Вторжение в рай - Ратерфорд Алекс (читаем книги бесплатно TXT) 📗
Испытывает ли Байсангар хоть когда-то чувство неудовлетворенности, порой одолевающее его? Не хочется ли ему иногда выехать лунной ночью в набег, чувствуя на лице холодное дуновение горного ветра? Или уснуть на жесткой земле под звездами, держа меч под рукой, не зная, что принесет следующий день, кроме того, что он будет трудным и полным опасностей? Бабур и сам понимал, что накатывавшая на него жажда деятельности нелепа, но спустя всего шесть недель после овладения Самаркандом он уже не находил себе места. То его тянуло в Кабул, убедиться, что там все в порядке, хоть там и был оставлен сильный гарнизон, то одолевало нетерпеливое стремление поскорее вернуть Фергану, которую теперь, после падения власти узбеков, растаскивали на куски местные вожди и военачальники, войска которых больше походили на разбойничьи шайки. Ему ничего не стоило разделаться с ними одним ударом, имей он возможность покинуть Самарканд, но сначала требовалось установить порядок в городе. Он созвал видных горожан, чтобы объявить им, как будет управляться Самарканд, и сейчас они ждали, несомненно, надеясь получить выгодные и необременительные должности.
Войдя в тронный зал, Бабур поднялся на помост, и его подданные, по знаку Байсангара, распростерлись ниц на мягких, богатых коврах, которых у бежавших узбеков не хватило времени прибрать с собой. Он машинально кивнул им, хотя голова его была занята другим. Персам к настоящему времени пора было бы убраться. Некоторые, впрочем, отбыли сразу после прочтения хутбы, провозглашающей Бабура владыкой, но тысяча всадников продолжала стоять лагерем на лугу, сразу за воротами Игольщиков, и с ними находился Хусейн, личный мулла самого шаха. Всякий раз, когда Бабур в разговоре с командиром персов, родичем Исмаила, поднимал вопрос об их уходе, ответ был один и тот же — он ожидает повеления шаха. Как только приказ будет получен, он и его люди уедут прочь.
Приказать им убраться Бабур не мог, но мог настаивать на том, чтобы те не показывались на улицах Самарканда. Враждебность населения по отношению к ним никуда не делась. Более того, надежды на то, что горожане благосклонно отнесутся к вести о признании им верховенства шаха, ибо обретут в его лице могущественного покровителя, не оправдались. Напротив, это породило всяческие слухи и подозрения: Бабуру уже несколько раз приходилось встречаться с влиятельными муллами и заверять их в том, что у шаха не было и нет намерений покушаться на их веру. Старый проводник из медресе, с лицом почти столь же белым, как и его одежды, зашел еще дальше, укоряя Бабура за то, что тот имеет дело с закоренелыми еретиками, и требовал их изгнания.
— Даже узбеки, при всей их дикости, исповедовали истинную веру… — заявил он.
«Даже узбеки»! Бабур и думать не мог, что когда-нибудь услышит подобные слова. Да, как бы то ни было, ему следовало найти способ избавиться от персов.
— Повелитель, — прервал его раздумья Байсангар. — Твои подданные ждут твою речь.
Бабур развернул свиток со списком последних назначений — солидный купец в ярко-голубом халате вперил в него выжидающий взгляд, но как раз в этот миг золоченый, с бархатным сиденьем трон, на котором восседал правитель, вдруг накренился набок. Бабур попытался выровняться, но в результате и он сам, и трон упали на пол. Воздух наполнился грохотом и треском, все вокруг задрожало. С потолка полетела плитка и куски лепнины.
В воздухе стояла горькая на вкус пыль. Бабур закашлялся, а когда попытался набрать воздуха, втянул в себя еще больше пыли. Глаз было не открыть. Он обхватил голову руками, чтоб ее не разбил какой-нибудь кусок лепнины, но спустя несколько мгновений толчки прекратились так же внезапно, как и начались. Слыша вокруг стоны, Бабур осторожно приподнял голову и слегка разлепил слезящиеся глаза. Хотя отделка повредилась и некоторые камни вывалились из гнезд, несущие стены и потолки Кок-Сарая выдержали землетрясение. Мастера Тимура строили на славу. Оглядевшись, он увидел, что Байсангар лежит без сознания: его ярко-зеленый, как подобало по должности, халат стал серым от пыли.
— Стража! — закричал Бабур, не зная, есть ли кому откликнуться на его зов, но почти сразу же послышался топот бегущих ног, и сквозь завесу клубящейся, медленно оседающей пыли он разглядел двоих воинов, что несли стражу в передней.
