Крест командора - Кердан Александр Борисович (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные txt) 📗
Люди любят потворствовать своей гордыне. А гордыня требует всё большей и большей власти. В какой-то момент она толкает человека в пропасть. И хотя Ушакову, конечно, нравилось властвовать, но для удовлетворения личных амбиций ему вполне хватало своего положения. Оно давало ему привилегию не только входить для доклада в апартаменты высших особ без предварительной записи и в любое время суток, но и заглядывать в подноготную всех сановных лиц империи, ковыряться в их грязном белье, как однажды он сам определил своё предназначение.
Нет большего удовольствия для человека, вышедшего в люди из низов, чем раз за разом убеждаться в том, что все сановники, кичащиеся своим богатством, все лощёные светские франты и модные красавицы сотканы из такой же хрупкой и боящейся боли плоти, из таких же жил, по которым течёт обычная кровь, что и самый последний нищий. Они так же, как простолюдины, и даже больше, чем последние, боятся смерти и страданий. Под рукой у палача являют такие низкие и подлые качества, что просто плюнуть хочется. Страх дыбы и раскалённых клещей отверзает любые уста, и под пыткой внешне благородные и сильные люди легко теряют честь, совесть и человеческий облик. Сочиняют небылицы, оговаривают своих близких, самих себя…
Потаённая жизнь большинства современников на поверку была столь неприглядна, что у начальника Тайной канцелярии создалось полнейшее убеждение, будто всё человечество погрязло в грехах и пороках. Осознавать это нравилось Ушакову.
Но коль скоро знать о том, что творится в душах подданных, в их спальнях, в дружеском застолье, нравилось также государям и государыням, Ушаков снабжал их такой информацией, получая её отовсюду, не брезгуя при этом ничем.
Как-то в тридцать пятом году обедала у него баронесса Степанида Соловьева. В сердцах она пожаловалась на своего зятя – секретаря Сената Василия Степанова, дескать, он не только её разорил и ограбил, взяв приданого больше, чем положено, но в доме своем хранит некое важное письмецо…
– По двум ли первым пунктам? – насторожился Ушаков.
– По каким таким пунктам? – округлила глаза Соловьева.
– То бишь по тем пунктам, которые имеют непосредственное касательство к государственным преступлениям… – с улыбкой иезуита пояснил он.
– Я представления не имею… – запоздало открестилась она.
– Не тревожьтесь, баронесса, мы во всем разберёмся! – пообещал он, честно глядя ей в глаза. Проводив гостью, тут же приказал завести на Соловьеву и её зятя дело в Тайной канцелярии.
Уже при первой, самой простой пытке – подноготной, когда под ногти забивается деревянная щепа, оба признались во всех самых немыслимых грехах, чем обрекли себя на несколько лет заточения в равелине.
Но, главное, эта история пришлась по душе тогдашней правительнице – Анне Иоанновне. Она долго смеялась над незадачливой баронессой и её зятем. И, хотя никаких государственных преступлений они не совершали, суровый приговор им подписала. А допросные листы, в которых содержались жалобы Степанова на непутёвое поведение супруги и подробное описание скандалов в семье секретаря, даже взяла себе на память. Императрица похвалила Андрея Ивановича за служебное рвение и передала ему в награду конфискованные имения баронессы.
Благодарный Ушаков и впрямь в службе себя не жалел: дневал и ночевал в Петропавловской крепости, сутками не выходил из канцелярии.
В последнее время работы у него прибавилось: всякая новая власть – это не только раздача призов сторонникам победившей партии, но и наказание проигравших.
На протяжении нескольких недель он поочередно допрашивал брата опального герцога – подполковника Измайловского полка Густава Бирона, а также бывшего вице-канцлера Алексея Бестужева-Рюмина. Несмотря на такую занятость, Ушаков тем не менее не отступал от своего правила – каждое утро лично принимать доклады от столоначальника Хрущова.
Николай Иванович Хрущов появился в кабинете как всегда вовремя, с неизменной услужливостью на лице и пухлой папкой в руках. Сразу разложил всё по полочкам:
– Имею честь доложить, ваше высокопревосходительство, по следующим предметам: события в провинции и столице, частная жизнь двора и лиц, приближённых к оному, активность иноземных резидентов и машкерад в доме у французского посланника, обстоятельства приезда в парадиз супруги начальника Камчатской экспедиции и протчая… С чего прикажете начать?
