Мадам де Шамбле - Дюма Александр (книги онлайн полные версии .txt) 📗

— Уже! — воскликнул я.

— Если ты скажешь: «Останься!» — я буду с тобой сколько пожелаешь. Но слуги видели, как я уходила, и должны увидеть, как я вернусь. Когда мы переберемся в оранжерею, я избавлюсь от подобных опасений, так как буду спускаться по черной лестнице и мне не понадобится открывать ворота. Тогда я почувствую себя Джульеттой и не захочу тебя отпускать. Сегодня же я Ромео и потому вынуждена уйти.

— Не говори мне о Ромео и Джульетте, — взмолился я, — как бы воспоминание о любовниках из Вероны не навлекло на нас беды. Помнишь, ведь они не могли расстаться перед смертью?

— А мы и не расстанемся. Из этого окна видно мое окно. Возле него всю ночь будет гореть свеча, говоря тебе, что я рядом и думаю о тебе даже во сне.

— Можно хотя бы проводить тебя до ворот парка?

— Почему бы и нет? Мы пройдем через кладбище и, конечно, в такой час никого там не встретим.

— Нет, — поспешно возразил я, — только не сегодня. По крайней мере, не вместе.

— Но я пришла сюда именно этим путем — так ближе всего.

Я почувствовал, как дрожь пробежала по моим жилам.

— Тем более не стоит возвращаться в усадьбу той же дорогой, — заметил я, пытаясь улыбнуться.

— Уже десять часов, госпожа, — сказала Зоя, тихонько постучав в комнату.

— Вот видишь, — произнесла Эдмея.

— Ах! — воскликнул я. — Ты не представляешь, до чего мне трудно расстаться с тобой сегодня вечером! Если ты когда-нибудь узнаешь почему, то пожалеешь меня.

Мы вышли через сад, миновали увитую виноградом аркаду и направились через поле к воротам усадьбы. До нее было не более двухсот шагов. Не доходя до ворот шагов двадцать, графиня остановилась.

— До завтра, — сказала она.

— До завтра? — переспросил я, вздрогнув.

— Ну, конечно, — ответила Эдмея, удивленная моим тоном. — Неужели ты думаешь, что я не найду способа прийти к тебе, зная, что ты рядом?

— Дай-то Бог! — пробормотал я.

Она посмотрела на меня с еще большим недоумением.

— Прости, я не знаю, что говорю.

Опасаясь выдать свой секрет, я поцеловал руку Эдмеи и быстро пошел прочь.

Оглянувшись, я увидел, что графиня вместе с Зоей скрылись за воротами.

Я находился рядом с кладбищем, но не решился зайти туда.

Проходя мимо дома священника, я заметил, что у аббата Клодена еще горит свет.

Я подошел к окну и увидел сквозь приоткрытые ставни этого достойного человека, сидящего за столом и читающего толстую книгу, очевидно Библию. И тут мне в голову пришла одна мысль: я вошел в дом.

Как и дверь церкви, дверь служителя Бога была не заперта.

Заслышав мои шаги, священник обернулся и сразу узнал меня.

— Добро пожаловать, сударь, — сказал он, вставая. Заметив тревогу на моем лице, аббат Клоден добавил:

— Вы явно пришли ко мне не за утешением.

— Увы, святой отец, — ответил я, — в моей душе царит великое смятение. Я боюсь, что скоро случится страшная беда. Не поможете ли вы мне своими молитвами Господу?

— Через какое-то время мои молитвы были бы более действенными, — с печальной улыбкой сказал священник, — поскольку я был бы тогда в небесной обители Господа, но и сейчас, как бы далеко от Неба я ни находился, вы можете рассчитывать на меня.

— Одной особе, которая чрезвычайно мне дорога, будет грозить завтра утром, между шестью и семью часами, смертельная опасность. Помолитесь за нее, святой отец. Всеведущий Бог поймет, за кого вы просите.

— Завтра, между шестью и семью часами, сын мой, я отслужу молебен о ее здравии. Если вы хотите присутствовать на службе, мы будем молиться вместе.

Взяв священника за руки, я воскликнул:

— О святой отец! Вы земное воплощение Божьей доброты. Завтра, в семь утра, я буду в церкви.

Немного успокоившись, я вернулся в гостиницу. Неужели, думал я, любви Эдмеи, усердия священника и моих страданий недостаточно, чтобы Господь сжалился над нами?

