Адъютант его превосходительства - Северский Георгий Леонидович (читать книги регистрация .txt) 📗
Щукин нетерпеливым жестом остановил его:
— Вы хотите сказать, что это ваше сугубо личное дело. Безусловно, ваше… Вы вправе выбирать друзей и подруг согласно своему вкусу, сердечным наклонностям, привычкам и, конечно… — Тут Щукин, подчёркивая значение сказанного, произнёс по слогам: — Вос-пи-тани-ю… — Кольцов ещё раз попытался что-то сказать, возразить, возмутиться, но Щукин кисло поморщился, всем своим видом выражая недовольство тем, что Кольцов осмеливается его перебивать. И снова угрюмо произнёс: — Я попросил вас зайти ко мне вот почему. Не далее как вчера моя дочь предупредила меня, что пригласила вас в гости к нам… Я хотел бы сказать, что мне будет неприятно, если вы примете это приглашение… — И Щукин, словно ожидая от Кольцова упорного несогласия, угрюмо опустил вниз глаза. Было видно, что он и сам понимает: их разговор никак не может войти в нужное русло, ему трудно даются убедительные и здравые слова.
Но Кольцов все понял, и особенно то главное, что полковник Щукин в ослеплении отцовских чувств пошёл по ложному пути, что расчёт Кольцова оправдался и случай с Осиповым не бросает на него ни малейшей тени. Похоже, что это так.
— Николай Григорьевич! Но это несправедливо! Я действительно был два раза в том доме, — тихо сказал Кольцов и сделал выразительную паузу, показывая, как ему трудно даётся это признание. — Хозяин — археолог, а не лавочник. Время и разруха вынудили его торговать старинными монетами, распродавать свою коллекцию…
Щукин нетерпеливо слушал, чутьём опытного разведчика угадывая за словами этого любимчика командующего какой-то второй, настойчиво ускользающий от него, Щукина, смысл. И чтобы скрыть от Кольцова свою обескураженность и досаду, он внезапно поднялся из-за стола, неприязненно отодвинул от себя ставшие в этот миг ненужными бумаги и коротко, как команду, бросил:
— Я вас более не задерживаю!
— Не понимаю, но мне кажется, вы крайне несправедливы по отношению ко мне, — с нескрываемой горечью ещё раз повторил Кольцов и, тщательно закрыв за собой дверь, вышел от полковника с ощущением одержанной победы.
На скамейке, у самых дверей кабинета, все ещё сидел, комкая в руке выцветший от солнца и дождей картуз, старик сторож. Увидев Кольцова, он встрепенулся и снова стал внимательно к нему присматриваться и — никак не мог вспомнить, где и когда он уже встречался с этим человеком…
— Сидорин! — выкрикнули из щукинского кабинета.
Старик вытянулся по стойке «смирно» и одёрнул на себе косоворотку. Затем строевым шагом, но так, что его заносило куда-то вбок, трепетно направился в кабинет.
— Явился по вашему приказанию! — зычно гаркнул он полковнику Щукину и стал глазами, как его когда-то учили, пожирать начальство.
— Проходите, Сидорин ваша фамилия? — бесцветным и оттого сильно действующим на неискушённых голосом произнёс полковник.
— Так точно-с, Сидорин! — радостно отозвался сторож.
— Давно работаете на железнодорожном складе? — таким же ровным, бездушным голосом спросил Щукин, даже ни разу не поглядев на сторожа.
Сидорин начал рассказывать обстоятельно и деловито. Он привык за долгую свою жизнь так говорить с начальством, зная, что за бестолковщину оно по головке не гладит.
— Приставлен я, значит, ваше высокоблагородие, к складу уже седьмой год. И при царе-батюшке, и при красных, и при ваших. Власти меняются, а без сторожей, стало быть, ни одна не обходится. Там, где ежели есть что охранять, нужен караул. Хочешь порядка — станови сторожа. А то разворуют, разнесут, крошки не оставят. Люди — воры, сами знаете…
Щукин сердито оборвал его:
— Сто пятый-бис при вас отправлялся?
— Так точно, при мне, ваше высокоблагородие. — Сидорин наконец понял, что от него требуют не обстоятельности, а чётких ответов.
— Паровоз с вагоном вам видно было?
— Как на ладони, ваше высокоблагородие.
— Ну и что вы видели?
— Да ничего такого. Сел в вагон офицер, охрана, и поехали они…
— А на паровоз кто сел?
