Пиратское братство - Волошин Юрий (бесплатные версии книг .txt) 📗
В начале декабря, когда холода совсем взбесились и по камням улиц пробегали лишь редкие прохожие с красными носами, Пьер шел по улице, наклонившись вперед и придерживая шляпу рукой в перчатке. Он продрог, это теперь его сильно раздражало, и он все чаще вспоминал жаркую Индию или Мартабан.
Решив отогреться, он направился к таверне и у самой двери заметил фигуру закутанной в плед женщины. Когда он проходил мимо, она мимолетно взглянула на него, и он заметил большие, исключительной чистоты голубые глаза.
Пьер было прошел мимо, прекрасно сознавая, чем именно зарабатывает на жизнь женщина, которая стоит у двери, но потом замедлил шаг и резко обернулся. Глаза опять на мгновение окатили его своей голубизной, даже синевой. Он вспомнил заросшие васильками поля под Новгородом, оторопел, хотел еще раз увидеть эту синеву, но девушка опустила голову, и ее лицо быстро залилось густой красной краской. Кровь хлынула ей под кожу, а Пьер все стоял и смотрел, надеясь, что она опять глянет на него и он увидит синь ее глаз.
Помедлив немного, Пьер медленно вернулся и спросил:
– Мадемуазель, не согласитесь ли пройти со мной в таверну? Вы промерзли, я вижу, и вам стоит пропустить стаканчик вина.
Девушка вскинула свои ресницы, брызнула в него синью глаз, и краска опять залила ее щеки. Пьеру показалось, что она согласно кивнула, он осторожно взял ее под руку, и она сделала первый шаг. Потом они заспешили вниз по кирпичным ступеням в чадную теплоту таверны.
Пьер оглядел зал, выбрал место за длинным столом, где людей было поменьше, и повел девушку с собой. Воздух был теплый, пропитанный запахами кухни, жареного лука, нечистых полов и одежды, и табачного дыма. Некоторые моряки уже пристрастились к этому новому в Европе занятию, хотя многие и смотрели осуждающе на этих пионеров.
– Тут тепло и уютно, не правда ли, мадемуазель?
– Да, сударь, – едва слышно прошептали посиневшие от холода губы девушки, а Пьеру показалось, что голос у нее очень приятный и мелодичный.
Его хорошая одежда привлекла внимание хозяина. Подскочив, тот спросил:
– Чего прикажете подать, мадемуазель, сударь? – Он поклонился, заискивающе улыбаясь. – Все будет в лучшем виде, – и его лукавые глаза вроде бы подмигнули понимающе.
– Кувшин хорошего вина, жареную курицу, салат, – сказал ему Пьер и, обращаясь к девушке, спросил: – Пирожное, мадемуазель?
Лицо ее опять окрасилось густой краской, и Пьер с полуулыбкой повернулся к хозяину и добавил:
– Три пирожных повкуснее, пожалуйста.
Когда хозяин ушел, Пьер обратился к девушке:
– Вы так замечательно краснеете, что я не могу оторвать глаз от вашего лица в это время.
Она опять покраснела и, махнув ресницами, окатила его своей синевой. Лицо девушки пылало, а Пьер продолжал:
– Мне бы хотелось узнать ваше имя, мадемуазель. Меня зовут Пьером. И прошу, не называйте меня «сударь». Я не так стар, чтобы мне такое говорили.
– Хорошо, суд… Пьер. Меня зовут Ивонна, – она наконец подняла голову и посмотрела ему в лицо уже не мимолетно, а несколько даже продолжительно.
Пьер заметил, что лицо ее худое, бледное, по всему было видно, что в жизни ее случилось какое-то несчастье. Он сказал:
– Ивонна – хорошее имя, оно мне нравится. Однако вы чем-то сильно опечалены, или у вас горе, это видно по лицу. Расскажите мне об этом, Ивонна.
Она опять опустила голову, и Пьеру стало неловко и неприятно, что он больше не видит синевы ее глаз. Он оглядел не очень чистые пряди русых волос, старенькую шляпку с линялыми лентами, и острое чувство жалости и нежности вдруг охватило всю его душу. Сердце яростно заколотилось в груди, дыхание стало затруднительным.
Он взял девушку за руку, слегка сжал ее и сказал:
– Расскажи мне, Ивонна, тебе станет легче. Я сам в отвратительном положении и пойму тебя. И говори мне «ты», согласна?
– Да, су… Пьер. – И он увидел трудные попытки девушки сдержать слезы.
