Опасный беглец. Пламя гнева - Выгодская Эмма Иосифовна (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Лакированная коляска полетела по кругу. Весь наклонившись вперёд, вытянутый как струна, Сайман бежал по площади. Короткий саронг трепался над резвыми мальчишескими ногами, — казалось, Сайман позабыл об усталости. Лейтенант улыбался.
— Быстрее!… Ещё!… Получишь рупию!…
Собрав лицо в гримасу, Сайман наддал ещё. Верховой скакал по площади.
— Ой, Сайман!… О-го, Сайман!… — Люди на площади останавливались: Сайман перегонял верхового.
— Быстрее! — ткнул лейтенант.
— Лина, не надо! Скажи ему, что быстрее не надо, Лина!… — Эльзи и Минтье тоже глядели из окна. — Довольно, Лина, крикни ему, что довольно!…
— Зачем?… — Лина смеялась, глядя на лейтенанта.
— Быстрее, ещё!… Молодец!…
Толпа замерла: Сайман наддал ещё. Мгновенный бросок тела — и вдруг мальчишка упал.
Люди застыли, не смея двинуться. Потом все разом бросились к Сайману.
Рикша лежал, левой ногой запутавшись в постромках. Судорога прошла по его тёмной спине, и босые ноги вдруг часто-часто забили по земле, как у загнанного конька… Ай-ай, Сайман!… Бедный Сайман!… Мальчика оттащили в тень, освободили от упряжки. Лейтенант ничего не видел: Каролина улыбалась ему в окне.
— Меюнгфрау!… — Ван дер Фрош, взмахнув перчаткой, побежал к парадному подъезду. У входной двери, на ступеньках, стоял Эдвард.
— Убирайтесь вон! — сказал Эдвард.
Лейтенант вскинул брови и вдруг покраснел.
— Вы сошли с ума! — сказал он.
— Убирайтесь вон! — повторил Эдвард. — Вы — низкий человек.
— Как вы смеете? — Ван дер Фрош скомкал в руке свою перчатку.
— Вы — низкий человек! — повторил Эдвард. — Вы загнали насмерть ребёнка. Вас надо судить.
— Извольте просить прощения! Кто вы такой? — вскипел лейтенант.
— Меня зовут Эдвард Деккер. Я буду драться с вами. Вы негодяй! — ответил Эдвард.
Он слышал, как ахнула Лина Ферштег в своём окне.
Ван дер Фрош смерил его взглядом, потом отошёл и медленно начал натягивать перчатку на руку.
— Будь вы военный, — процедил лейтенант, — я, пожалуй, пригласил бы вас к барьеру… Я стрелял и не таких юнцов, как вы… Но драться со штатским… — лейтенант пожал плечами.
И, не взглянув на растерянную Лину, Ван дер Фрош пошёл через площадь обратно к кофейне.
* * *
Несколько дней спустя начальник Эдварда по Финансовой палате вызвал его к себе и долго продержал за запертой дверью.
— Неприятный случай, — сказал начальник. — Вам придётся, менгер Деккер, уезжать из Батавии.
Тогда он пошёл в Колониальное управление и взял место младшего контролёра на Суматре. Его приняли сразу, других охотников не было.
И вот к чему всё это привело: снова столкновение и тюрьма в Паданге.
«Когда же конец?…» — думал Эдвард, глядя на побелевшее от зноя, точно расплавленное, небо Суматры.
Дело о растрате затягивалось. Падангский суд ничего не решил и направил все бумаги в центр, в Батавию. Ответ из Батавии долго не приходил.
Эдвард писал уже третий акт своей пьесы.
«Если голландцы её не поймут, — думал Эдвард, то поймут малайцы, яванцы. Это будет оружие, которое я сам вложу им в руки».
Прошло четыре месяца; дело в Батавии всё разбиралось. Эдвард иногда уже терял надежду на то, что снова вернётся к людям, к жизни. Только через полгода его освободили из тюрьмы за недостатком улик.
Твёрдая земля клонилась у него под ногами, как шаткий пол его тюрьмы-голубятни.
Он пошёл к резиденту. Едва завидев его, Михельс ушёл в комнаты и велел не принимать. Товарищ по службе, которого встретил Эдвард, отвернулся, увидев его.
— Деккер?… Тот самый Деккер, который хотел передаться на сторону баттаков?… Говорят, он едва не поднял восстание по всему Натальскому округу!…
Худую славу пустили о контролёре Деккере по Верхнему Падангу.
Он продал китайцу свою старую суконную куртку, сшитую ещё из отцовского плаща, и купил место на пакетботе.