— Окромясь трех паровозников, никто не садился.
Щукин заинтересованно поднял голову, снова спросил старика:
— Значит, вы хорошо видели, что на паровоз сели три человека?
— Вот как вас вижу… Это уж точно, ваше высокоблагородие. Глаз у меня, надо сказать, прицельный, артиллерийский.
— Вы знаете этих троих? — строгим голосим продолжал задавать вопросы Щукин.
— Только машиниста, Кособродова Митрий Митрича… — добросовестно признался Сидорин.
— А остальные как выглядели? — не отступал от своего полковник?
— Обыкновенно, ваше высокоблагородие. Молодой парень, человек такой, — средних годков… неловкий… — опять перешёл на обстоятельную речь Сидорин, почувствовав заинтересованность Щукина.
— Неловкий? Почему? — невольно вскинулся полковник. Сторож потёр переносицу пальцами, переступил с ноги на ногу и с готовностью ответил:
— Да он когда на паровоз садился, то с подскоком. И чуть сундучок не выронил.
— Вспомните, как он выглядел, — попросил Щукин, теперь уже не без любопытства изучая этого цепкого на зрение человека. — Лицо, фигура?.. Самое приметное вспомните…
Сторож старательно насупил брови, наморщил лоб, всем своим видом показывая, что старается думать изо всех сил.
— Ничего больше не запомнил, — наконец вздохнул он. — Да и темновато было, ваше высокоблагородие.
— Ладно. И на том спасибо. Понадобитесь — вызовем. О нашем разговореи— никому! — сухо сказал Щукин.
— Уж не сумлевайтесь, ваше высокоблагородие. Я — ни-никому! Я — за порядок! Должен же он когда-нибудь установиться твёрдо!
Сторож пошёл, старчески шаркая ногами. У дверей остановился, поклонился.
Щукин несколько мгновений сидел молча, что-то прикидывая, потом нажал кнопку звонка. И тут же незамедлительно на пороге появился молоденький поручик.
— Прикажите начальнику железнодорожной охраны доставить паровозную бригаду сто пятого-бис…
…Машиниста сто пятого-бис Дмитрия Дмитриевича Кособродова втолкнули в узкую тёмную комнату с облезлыми и исчёрканными стенами. Здесь стоял хромой дощатый стол и две табуретки, а в потолок ввинчена зарешеченная электрическая лампочка.
Положив руки за спину, по комнате с неторопливой выжидательностью ходил ротмистр Волин, не показывая арестованному налитых ненавистью глаз.
— Дмитрий Дмитриевич, — елейным голосом участливо сказал он, — кто должен был вести в тот вечер паровоз?
— Я уже объяснял там, в депо, бригада Колпакова, — недоуменно пожимая плечами, пробубнил машинист. — А только загуляли они. У кочегара ихнего дочка замуж выходила. Ну и попросили меня. Чтоб я, значит, съездил…
— А может, наоборот: вы попросили его остаться дома? — прицелился взглядом в переносицу машиниста Волин, уже заметно выходя из себя.
— Ну зачем же это мне?.. — невозмутимо спросил Кособродов, невинно сложив руки на коленях.
— Рассказывайте, что было дальше! — все больше раздражаясь, наседал Волин.
— Дальше? — Кособродов помедлил, опять пожал недоуменно плечами и продолжил: — А что было дальше… сели да поехали…
— Втроём?
— Это я тоже уже говорил! — Кособродов поднял на Волина лукаво-невинные глаза. — Без помощника мы поехали. Заболел помощник.
— И паровоз вы, значит, вели вдвоём? — загадочно спросил ротмистр, радуясь заранее расставленной ловушке.
— Вдвоём, — как ни в чем не бывало повторил Кособродов.
— Не путаете?
В комнату стремительно вошёл Щукин. Сел на край стола, бросил вопросительный взгляд на Волина.
— Вдвоём, говорят, были, Николай Григорьевич.
— Вдвоём? — Щукин достал портсигар, закурил, затем резко обернулся к Кособродову и быстро спросил: — А третий кто был на паровозе? Пассажир?
— Никого больше не было. Я уже сказал! — твёрдо ответил Кособродов.
Щукин неприязненно оглядел арестованного и подал Волину какой-то знак глазами.
Волин открыл дверь, крикнул:
— Давайте!
В комнату втолкнули паренька — кочегара сто пятого-бис.