Поднявшись к себе в комнату, я подошел к окну. Свеча на окне графини, видневшаяся за занавесками, горела подобно звезде, скрытой облаками. Я не сомневался, что Эдмея сейчас тоже смотрит в мою сторону. Расположившись в кресле у окна, я не сводил глаз со свечи.

— Увы! — прошептал я. — Завтра, быть может, вместо этой свечи, озаряющей живую веселую графиню, в комнате будет пылать церковная свеча перед холодным трупом!

Я не стал ложиться, но в конце концов усталость взяла свое. Я закрыл глаза и уснул в кресле около трех часов ночи.

Меня разбудили звуки колокола, призывающего к утренней мессе, на которой я должен был присутствовать. Достав часы, я увидел, что уже ровно семь.

Через час мне предстояло узнать, сбудутся ли мои опасения или нет.

Я спустился вниз, пересек кладбище и вошел в церковь. Священник уже начал службу, и я встал на колени возле ограждения клироса.

Я не знаю ни писаных молитв, ни текста литургии. Поэтому я повторял только одно:

— Боже мой! Господи! Смилуйся над нами! Великий Боже! Не разлучай нас! Посреди мессы часы пробили половину восьмого. Не знаю, какое ощущение производит клинок ножа, входящего в сердце, но оно, наверное, столь же острое и столь же леденящее, как то, что испытал я, услышав звон бронзового колокола.

Служба продолжалась, и время шло. Священник уже начал поднимать святую облатку к Небу, послышался звук колокольчика, призывавшего меня встать на колени, как вдруг дверь с шумом отворилась, и Зоя вбежала в церковь с воплем:

— Господин аббат, скорее в усадьбу! Госпожа графиня умирает! Оказавшись лицом к лицу с Зоей, я попытался что-то сказать, спросить или закричать, но не смог выдавить из себя ни слова.

Я бросился к выходу, намереваясь поспешить на помощь Эдмее, как будто это было в моей власти.

Но Зоя вскричала, преградив мне путь:

— Не ходите туда! Граф сейчас у ее постели. Этот последний удар окончательно подкосил меня.

Я покачнулся и стал отступать назад, чтобы прислониться к одному из столбов, подпиравших свод, но мои колени подогнулись, я соскользнул вдоль столба и упал на каменный пол, не в силах издать ни единого звука.

На мгновение у меня мелькнула надежда, что ангел смерти поразил меня и Эдмею одновременно.

И я потерял сознание.

XLIV

Я пришел в себя, лежа в комнате аббата Клодена. Почтенный священник сидел у моего изголовья, глядя с тревогой, как я возвращаюсь к жизни, и его устремленные на меня глаза, в которых стояли слезы, были полны сострадания.

Сначала я не мог понять, где нахожусь, и не помнил, что произошло. Затем, подобно тому как свет проникает в темную комнату, когда

постепенно открывают ставни, ко мне мало-помалу вернулась память и душу захлестнула боль.

Я испустил крик, и этим криком было ее имя:

— Эдмея! Эдмея!

— Молитесь за нее, сын мой! — сказал священник. — Ее душа тоже молится за вас.

Схватив аббата Клодена за руку, я приподнялся и вскричал:

— Умерла! Эдмея умерла!

— Сегодня утром, между семью и восемью часами, когда вы присутствовали на службе, которую я проводил. Бог должен был услышать наши слова милосердия и прощения, прежде чем она вознеслась на Небо.

— О святой отец, святой отец! — воскликнул я. — Вы не знаете, что это был за ангел. Это ей следовало проявить милосердие и простить нас.

Я вскочил с постели.

— Куда вы? — спросил священник.

— Куда? Я пойду к ней. Неужели вы думаете, что я позволю похоронить Эдмею, не взглянув на нее в последний раз?

— Сын мой, — произнес аббат, умоляюще складывая руки, — ваша любовь к ней при ее жизни была греховной, и ваше присутствие у ее гроба было бы неприличным. Я умоляю вас, не ходите туда.

Я снова опустился на кровать, подавленный горем, и задумался.

Значит, этот человек, палач и мучитель Эдмеи, обобравший ее до нитки и разоривший ее, стрелявший в нее из пистолета в порыве гнева, был вправе устраивать похороны и следить за исполнением последней воли покойной, был в глазах света вправе оплакивать ее, проливая лицемерные слезы, а я, кого она еще вчера называла своим возлюбленным, своей душой и жизнью, один лишь я не мог приблизиться к ее гробу, не имел права взмахнуть буксом над ее саваном и был вынужден молча скорбеть в одиночестве!