– Я понимаю, что ты вынуждена была пойти зарабатывать своим телом, верно ведь? И давно это у тебя?
Плечи Ивонны вздрогнули, но голос ей не подчинился, и она молчала.
– Хорошо, я не буду настаивать. Ты только успокойся. Вон несут еду – мы сейчас с тобой немного перекусим. Ты ведь давно ела? Сознайся!
Она молча кивнула, торопливо вытерла несвежим платочком лицо, бросила мимолетный взгляд на Пьера, увидела, что тот доброжелательно усмехается, и тоже скривила губы в попытке улыбнуться. Это было трогательно и немного смешно.
– Вот и отлично, мадемуазель. Принимаемся за курицу и салат, – сказал он и разлил вино по кружкам. – Выпьем за знакомство и за то, чтобы оно не прерывалось подольше. Согласна?
Она молча кивнула, взяла кружку и жадно сделала несколько глотков.
Пьер молчал, наблюдая, как она торопливо ела, стараясь сдержать себя. Ему стало тепло на душе, он не столько ел, сколько смотрел на нее, а она лишь смущалась, хлопая длинными ресницами.
– Не спеши, Ивонна, – сказал Пьер тихо, сдерживая ее руку. – У нас всего достаточно.
Ивонна покраснела, но перестала торопиться, а Пьер медленно потягивал вино из кружки, наслаждаясь теплом и покоем, которое разлилось приятной истомой по его телу. С его лица не сходила легкая довольная улыбка, и, бросив несколько взглядов на него, Ивонна спросила:
– Пьер, чему ты улыбаешься все время?
– Наконец-то я слышу твой настоящий голос, Ивонна! Улыбаюсь? Неужели? Я не заметил этого. А разве это плохо?
– Наверное, нет. Но все же?
– Если и так, то я сам не знаю, потому что не замечаю этого.
– А кто ты? Я думаю, ты иностранец, потому что говоришь смешно и не очень правильно.
– Да, иностранец, Ивонна. И родина моя так далеко, что я уже три месяца не решаюсь туда отправиться. А теперь, с этими холодами, и вовсе невозможно продолжить свой путь.
– Ты издалека?
– Даже очень. Теперь даже трудно поверить, где я был и как это далеко.
– И где же?
– Ты все равно не знаешь тех мест. Одно скажу, что там жарко, душно и не бывает никогда никаких холодов. Всегда лето и дожди.
– Я слышала о таких странах. Моряки рассказывали, а я подслушивала.
– Подслушивать нехорошо, Ивонна, – с улыбкой сказал Пьер и поднял в руке кружку. – Давай выпьем за твое здоровье, Ивонна, и за то, чтобы всегда была улыбка на твоих губах.
Ивонна замолчала, погрустнела и опустила голову.
Их разморило. Ивонна расстегнула несколько верхних пуговиц на платье, откинула плед, ее лицо посвежело и покрылось легким румянцем. Пьер все смотрел на него и с приятным удивлением вслушивался во внутреннее состояние души. Там был покой, умиротворение и что-то еще приятное, будоражащее, волнующее. Он огладил короткие светлые усы, вытер платком рот, спросил:
– Ивонна, ты где живешь? Далеко?
Она покраснела и не ответила. Помолчала, опустив голову, на лицо ее набежала тень не то отчаяния, не то сожаления или еще чего-то неприятного.
– Чего не отвечаешь? Далеко, да?
Она кивнула.
– А почему так далеко от дома?
– Мне не хотелось, чтобы знакомые видели меня такой…
– Родители у тебя есть, Ивонна?
Отрицательно покачав головой, она замерла и немного побледнела.
– Ты сирота, Ивонна? У тебя нет родственников?
– Папа умер в прошлом году, а мама – месяц назад. Я одна, совсем одна. Правда, есть дядя, но я не хочу даже видеть его. Он виновник всех наших несчастий. Есть еще кузен, но он живет один в бедности и мне помочь не может. Потому я и… – она замолчала и еще ниже опустила голову.
– Тогда я предлагаю пойти ко мне. У меня тепло, и служанка теперь привела мою берлогу в божеский вид. Ты согласна, Ивонна?
Она бросила на него взгляд, полный мольбы, в котором смешались такие чувства, что Пьеру стало неловко, и он сказал:
– Ты не волнуйся и не бойся, Ивонна. Тебе не придется отрабатывать этот обед. Я ничего тебе плохого не сделаю. Просто меня учили помогать людям. Невозможно сделать это для всех, но тебе я бы очень хотел помочь. Верь мне, Ивонна.
