Кио ку мицу! Совершенно секретно — при опасности сжечь! - Корольков Юрий Михайлович (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
По старому обычаю, Сабуро сходил с сыновьями в храм предков, чтобы известить предков о переменах в судьбе детей, и сыновья уехали в армию.
И все же боги не оставили своим вниманием сыновей крестьянина Терасима. Их отправили в Токио, где не было никакой войны, где такие же, как они, крестьянские сыновья, одетые в мешковатую защитную форму, жили в длинных, как дорога, казармах. И многие были довольны. Каждый день они получали свой рис, а что касается службы, то самая суровая военная муштра не казалась им тяжелее работы в поле.
Все, кто был хоть немного старше рядовых солдат, — от капрала до командира роты (другие, более высокие начальники были недосягаемы, как император), — все внушали рядовым, что высшая солдатская добродетель есть послушание и выполнение приказаний. Солдат заставляли повторять, как школьный урок: война есть благо. Народ Ямато — высшая раса, ей предназначено небом господствовать сначала в Азии, потом во всем мире. В исполнении этой великой миссии каждый японский солдат имеет преимущество перед другими — умереть на императорской службе.
И еще, чтобы поняли все, даже неграмотные солдаты из самой глухой деревни, им разъясняли: «Японские плотники начинают строить дом с крыши, потом закрывают стены. Солдат — тот же плотник, он возводит Хакко Итио — японскую кровлю над миром, так повелел император Дзимму, внук богини солнца Омиками Аматэрасу…»
И снова и снова: нет выше почести для солдата, как умереть за императора!…
Был на исходе последний зимний месяц — февраль 1936 года. Недавние новобранцы, послушные, как молодые телята, беспрекословно выполняли любое приказание офицеров. Они часами вышагивали на казарменном плацу, стреляли по мишеням, кололи штыками соломенные чучела, кричали «Банзай!» и старательно повторяли поучения о высшей японской расе, которой суждено возвыситься над миром. Иногда солдат поднимали по учебной тревоге, и они в промозглой темноте ночи змеями ползли по сырой холодной земле, вскакивали и бежали в атаку, поражая невидимого противника.
Однажды солдат первой дивизии, как обычно, подняли по ночной тревоге, раздали боевые патроны и погрузили в открытые грузовики. Но почему-то на этот раз машины не поехали, как всегда, в сторону Иокогамы, а повернули к центру столицы. Токийские улицы были непривычно пустынны, и только колонна военных машин высвечивала фарами фасады домиков, рекламные щиты, вывески магазинов. По мере того как автомобили приближались к центру, дома становились все выше, теперь желтый свет фар, отражаясь в стеклах витрин, освещал только первые этажи.
Колонна прошла мимо императорского дворца, отгороженного стеной из крупного тесаного камня и нешироким рвом, заполненным водой. Солдаты благоговейно кланялись жилищу императора, по-военному отдавали честь.
С неподвижными лицами они невозмутимо сидели на струганых деревянных досках, как школьники в классе, только теснее — одной машины солдат хватило бы заполнить целый класс, если бы опять их сделать учениками… Братья Терасима сидели рядом. Дзиро думал о черноглазой Фудзико, и ему было грустно. Ичиро — об отце, вспоминал его рассказ про волка на кладбище, это развеселило его. Они думали о разном с одинаково бесстрастными лицами.
За парком Хибия машины свернули к громаде парламента. Контуры здания с квадратной башней едва обозначались на исходе ночи. Часть машин пошла дальше, к полицейскому управлению, а роте, в которой служили братья Терасима, приказали построиться и не стучать прикладами.
Подошел офицер в каске, с мечом и в белых перчатках. Командир роты вытянулся перед ним, почтительно выслушал приказание.
— Позади парламента находится резиденция премьер-министра. Немедленно окружить здание, занять все выходы. Движение на улице прекратить, при малейшем сопротивлении применять оружие, стрелять без предупреждения…
Командир роты скомандовал: «Бегом!», сам побежал впереди, солдаты с винтовками на плечах устремились за ним, шаркая и грохоча по асфальту каблуками своих башмаков. Сзади, как на учениях, два солдата тоже бегом тащили станковый пулемет, потом залегли с ним на перекрестке улиц.
