Сент Ив - Стивенсон Роберт Льюис (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
ГЛАВА XXXI
ЧТО ПРОИЗОШЛО В ЧЕТВЕРГ
БАЛ В БЛАГОРОДНОМ СОБРАНИИ
Проснулся я, едва забрезжила заря холодного утра, и уже не нашел в себе сил рассмеяться хотя бы и невеселым смехом. Накануне я ужинал с советниками Крэмондской академии, это я помнил твердо. А сегодня четверг, будет бал в Благородном собрании. Но, судя по пригласительному билету, он начнется только в восемь, и надобно как-то убить еще целых двенадцать мучительных часов. Эта мысль и заставила меня без промедления вскочить с постели и позвонить, чтобы Роули принес воды для бритья.
Однако же Роули, видно, не спешил явиться на зов. Я снова дернул шнур звонка. Ответом был стон: в дверях стоял или, точнее, покачивался, мой верный телохранитель, помятый, нечесаный, без воротничка, лицо страдальческое, словом, и стыдно, и тошно, и голова болит. Руки у него тряслись так, что горячая вода лилась из кувшина прямо ему на ноги. Я было разразился грозной речью, но вид у него был до того несчастный, что пришлось умолкнуть. Виноват-то, в сущности, был я сам, а паренек вел себя прямо как герой: ведь он сумел преодолеть тошноту и пришел на мой звонок.
— Хорош! — сказал я.
— Прошу вас, мистер Энн, ругайте меня, ругайте крепче, я кругом виноват. Но чтоб я когда-нибудь еще… да чтоб мне посинеть и почернеть, если я…
— Что ж, сейчас ты такой зеленый, что, пожалуй, уж лучше посинеть, — возразил я.
— Ввек больше не буду, мистер Энн.
— Конечно, Роули, конечно. Один раз такое может со всяким случиться, а дальше как бы легкомыслие не перешло в распущенность.
— Да, сэр.
— Вчера с тобой пришлось изрядно повозиться. Мне еще предстоит разговор с миссис Макрэнкин.
— Что до нее, мистер Энн, — сказал мой слуга, пытаясь подмигнуть налитым кровью глазом, — она уже принесла мне поджаренного хлеба и полный чайник чаю. Если позволите так выразиться, сэр, старуха только лает, но не кусает, то бишь она ничего, сэр, добрая.
— Этого-то я и опасался, — отвечал я.
Одно было несомненно: доверить ему в то утро бритву и собственный подбородок я не мог. Поэтому я велел ему снова лечь в постель и не вставать, пока я не разрешу, а сам тщательно занялся своим туалетом. Несмотря на все заверения Роули, предстоящий разговор с миссис Макрэнкин отнюдь меня не радовал.
Да, столь мало он меня радовал, что, когда она вошла в комнату с «Меркурием» в руках, я принялся усердно ковырять в камине кочергою, а когда принесла завтрак, я не менее усердно читал этот самый «Меркурий». Миссис Макрэнкин грохнула поднос на стол, уперла руки в боки и с вызывающим видом остановилась у моего стула.
— Что скажете, миссис Макрэнкин? — начал я, оторвавшись от газеты и обратив к ней притворно-невинный взор.
— Ах, что я скажу? Гм!
Я поднял с подноса салфетку и увидел большую кривую рогульку из теста
— явный намек на мое криводушие.
— Роули вел себя вчера преглупо, — неодобрительно заметил я.
— С кем поведешься, от того и наберешься. — Миссис Макрэнкин указала на крендель. — Больше вы ничего не получите, мистер… Дьюси, коли вас и вправду так зовут.
— Сударыня, — и я поднял рогульку двумя пальцами, — примите ее обратно вместе с моими извинениями. — Я положил рогульку на поднос и вновь прикрыл ее салфеткой. — Вы хотите, чтобы мы уехали из вашего дома, это ясно. Что ж, подождите всего лишь день, дайте Роули прийти в себя, и завтра вы от нас избавитесь. — И я потянулся за шляпой.
— Куда это вы идете?
— Искать другую квартиру.
— Но я же не сказала… И вам не стыдно, молодой человек? А я-то всю ночь глаз не сомкнула! — она рухнула в кресло. — Нет, мистер Дьюси, вы не должны так поступать. Подумайте об этом невинном ягненке.
— Об этом поросенке, хотите вы сказать.
— Он еще совсем дитя, рано ему помирать, — всхлипнула моя хозяйка.
