Валентин Гиллуа - Эмар Густав (бесплатные серии книг .txt) 📗
Это было исполнено так ловко, что не произвело ни малейшего шума; притом шкура под деревом так хорошо сохранила первоначальные складки, что нельзя было, не прикоснувшись к ней, приметить, что никого нет под нею; когда проводник укрылся под густыми листьями, он остался с минуту неподвижен, не затем, чтобы перевести дух — этот человек был железный, он никогда не чувствовал усталости, — но ему нужно было, вероятно, осмотреться; склонившись вперед, устремив глаза в пространство, он вдыхал воздух полной грудью и взглядом как будто хотел проникнуть сквозь мрак.
Проводник, прежде чем лег под дерево, удостоверился, что оно — очень высокое и очень густое — соединялось вершиной с другими деревьями, которые постепенно доходили до горы и составляли долине зеленую стену.
Прошло несколько минут, проводник взял нож в зубы и буквально начал порхать по ветвям, перепрыгивая с дерева на дерево, вися на руках и цепляясь за лианы, будя птиц, которые улетали в испуге, и скользя в темноте, как мрачный призрак.
Это странное путешествие продолжалось три четверти часа, наконец проводник остановился, внимательно осмотрелся вокруг и соскользнул на землю.
Место, в котором он оказался, была довольно обширная прогалина, в середине ее горел огромный костер, у которого грелись сорок или пятьдесят краснокожих; большая часть этих индейцев, вместо длинных копий и луков, имела ружья американской работы, это заставляло предполагать, что эти воины избранные храбрецы своего народа; впрочем, на них виднелись многочисленные волчьи хвосты у пяток — знак почетный, которым имеют право украшаться только знаменитые воины.
Этот отряд краснокожих, должно быть, шел на войну или по крайней мере в серьезную экспедицию, потому что с ними не было ни женщин, ни собак.
Проводник подошел к индейцам свободно и смело, это показывало, что его ждали эти воины, которые не обнаружили никакого удивления, увидев его, а, напротив, гостеприимно пригласили сесть с ними около огня.
Проводник молча присел и начал курить трубку, которую тотчас предложил ему индеец, сидевший возле него. Этот начальник был человек еще молодой; черты его дышали смелостью и умом.
После довольно продолжительного времени, нарочно, без сомнения, предоставленного гостю, чтобы дать ему возможность перевести дух и согреться, молодой предводитель поклонился проводнику и сказал почтительным тоном:
— Отец мой — дорогой гость у сыновей его; они ждали его прихода с нетерпением.
Проводник отвечал на этот комплимент гримасой, которая, без сомнения, имела притязание быть улыбкой. Предводитель продолжал:
— Но лазутчики старательно осматривали стан испанцев; воины Насмешника готовы повиноваться распоряжениям их великого вождя, Орлиной Головы. Отец мой, Курумилла, доволен ли своими краснокожими детьми?
Курумилла — потому что проводник был никто иной как старый знакомый читателя, ароканский вождь — опустил голову, положил правую руку на грудь и воскликнул: «гук!», что означало у него самую большую радость.
Насмешник и его воины давно знали Курумиллу, и немота его не могла показаться им странной, поэтому они покорились без принуждения его страсти к молчанию и начали с ним разговор знаками.
Мы имели уже случай в прежних наших сочинениях говорить, что краснокожие имеют два языка: язык слов и язык жестов; этот последний, достигший у них совершенства и который понимают все, обыкновенно употребляется на охоте или в экспедиции, где одно слово, произнесенное шепотом, может обнаружить присутствие засады врагов, людей или зверей, которых преследуют и на которых хотят напасть врасплох.
Это было бы зрелище очень интересное и даже очень веселое для иностранца, если бы он присутствовал при этом свидании и видел, с какой быстротой обменивались знаками эти люди, освещенные красноватым отблеском огня, и походившие ночью, по своим движениям, свирепым физиономиям и странным позам, на совет демонов; иногда Насмешник, наклонившись вперед, держал немую речь, за которой его товарищи следили со вниманием и на которую отвечали с быстротой, которую даже слова не могли превзойти.
