Камень духов - Кердан Александр Борисович (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗
Уже у себя на квартире Кирилл Тимофеевич рассмотрел книгу, которая спасла ему жизнь. «Наука благоразумия» сильно пострадала. Пуля тлинкита прошила ее почти насквозь и засела в задней обложке. Хлебников выковырнул пулю ножом, взвесил на ладони. «Подумать только, от такого свинцового кругляша зависит жизнь человека…» Раскрыл книгу и прочел фразу, находящуюся выше пробоины: «Сперва берись за деяния, затем за перо; от полей бранных к полям бумажным… Писателям также даруется любовь народа, притом вечная». А ниже – еще одна мудрость: «Нам ничего не принадлежит, кроме нашего времени; во времени живет даже тот, у кого нет пространства…»
…После случая в Котлеановой губе Хлебникову работалось отлично. Перо само скользило по бумаге, мысли текли свободно, точно кто-то подсказывал их ему. За несколько дней он написал больше, чем за весь предыдущий месяц. За этой работой Кирилла Тимофеевича застал Климовский, зашедший к нему попрощаться.
Накануне им удалось убедить главного правителя в необходимости нового похода. Чистяков распорядился выделить Климовскому продуктов и пороха и написал бумагу, в которой призывал начальников всех российских заселений на Кенае оказывать передовщику всевозможное содействие. Нынче из Новоархангельска на Кадьяк отправлялась «Волга», которая и должна была завезти Климовского в Кенайскую губу. Оттуда, уже на собаках, он пойдет в глубь континента по маршруту, о котором рассказывал Хлебникову.
– Спасибо, Андрей Александрович, – обнял Климовского Кирилл Тимофеевич, – жизнью тебе обязан…
– Что вы? Я тут ни при чем… Грасиана благодарите, – засмеялся Андрей. – В казарме оставил я, Кирилл Тимофеевич, свой сундучок. Там у меня кое-какие вещи, тащить их с собой накладно. Присмотрите за ними…
– Не беспокойся. Пригляжу. Ну что ж, ступай с Богом, – Хлебников перекрестил молодого человека и, когда за ним закрылась дверь, снова вернулся к столу.
О своем обещании он позабыл. Наутро пришел бриг «Охотск» с капитаном Зарембо, привез груз из форта Росс. В сопровождающем письме правитель Росса Павел Шелихов – потомок основателя Российско-Американской компании – писал, что посылает две тысячи сорок две фенеги пшеницы, тридцать семь фенег гороху, а также семьдесят пять пудов масла коровьего и девять пудов соленого мяса. На корабле были еще кожи, шкуры каланов, подстреленных промышленными у Ферлонских камней, и редкость – мешок горчицы.
Нужно было принять груз по описи, передать его в магазины компании, проверить, дабы товары там были размещены надежно. Потом надлежало написать ответное письмо Шелихову – бриг вскоре должен был отправиться назад. На все эти заботы ушло несколько дней. Как назло, погода испортилась. Проводить разгрузку приходилось под проливным дождем, временами шел мокрый снег. Дул противный норд-ост, который моряки называют «бичом Божьим». Он продолжается три дня, а то и целую неделю…
О просьбе Климовского Кирилл Тимофеевич вспомнил лишь тогда, когда ему сообщили, что прохудилась крыша казармы. Он отправился туда и нашел жилище работных в плачевном состоянии. Угол казармы, вместе с находившимися там пожитками, промок насквозь. Слушая жалобы поселенцев, Хлебников про себя попенял главному правителю: «Ему бы не своим домом заниматься, а подумать, как живут подчиненные. Александр Андреевич Баранов в первую голову заботился о них. А Чистяков… Сколько уже говорено ему, что нужна новая казарма… Капитан все отнекивается… Этак и до волнений среди работных доживем!»
Промышленные так же, как во времена Баранова, оставались в колониях публикой разношерстной. Были среди них те, кто приехал на Ситку по доброй воле, надеясь разбогатеть, были беглые крестьяне и разорившиеся купцы. Оставалось немало и тех, кому жизнь на матерой земле не сулила ничего иного, кроме каторги да рваных ноздрей. Эти-то люди и являлись на острове главными смутьянами. Из архивных записей Хлебников знал о восстаниях, которые поднимались в прежние годы против Баранова, о пьяных бунтах, подавляемых его железной рукой. Правда, со времени назначения главными правителями морских офицеров подобных случаев не было, но пили работные, как и раньше, много. Все пьянки завершались потасовками между собой или избиением какого-нибудь подвернувшегося под горячую руку алеута. Но случались они, как правило, в дни расчетов, когда промышленные получали свои «кожаные рубли» – специальные марки, заменяющие деньги. Их прежде печатали на тюленьей коже, за что они и получили такое название. С этого года кожаными остались только монеты достоинством в десять, двадцать пять и пятьдесят копеек, а другие марки стали печатать на грубом пергаменте.