— В общем, я с вами согласен, но никто и не требует его смерти. Скажите лучше, что он слишком молод, чтобы стать для меня свидетелем обвинения. — Я отошел от двери. — Вы, видно, добрая женщина, миссис Макрэнкин. И, конечно, вам любопытно узнать, что происходит. Поэтому прошу вас, успокойтесь и выслушайте меня.
Я вновь уселся на свое место, наклонился к ней через стол и поведал ей свою историю, ничего не утаив и не преувеличив. Когда я рассказывал о своей дуэли с Гогла, у нее перехватило дыхание, а когда описывал, как спускался со скалы, она, кажется, совсем перестала дышать. Об Алене она сказала: "Видала я таких! ", — а о Флоре дважды повторила: «Хоть бы поглядеть на нее разочек!» Все остальное она выслушала в молчании, а когда я кончил, встала и так же молча пошла к двери. На пороге она оборотилась.
— Больно все это чудно. Коли покойный мистер Макрэнкин поднес бы мне этакую историю, я бы ему прямо в глаза сказала: враки, мол.
Через две минуты наверху загремел ее голос — от его раскатов дрожали стены. Петарда наконец взорвалась, и палка ударила по беспомощному Роули.
Чем же мне занять часы бездействия? Я уселся и прочитал «Меркурия» от корки до корки. "Беглый французский солдат Шандивер, которого разыскивают в связи со зверским убийством, происшедшим недавно в Замке, все еще не пойман… ", и далее повторялось то, что было уже напечатано во вторник. «Не пойман!» Я отложил газету и принялся разглядывать книги миссис Макрэнкин. Тут были «Физическая и астрономическая теология» Дерхэма, «Библейская доктрина первородного греха» некоего Тейлора, доктора богословия, «Арифметические таблицы готовых расчетов, или верный спутник коммерсанта» и «Путь в преисподнюю с двенадцатью гравюрами на меди».
Чтобы хоть немного рассеяться, я стал шагать взад и вперед по комнате, повторяя про себя те памятные латинские изречения, о которых мсье Кюламбер много лет назад говорил мне: «Сын мой, настанет день, когда слова эти вновь вспомнятся тебе и ты найдешь в них если не красоту, то утешение». Добрый человек! Я шагал по ковру в такт строкам из Горация: «Virtus recludens immeritis mori Caelum… raro antecedentem scelestum deseruit pede Poena claudo» [63].
Я остановился у окна. Это могло бы показаться неблагоразумным, но снаружи по стеклам струился холодный дождь, а теплый воздух в комнате затуманил их изнутри. «Pede Poena claudo», — выводил я пальцем по стеклу.
Вдруг зазвонил колокольчик у входной двери, и я в испуге отпрянул к камину. Потянулись нескончаемые минуты, и наконец в комнату вошла миссис Макрэнкин — от портного принесли фрак. Я удалился в спальню и разложил все на постели; фрак был оливково-зеленый, с золочеными пуговицами и отделкой муарового шелка, панталоны тоже оливково-зеленые, жилет белый и расшит голубыми и зелеными незабудками. Я разглядывал все это до полудня, а там настала пора обедать.
Часы трапезы дважды благословенны: для узников и для людей, страдающих отсутствием аппетита; они вехи в сером, однообразном течении времени. Я сидел над бараньей отбивной и пинтой крепкого портера так долго, что миссис Макрэнкин успела уже дважды с каменным лицом войти в столовую, чтобы убрать со стола; наконец она нарушила свое противоестественное молчание и осведомилась, не собираюсь ли я просидеть за столом до самой ночи.
Настали сумерки, и она вновь явилась — принесла чай. В шесть часов я удалился в спальню одеваться.
Теперь вообразите: я выхожу оттуда, фрак сидит на мне отлично, панталоны подчеркивают стройность ног; благородная простота моей осанки (весьма подобающая отпрыску опального рода) чуть скрашена франтовским жабо и вновь подчеркнута белоснежным жилетом, усыпанным незабудками (знак постоянства) и застегнутым на кораллово-розовые пуговицы (знак надежды). Оглядев себя, я остался совершенно доволен и отправился в резиденцию новоявленного Рыцаря печального образа — мистера Роули. Он был уже не такой зеленый, но все такой же несчастный, а у постели его сидела миссис Макрэнкин и начиняла его подобающими случаю поучениями из Книги притч Соломоновых.
При виде меня Роули оживился.