Ушакову всегда нравилась обстоятельность Хрущова. Именно за это ценил и держал его при себе уже более двадцати лет.
Он оглядел невысокую, сгорбленную фигуру подчинённого, про себя отметив, что тот всё никак не сменит уже давно вышедший из моды парик, приказал:
– Говори о супруге Беринга! Что там?
– Как вам известно, ваше высокопревосходительство, госпожа командорша в Тобольске взломала таможенные печати, изъяла вещи и…
– Знаю, знаю. Одного понять не могу, как Сашка, племянник мой, опростофилился! С бабой справиться не смог, ай, детина! Надеюсь, хоть здесь-то, в Санкт-Петербурге, сию бойкую дамочку осмотрели?
Хрущов замялся.
– Ужли нет? – Ушаков гневно забарабанил пальцами по столу.
– Не успели перехватить, ваше высокопревосходительство. Голландский посланник Зварт встретил госпожу Беринг далеко за городской заставой и в своей карете провёз через весь город. Карета посланника, сами знаете, нам неподвластна… Ну а после я посчитал, что досматривать багаж командорши смысла уже не имеет… Но мы перлюстрируем почту Зварта… Не первый же раз…
Ушаков встал из-за стола, прошёлся по кабинету, остановился перед Хрущовым, поглядел на него сверху вниз и передразнил:
– Перлюстрируем… Не первый раз… – он укоризненно погрозил коротким указательным пальцем. – Стареешь, Николай Иванович… Нюх стал терять!
– Истинно так, ваше высокопревосходительство, старею, – мигом согласился Хрущов. – Давно прошу: отпустите на покой, милостивый государь Андрей Иванович, мочи моей нет!
– Эк что удумал, ай, детина! А я что, один в дерьме возиться должен? Нет, старина, нам с тобой ещё рано отдыхать! – Ушаков тут же сменил гнев на милость и почти ласково посмотрел на Хрущова. – Ладно, ладно, не трусись так. Верю, знаю, что всё исправишь, докопаешься до истины! А теперь продолжай! Что Берингша в парадизе сотворить успела?
Хрущов, привыкший к перепадам настроения генерал-аншефа, тотчас стёр с лица плаксивую гримасу и продолжил излагать обстоятельства будничным голосом:
– После встречи с бароном Звартом госпожа Беринг нанесла несколько визитов: появилась на приеме у адмирала Головина, встречалась с австрийским посланником Гогенгольцем. Представляется важным, ваше высокопревосходительство, что у адмирала она была в новых бриллиантовых серьгах. По словам нашего осведомителя, стоят они, если токмо не подделка, целое состояние…
– Откуда же известно, что украшенья новые? – уточнил Ушаков.
– Прислуга показала, что появились сии серьги у командорши сразу после приезда в Санкт-Петербург, а допредь не было… Этот подарок несомненно дело рук Зварта или того же Гогенгольца… И не иначе, что вовсе и не подарок, а плата за секреты, что привезла с собой госпожа Беринг…
Ушаков задумался, покачал головой:
– Гогенгольц здесь ни при чем. Насколько мне известно, он стал опекуном старших детей Беринга сразу, как тот уехал в Сибирь. Австриец содержал их у себя в доме, а год назад устроил командорских отпрысков в Ревельский университет… Впрочем, может, ты и прав, Николай Иванович, одно не исключает другое – секреты, что везла Берингша, вполне могли стать платой и за учебу сыновей командора, и за их дальнейшую будущность…
Хрущов поклонился:
– Не устаю удивляться осведомлённости и мудрости вашего высокопревосходительства.
Ушаков усмехнулся:
– Не лебези, Николай Иванович. Тебе сие не идёт. Скажи-ка, ты разузнал о той статье, что давеча я поручал? Выяснил, откуда уши растут?
Речь шла о заметке в парижской газете под названием «Плавания и открытия, сделанные русскими в Восточном море между двумя путешествиями капитана Беринга». Её переслал в Тайную канцелярию русский резидент князь Кантемир, не так давно переехавший во французскую столицу из Лондона.