Наступил пасмурный токийский рассвет. Падал снег, и ветер гнал его, как белый пух, по узкой улице, мимо коричневой стены резиденции премьер-министра. К чугунным воротам подошла группа офицеров. Они звонили, стучали, но никто не выходил, будто резиденция вымерла. Солдатам приказали разбить ворота, но металл не поддавался ударам прикладов. Тогда, вцепившись, как муравьи, в непосильную ношу, солдаты сняли с петель створку ворот и отодвинули ее в сторону. Группа офицеров вбежала во двор, бросилась к зданию, такому же коричнево-бурому, как стена. Застучали в дверь приклады, раздался звон разбитых стекол, на какие-то мгновения все стихло, потом из резиденции донеслись отрывочные пистолетные выстрелы.
Вот и все, что видели солдаты-новобранцы, которых вывели из казармы на «ночные маневры». Несколько батальонов первой дивизии, поддержанных третьим гвардейским полком и другими воинскими частями, заняли центральный район Токио — район Кодзимати, где находились правительственные учреждения, парламент, резиденция премьера. Войска даже окружили императорский дворец, но не осмелились проникнуть за дворцовые стены, где жил благословенный Хирохито — сын неба.
Так начался фашистский путч в Японии на рассвете 26 февраля 1936 года. Во главе путча стояли капитан Андо и поручик Курихара из первой дивизии, расквартированной в Токио. Вместе с ними в мятеже приняли участие еще двадцать офицеров и тысяча четыреста рядовых солдат и унтер-офицеров, но унтер-офицеры, как и рядовые солдаты, совершенно не представляли, на какие «маневры» подняли их среди ночи.
Конечно, в подготовке заговора участвовал неизменный Окава, человек с хищным профилем и глазами-трепангами, прикрытыми толстыми стеклами роговых очков. Его перед путчем только что освободили из тюрьмы, где он находился в связи с убийством премьера Инукаи, однако он немедленно взялся за старое.
Весьма доброжелательно отнеслись к путчу и представители гумбацу — военной клики, стремившейся к бесконтрольной власти в стране Ямато. Как только начался мятеж, военный министр генерал Кавасами дал приказ распространить листовки мятежников по всей армии. Он немедленно объявил в стране военное положение и осадное положение в Токио, впредь до ликвидации путча. В приказе перечислялись воинские части, на которые возлагалась обязанность поддерживать спокойствие и порядок. В этом списке значилась 1-я токийская дивизия, поднявшая военно-фашистский мятеж. Ей предписывалось обеспечить контроль за введением осадного положения в районе своей дислокации, то есть в центральном районе столицы Кодзимати…
В первые часы мятежа заговорщики ворвались в резиденцию премьер-министра Окада и застрелили его в упор из пистолета. Так, во всяком случае, стало известно утром двадцать шестого февраля. Саблями зарубили министра финансов Такахаси, убили лорда хранителя императорской печати адмирала Сайто, главного инспектора военного обучения генерала Ватанабэ, тяжело ранили главного камергера двора Судзуки…
Мятежники продолжали бесчинствовать, центр города находился в их власти, но в газетах не появлялось об этом ни единого слова до тех пор, пока высшие военные власти не определили своего отношения к мятежу.
В тот день, когда в японской столице вспыхнул военный путч, германский посол фон Дирксен, ничего не подозревая о токийских событиях, рано утром отправился в Иокогаму, куда с официальным визитом прибыл немецкий крейсер «Карлсруэ». Фон Дирксена сопровождали военные атташе, члены германского посольства, корреспонденты, не было только Рихарда Зорге. Фон Дирксен спросил о нем, и все поняли, что посол недоволен отсутствием ведущего германского корреспондента.
Зорге присоединился к сотрудникам посольства уже на палубе военного корабля, когда фон Дирксен проходил вдоль шеренги почетного караула моряков, выстроившихся в его честь. Пауль Венекер, морской атташе, весь отутюженный и накрахмаленный по случаю торжества, шепнул Рихарду:
