подняла руку ко лбу, тотчас же упала и умерла.
– Ты видишь, – сказал я, прервав долгое молчание, – теперь ты видишь, как быстро он действует.
– Вижу, Олимпий; ты истинно велик в своем искусстве. Теперь мой черед утолить жажду; налей мне кубок, Ирада уже ждет меня у ворот царства Осириса, и ей там одиноко!
Я снова налил яду, но на сей раз, ополаскивая кубок, оставил там немного воды, ибо перед смертью Клеопатра должна была узнать меня.
И царственная Клеопатра, взяв кубок в руки, подняла к небу свои прекрасные глаза и стала говорить:
– О боги Египта, вы покинули меня, и потому я не стану вам молиться, ведь ваши уши глухи к моим стенаниям, а глаза не видят моих слез! Я взываю к тому единственному другу, которого боги, отворачиваясь от обездоленных, нам оставляют. Спеши ко мне, о Смерть, ты, осеняющая своими сумеречными крыльями весь мир, и выслушай меня! Я жду тебя, владыка всех владык, уравнивающая в своем царстве баловней судьбы и несчастнейших рабов, своей десницей пресекающая трепет нашей жизни на этой горестной земле. Укрой меня там, где не дуют ветры и где остановились воды, где не бывает войн и куда не придут легионы цезаря! Отнеси меня в иные миры и коронуй на царство в Стране Покоя! Ты моя державная владычица, о Смерть, поцелуй меня! Моя душа сейчас рождается заново, видишь: она стоит у черты Времени! Все, прощай, Жизнь! Здравствуй, Вечный Сон! Здравствуй, мой Антоний!