— Пошлите кого-нибудь за моим хакимом и соберите всех лекарей, кого можно. Великий визирь ранен — и не он один.
Бабур поднялся на ноги и приложил пальцы к жилке на шее, как часто делал на поле боя с ранеными соратниками. Да, Байсангар был жив — пульс, хоть и слабый, но равномерный, ощущался. Но лоб его вспухал, и наливался пурпуром здоровенный синяк. Потом визирь открыл глаза и, увидев над собой лицо Бабура, смутился.
— Это было землетрясение… Хаким сейчас придет.
Бабур оторвал полу своей туники, свернул и положил Байсангару на лоб.
— Мне надо на женскую половину, узнать, как там дела.
Вокруг него, в тронном зале, еще не совсем оправившиеся люди поднимались на ноги и помогали встать другим, но некоторые так и лежали неподвижно. Спотыкаясь об обломки кладки, Бабур выбежал из зала и устремился к широкому лестничному пролету, что вел наверх на женскую половину. Везде виднелись трещины и разломы, факелы и лампы попадали из ниш, — он отшвыривал их, торопясь, ногами, — но и здесь стены времен Тимура устояли.
Высокие двойные двери, заново посеребренные и инкрустированные бирюзой с тех пор, как юный Бабур и его люди выбили их, тоже держались, хотя каменная дверная рама над ними треснула, а часть плитки, которой был выложен потолок, осыпалась, усеяв пол яркими, как крылья бабочек, осколками. Слуг, которые должны были дежурить снаружи, не было и в помине, и Бабур, с разбегу налетая на дверь, успел подумать, что они ответят за свое небрежение.
Первым, что он увидел, ворвавшись внутрь, было лицо Махам. С рассыпавшимися по плечам волосами, она стояла в центре комнаты, где, не считая нескольких упавших предметов обстановки, разбросанной еды да разбитой глиняной посуды, все было цело. На руках она держала плачущего Хумаюна, но глаза были ясны и чисты.
— Ну видишь, Хумаюн? Говорила же я тебе, нечего тут бояться. Это просто глупый великан топнул ногой, чтобы нас позлить… Вот и отец пришел, как я и сказала.
Бабур поцеловал ее в лоб, забрал у нее Хумаюна, ощущая теплоту тела, которое сейчас, в три годика, уже не было младенчески пухленьким. Ореховые, совсем как у матери, глазки встретились с его взглядом. Малыш перестал плакать и улыбнулся.
— Насколько велик урон?
— Да уж не мал, повелитель. Многие дома и амбары разрушены: они были не такими крепкими, как Кок-Сарай. Около сотни человек погибло, а раненых так и вовсе человек триста.
На лице Байсангара, под огромным, сообразно его сану, тюрбаном, до сих пор были видны синяки, однако поправлялся он быстро.
— Восстановление оплатит казна — объяви об этом горожанам и организуй раздачу зерна с казенных складов всем нуждающимся. Близится зима, и мои подданные не должны голодать.
— Будет исполнено, повелитель.
Байсангар ушел, а Бабур остался один, в восьмиугольной позолоченной комнате, которую он использовал для приемов наедине. Ему повезло: обе его жены, Махам и Гульрух, и оба сына, Хумаюн и Камран, остались целы и невредимы. Ханзада безопасно пребывала в Кабуле вместе с Кутлуг-Нигор. Но то, что подобное случилось в самом начале его правления, было дурным знаком: на улицах и базарах толковали о том, что катастрофа произошла из-за присутствия в городе еретиков-персов.
Его невеселые раздумья прервал раздавшийся с высоты минарета, призывающий к молитве крик муэдзина. Сегодня была пятница, а в этот день он молился в Большой мечети вместе с народом. Это должно было понравиться подданным, а для него самого моление служило неким духовным бальзамом, в какой-то мере унимавшим его постоянную неудовлетворенность и беспокойство.
Спустя двадцать минут, облаченный в тунику из зеленой парчи, перетянутую темно-зеленым шерстяным кушаком, в подбитом мехом плаще, с отделанной эмалью, золотой цепью на шее, желтых сапогах из оленьей кожи на ногах и Аламгиром на боку, Бабур выехал из Кок-Сарая к высокому сводчатому проезду, что вел к мечети Тимура. Чтобы расчистить ему путь на запруженной спешившим на пятничную молитву народом улице, страже приходилось пускать в ход древки копий. Толпа горожан сегодня казалась угрюмой и молчаливой.