Наконец этот безмолвный совет кончился. Курумилла поднял руку к небу, указывая на звезды, начинавшие бледнеть, и вышел из круга. Краснокожие почтительно проводили его до дерева, с которого он спустился к ним.
— Да защитит Всевышний моего отца! — сказал тогда Насмешник. — Сыновья хорошо поняли его распоряжения и исполнят их. Великий бледнолицый охотник, должно быть, уже присоединился к своим друзьям; завтра Искатель Следов увидит своих братьев команчей; на рассвете лагерь будет снят.
— Хорошо, — отвечал Курумилла.
Поклонившись в последний раз воинам, которые почтительно склонились перед ним, вождь схватил лиану и, уцепившись за нее, в одно мгновение добрался до ветвей и исчез в листьях.
Поручение, исполненное индейцем, было, вероятно, очень важное, если он решился подвергнуться таким большим опасностям, чтобы иметь свидание ночью с краснокожими; но так как читатель скоро узнает последствия этой экспедиции ароканского вождя, мы считаем бесполезным передавать язык жестов, употребленный в совете и объяснять намерения Курумиллы и Насмешника.
Проводник опять начал свою воздушную прогулку с такой же легкостью и с такой же удачей, и добрался до стана белых.
Там царствовала та же тишина; часовые все стояли неподвижно на своих постах; костры начали гаснуть.
Он удостоверился, что никто на него не смотрит и молча проскользнул под бизонью шкуру.
В ту минуту, когда он осматривался в последний раз кругом, капатац, лежавший поперек палатки, тихо приподнял голову и пристально посмотрел на место, занимаемое краснокожим.
Не подозрение ли зародилось у мексиканца? Не приметил ли он уход и возвращение ароканского вождя?
Через минуту он опустил голову и на неподвижном лице нельзя было прочесть мыслей, волновавших его.
Остаток ночи прошел спокойно.
Глава V
КРЕПОСТЬ ЧИЧИМЕК
Всходило солнце; лучи его играли на пожелтевших листьях деревьев и расцвечивали их тысячью оттенков пурпурных и золотых. Птицы весело щебетали; пробуждение природы было великолепно и величественно, как во всех горных странах.
Начальник каравана вышел из палатки и приказал снимать лагерь. Палатка немедленно была сложена, лошаки навьючены, лошадь оседлана и все отправились в путь без завтрака; завтракали обыкновенно в одиннадцать часов, когда останавливались отдохнуть во время дневного жара.
Караван направлялся по дороге из Санта-Фе, с быстротой необыкновенной в подобных обстоятельствах, что необходимо в этих странах, опустошаемых многочисленными шайками индейцев и, кроме того, луговыми пиратами, разбойниками еще более опасными, которые, нападают из засады на караваны, безжалостно убивают и грабят путешественников.
В двадцати шагах впереди каравана ехали четыре всадника с ружьями и проводник, это был авангард, потом ехала вся группа, состоявшая из шести пеонов, хорошо вооруженных, смотревших за лошаками, затем начальник каравана, в тридцати шагах за ними ехал, наконец, капатац в компании четырех решительных всадников, вооруженных с головы до ног.
Таким образом караван находился в относительной безопасности, потому что было маловероятно, чтобы белые или краснокожие разбойники осмелились напасть днем на семнадцать решительных и храбрых путников. Ночью надо было более опасаться конокрадов, уводящих лошадей, и уносящих поклажу.
По случайности ли, или вследствие предусмотрительности начальника каравана, после отъезда из Санта-Фе, то есть около месяца, мексиканцы не видали ни одного индейца и путешествовали очень спокойно; однако это не заставило их пренебрегать мерами предосторожности. Начальник, которого внутренне беспокоило это непонятное небрежение разбойников, удваивал бдительность и предосторожность, чтобы избегнуть неожиданного нападения.
Открытие, сделанное накануне проводником — след индейцев Ворон, самых решительных воров в этих горах, еще более увеличило его тайные опасения; он не скрывал от себя, что если принужден будет сражаться, то несмотря на мужество и дисциплину своих пеонов всё будет против него в борьбе с людьми, знающими этот край и нападающими не иначе как в довольно значительном числе; они смогут разбить его группу, несмотря даже на отчаянное сопротивление.
