Горбун, Или Маленький Парижанин - Феваль Поль Анри (читать книги полностью без сокращений txt) 📗

Триумф Гонзаго, занимающего высокое положение при дворе, всемогущего, богатого, имеющего противником всего-навсего бедного изгнанника, казалось, был предрешен. Но Тарпейская скала 82 находится рядом с Капитолием, и невозможно утверждать, что чаша будет выпита, до той поры, пока ее нет.

При всей безнадежности своего положения Анри де Лагардер, чья месть надвигалась неумолимо, непреклонно, как судьба, решил, наконец, явиться перед убийцей де Невера. Благодаря хитрости столь же гениальной, сколь и дерзкой он вскоре вынесет приговор Гонзаго с помощью самого Гонзаго, призвав в свидетели жертву, дабы указать убийцу…

4. ПАЛЕ-РОЯЛЬ

1. В ШАТРЕ

У камней свои судьбы. Каменные стены живут долго и видят, как сменяются поколения. Сколько историй они знают! Воспоминания какого-нибудь тесаного куба из туфа или известняка, песчаника или гранита были бы безумно интересны. Сколько вокруг драм, комедий и трагедий! Сколько великих и малых событий! Сколько веселья! Сколько слез!

Своим возникновением Пале-Рояль обязан трагедии. Арман дю Плесси кардинал де Ришелье 83, величайший государственный деятель и никудышный поэт, купил у сеньора Дюфрена старинный дворец Рамбуйе, а у маркиза д'Эстре большой особняк де Меркеров и приказал архитектору Лемрсье вместо этих двух аристократических резиденций возвести дом, достойный его высокой судьбы. Четыре других владения были приобретены, чтобы на их месте разбить сады. Наконец, чтобы открыть фасад, на котором красовался герб Ришелье, украшенный кардинальской шапкой, был куплен особняк де Сийери и пробита широкая улица, дабы его высокопреосвященство мог беспрепятственно проехать в карете на свои фермы в Гранж-Бательер. Улица сохранила имя Ришелье; название фермы, на территории которой ныне находится самый великолепным квартал Парижа, надолго пристало к району за Оперой; один лишь дворец не сохранил памяти о своем первом владельце. Только-только построенный, он сменил свой кардинальский титул на куда более высокий. Не успел Ришелье упокоиться в могиле, как его дом стал называться Пале-Рояль 84.

Этот грозный священнослужитель любил театр; можно было даже сказать, что он построил себе дворец, чтобы устроить там театры. Их было три, хотя, в сущности, достаточно было всего одного, чтобы поставить в нем трагедию «Мирам», обожаемую дочь его собственной музы. Сказать по правде, рука, отрубившая голову коннетаблю де Монморанси 85, была слишком тяжела, чтобы писать блистательные стихи. «Мирам» была представлена перед тремя тысячами потомков крестоносцев, у которых достало снисходительности рукоплескать ей. На другой день сотня од, столько же дифирамбов, двукратно больше мадригалов пролились на город нечистым дождем, дабы воспеть и прославить сомнительного поэта, но скоро эта непристойная шумиха смолкла. Втихомолку стали поговаривать о неком молодом человеке, который тоже писал трагедии, но не был кардиналом и звался Корнель 86.

Театр на двести зрителей, театр на пятьсот зрителей, театр на три тысячи зрителей — на меньшее Ришелье не соглашался. Следуя своеобразной политике Тарквиния 87, последовательно рубя головы тем, кто имел наглость возвышаться над общим уровнем, он занимался декорациями и костюмами, словно заботливый директор, каковым, в сущности, он был. Говорят, это он придумал бурное море, которое, волнуясь на поворотном круге, ныне так восхищает стольких отцов семейств, подвижные рампы и использование в спектаклях не бутафории. И еще он изобрел пружину, которая катила камень Сизифа 88, сына Эола в пьесе Демаре 89. Прибавим, что он куда больше дорожил своими разнообразными талантами, включая и талант к танцу, нежели славой политика. И это правило. Нерон 90 отнюдь не был бессмертным, несмотря на успех, который имел, играя на флейте.

Ришелье умер. Анна Австрийская с сыном Людовиком XIV переселилась в Пале-Кардиналь. Франция подняла крик у этих недавно выстроенных стен. Мазарини 91, который не сочинял трагедий в стихах, не раз, исподтишка посмеиваясь и одновременно дрожа, слышал рев народа, собравшегося под его окнами. Убежище Мазарини помещалось в покоях, которые впоследствии занимал Филипп Орлеанский, регент Франции. Они находились в восточном крыле здания, примыкающем к нынешней Ростральной галерее у Фонтанного двора. Мазарини прятался там весной 1648 г., когда фрондеры ворвались во дворец, чтобы самолично убедиться, что малолетнего короля не вывезли из Парижа 92. Одна из картин галереи Пале-Рояля представляет это событие и изображает, как Анна Австрийская, стоя перед народом, приподнимает одеяла, укрывающие младенца Людовика XIV.

По этому поводу сообщают остроту одного из правнуков регента, короля Франции Луи Филиппа. Эта острота вполне соответствует духу Пале-Рояля, здания скептического, чарующего, холодного, лишенного предрассудков, вольнодумца из камня, который однажды нацепил зеленую кокарду Камилл Демулена 93, а потом ублажал казаков; соответствует эта острота и потомкам воспитанника Дюбуа, потомкам самого умного принца, который когда-либо тратил время и золото государства на устройство оргий.

Казимир Делавинь 94, рассматривая картину, принадлежащую кисти Мозеса 95, удивился, что не видит рядом с королевой, стоящей посреди толпы, охраны. Герцог Орлеанский, впоследствии король Луи Филипп, усмехнулся и ответил:

— Охрана есть, но ее не видно.

В феврале 1672 г. Месье 96, брат короля, родоначальник Орлеанского дома, получил Пале-Рояль в собственность. Именно 21 числа этого месяца Людовик XIV передал ему дворец в наследственное владение. У Генриетты Анны Английской, герцогини Орлеанской, был там блистательный двор. Герцог Лартрский, сын Месье и будущий регент, в конце 1692 г. сочетался тут браком с мадемуазель Блуа, младшей побочной дочерью Людовика XIV от госпожи де Монтеспан 97.

В эпоху Регентства интерес к трагедиям упал. Грустная тень Мирам, должно быть, закрывала лицо, чтобы не видеть дружеских ужинов, которые герцог Орлеанский устраивал, как писал Сен-Симон 98, в «весьма странном обществе», однако театры продолжали действовать, поскольку в ту пору была мода на девиц из Оперы.

Красавица герцогиня Беррийская, дочь регента, вечно пребывавшая под хмельком, большая любительница нюхать испанский табак, составляла часть этого общества, куда входили, по свидетельству того же Сен-Симона, лишь «дамы сомнительной добродетели и люди ничтожные, но прославившиеся умом и распутством».

Но Сен-Симон, в сущности говоря, не любил регента, несмотря на дружеские отношения с ним. И если история не способна скрыть достойные сожаления слабости этого правителя, то в любом случае она являет нам его высокие качества, которые даже склонность к разврату не способна преуменьшить. Своими пороками он обязан бесчестному наставнику. Зато своими добродетелями он обязан только сам себе, тем паче, что прилагалась масса усилий, чтобы подавить их в нем. Его оргии — а такое случается крайне редко — не имели кровавой изнанки. Он был человечен и добр. Возможно, он стал бы даже великим, если бы не примеры и советы, какими отравляли его юность.