Глядя, как промышленные переносят промокшие вещи на сухое место, Кирилл Тимофеевич с облегчением подумал: «Слава Богу, до расчетного дня далеко – не надерутся, а значит, будут покладистее…» Он, как мог, успокоил работных и их жен, пообещав, что нынче же отправит плотника отремонтировать крышу, и собрался было уходить, когда заметил, что в сыром углу остался чей-то сундучок.
– Чей? – спросил он обитателей казармы.
Никто не ответил.
– Да чей же это сундук?
– Вроде бы Климовского… Того, что недавно на Кенай отправился… – наконец вспомнила одна из женщин.
– Отнесите его ко мне на квартиру.
Когда сундучок был доставлен, Кирилл Тимофеевич осмотрел его. Старая крышка была вся в щелях. Значит, вода легко проникла внутрь. По всей видимости, все, что есть в сундуке, промокло. Кляня свою забывчивость, Хлебников решился вскрыть сундук, чтобы перебрать и просушить вещи.
Поковырявшись ножом в замке, Кирилл Тимофеевич поднял крышку и стал вынимать из сундука намокшее содержимое: новый сюртук, книги по мореходному делу, связку ассигнаций… На самом дне сундучка лежала рубаха из домотканого понитка. Хлебников отжал из нее воду, встряхнул. Рубаха затрещала. «Старая… – подумал он. – Для чего хранить такую?»
Его взгляд упал на ворот рубахи – там были какие-то буквы. Кирилл Тимофеевич разгладил это место и увидел вышитые крестом свои инициалы.
Когда у человека седеют волосы и на челе появляются морщины, память, подобно зрению, становится дальнозоркой. Легче вспоминается то, что было давно, труднее – случившееся недавно…
Хлебникову в ту ночь не спалось. Ему вспомнились родной Кунгур и собственное детство. Вспомнились так ясно, что почудилось, будто нет разделяющего его с родиной расстояния, нет долгой разлуки и сам он – все еще худой русоголовый мальчишка с большими, торчащими ушами…
Кирилл был ребенком тихим и послушным, но однажды, в девятилетнем возрасте, вусмерть перепугал старшую сестру Ольгу – один и без разрешения ушел из дому на речку Кунгурку, которая протекала в двенадцати верстах от города. По рассказам братьев, Кирилл знал, что на ее берегах когда-то располагался старый Кунгур, сожженный татарами. Где-то там находилось и древнее поселение казаков с названием Ермаково Городище, от которого, если верить преданиям, струги покорителя Сибири отправились в свой знаменитый поход. Мальчику захотелось посмотреть на эти места. Конечно, никаких следов старых поселений он не обнаружил. Воротился домой поздно вечером, голодный и усталый, и был впервые отшлепан Ольгой, от тревоги за него не находившей себе места. Сестра сызмальства заменила ему умершую мать и относилась к нему по-матерински. Наказав Кирилла, она тут же разрыдалась и пообещала рассказать о его проступке старшим братьям, Алексею и Ивану.
– Не надо, Ольга! – взмолился Кирилл. – Я больше не стану озорничать. Вот те крест!
Братьев Кирилл совсем не боялся, но расстраивать их не хотел. Опасался, что передумают и не возьмут с собой, куда обещали. Самый старший из Хлебниковых – Алексей – при устье реки Шаквы выстроил мельницу. Кириллу страсть как хотелось там побывать, узнать, как делают настоящую муку. А Иван говорил, что повезет его посмотреть, как роют нанятые им землекопы канал от озера Кадошникова до Сылвы. Зрелище по тем временам диковинное…
Хорошо, что Ольга не стала ябедничать и эти поездки состоялись. Кириллу на всю жизнь запомнились белые с головы до пят мукомолы, огромные жернова, вращаемые водой, вереница подвод с мужичками, ожидающими перед мельницами своей очереди. А разве позабудешь, как по приказу Ивана строители разобрали запруду и озерная вода мутным могучим потоком хлынула в рукотворное русло?