Эдвард ехал обратно в Батавию на том же пакетботе «Элен», на котором меньше года назад отплывал на Суматру, полный надежд.
Он устроился на верхней палубе. Под ветром было свежо, но он не спускался в общий зал, — там ехали чиновники из Паданга, бывшие его товарищи. Они шептались и отворачивались, увидев его. «Изменник», — Эдвард читал это слово на лицах товарищей.
Эдвард сидел на палубе, похудевший, бледный. Он смотрел на море.
Поднимался ветер и дробил в волны гладкую поверхность разогретого моря. Пьеса «Утрата чести» лежала у него на груди. Эдвард сочинил к ней посвящение в стихах: «К далёкой невесте».
«Я покажу пьесу Каролине», — думал Эдвард.
Вот уже виден издали низкий берег Явы и дальние её вулканы. Крошечный коралловый островок темнел под пеной прибоя у самого входа в бухту.
Пальмы клонились под ветром на островке, и весь он то скрывался под прибоем, то снова показывался, словно с трудом выплывая к жизни.
«Как я сейчас!» — думал Эдвард.
Вот и Танджонк-Приок, и суда на рейде, и люди в крашеных яванских шляпах, огромных, как зонтики, и болота, и заросли, и шоссе в город.
Во втором часу дня Эдвард поднимался по мраморным ступеням нарядного дома Ферштегов на Королевском Лугу. Три первых акта «Утраты чести» он держал в руке.
Его приняли не сразу. Он слышал, как кто-то тихонько ахнул в соседней комнате, за неплотно прикрытой дверью, потом дверь торопливо прихлопнули и в дальних комнатах зазвучали растерянные голоса. К нему вышла горничная-малайка. Она ничего не сказала, только подобрала с полу обронённый кем-то расписной бумажный веер и ушла. «Это веер Лины», — с забившимся сердцем подумал Эдвард.
Потом в гостиную вошла горничная-голландка в кружевном чепце. Она церемонно присела и просила менгера Деккера «немного обождать».
Эдвард ждал долго, он уже не знал, что думать. Наконец, скрипнула дверь и вошла Лина.
Она была незавитая, в домашнем платье.
Лина не улыбнулась, увидев Эдварда, не протянула ему руки. Она присела церемонно, как перед чужим.
— Лина! — сказал Эдвард. — Я уж думал, что не увижу вас больше. Я был так несчастлив на Суматре, Лина. Меня несправедливо обвинили. Я расскажу вам всё.
Лина вспыхнула.
— Я не стану вас слушать! — сказала Лина. — Нет, нет!…
— Лина, что это значит? — Эдвард взял её за обе руки.
— Нет, нет!. — повторила Каролина, испуганно глядя на него. — Я не знала, что вы такой.
— Какой, Лина?… Какой?… — Сердце у Эдварда замерло; предчувствие новой неожиданной беды нависло над ним.
— Ужасный, бесчестный человек! — с усилием выговорила Лина. — Мне нельзя вас слушать! Мне запретили!… — Она прикрыла лицо рукой и убежала.
Якоб Ферштег, бледный, в ватном сюртуке, весь обвязанный, вышел вслед за нею к Эдварду.
— Правда ли, Эдвард, — мигая от волнения, спросил Якоб Ферштег, — правда ли, Эдвард, что ты оказался недостойным слугою своего отечества, что ты дикарей хотел возмутить против своего законного короля?
— Тысячу раз я готов был сделать это! — сказал Эдвард. — Несчастные туземцы правы, когда бунтуют против столь подлого угнетения!
Якоб Ферштег встал, трясясь не то от лихорадки, не то от испуга.
— Оставь мой дом, Эдвард Деккер! — сказал Якоб Ферштег. — Или ты думаешь, что в честном голландском доме потерпят такого гостя?
Свёрнутая в трубку рукопись дрогнула в руке Эдварда.
— Прощайте, менгер Ферштег, — сказал он.
«Утрату чести» Эдвард унёс с собой на груди.
Глава тринадцатая
КОНЕЦ КАРЬЕРЫ
Один только раз после того Эдвард ещё увидел Каролину.
Он бродил без цели по улицам Батавии. Много дней уже он скитался без дела, без работы. Он ночевал в китайской ночлежке и ужинал печёными бананами. Его никуда не принимали на работу.
— Ваши бумаги? — спрашивали у Эдварда. Он смущался и уходил.
Батавская судебная палата сняла с него обвинение в растрате, но оставила в силе обвинение в небрежном ведении дел.
