Тени пустыни - Шевердин Михаил Иванович (книги онлайн читать бесплатно TXT) 📗
Старейшина селения шейх Исмаил Кой, глава нищих курдов, держался по–королевски высокомерно. Своим длинным носом Исмаил Кой разнюхал, что перед ним чужеземцы и что в их присутствии можно ругать сколько угодно персидские власти. Погрязшие в болезнях, суевериях, его подданные курды причиняли, видимо, немало беспокойства местной администрации. Из заржавленных, много повидавших на своем веку кремневых, в рост человека ружей курды попадают сверхметко во все, до чего долетают их круглые пули. Желая развлечь гостей, Исмаил Кой приказал привести скакуна, на котором была сбруя вся в драгоценных камнях. Вождь уже забыл, что, по его словам, всех коней в становище реквизировали налогосборщики. Он вскочил в седло, разогнал скакуна и на всем скаку сшиб из винтовки с верхушки тополя ворону. Исмаил Кой тут же разрешил пострелять своим воинам. И стреляли они отлично, несмотря на быстро сгущавшиеся сумерки.
С грозно насупленными кустистыми бровями, со своими тремя старинными курковыми пистолетами за поясом курдский шейх производил внушительное впечатление.
— Мелек Таус подбирает из сосуда моей жизни капли уже восемьдесят пять лет, — сказал он. — Но мы, курды, награждены чудеснейшим даром небес — терпением… Терплю я, терпит и мой многотерпеливый народ…
Слова шейха несколько отдавали богохульством, и, судя по упоминанию Мелек Тауса — князя Павлина, олицетворяющего злое начало, — его высочество шейх принадлежал к секте йезидов. Поведение Исмаил Коя коробило правоверного суннита Гуляма, но это не мешало ему с завидным аппетитом уничтожать горелые куски козьего мяса, поджаренного прямо на раскаленных камнях, и пахнущий затхлостью, похожий на портянку лаваш. Роскошное угощение путники получили лишь потому, что, случайно проговорившись, Зуфар снискал благосклонность самого Исмаил Коя.
Зуфар заговорил о следах автомобиля, проехавшего сегодня утром мимо.
— Наверно, это был русский консул, — закивал головой шейх. — Почему он только не завернул к нам в селение? Хороший охотник русский, мы вместе с ним уже не раз стреляли джейранов.
— Никакой не русский, — сердито заявил Зуфар, — это — чтоб ему!.. автомобиль консула–инглиза.
Подернутые старческой пленкой, но очень злые глаза Исмаил Коя вдруг засветились. Взгляд их кольнул Зуфара.
— Э! Ты не любишь инглизов, а?
— А ты?
— Русский говорит курду: «Здравствуй, будь здоров!» Инглиз твердит: «Сгори твой отец, собака!» Русский норовит положить на скатерть червонец англичанин не успевает еще сесть на палас, уже командует: «Подай сюда это! Принеси сюда то!» Теперь эти проклятые подговорили генерал–губернатора запретить курдам пасти скот по ту сторону Копет–Дага у Советов. Курды терпят огромные убытки. Раньше за шерсть, кожу мы брали у большевиков ситец, ведра, сапоги… А теперь! Убыток, разорение!..
Исмаил Кой грубо выбранился. Он раскричался. Он никого и ничего не боится. Он застрелил собственноручно семьдесят трех инглизов, не считая персидских и турецких жандармов. Он воевал против инглизов уже два раза и стрелял их точно куропаток.
— Тринадцать раз я был ранен и двадцать восемь раз женат! — вопил шейх голосом одержимого. — Кто скажет, что Исмаил Кой не курд! При слове «курд» содрогаются сердца инглизов, персов, турок. Курда Исмаил Коя бросили в тюрьму! Кто? Инглизы. Исмаил Коя и его племя изгнали из Ирака. О Мелек Таус! Кто? Англичане… Мужчины, женщины, дети племени Исмаил Коя умирают от голода. Из–за кого? Из–за инглизов. Из–за кого терпим мы, курды, поношения и беды? Из–за инглизов. Из–за букашек. Я переворачиваю букашку ногой, и она бежит туда, я касаюсь ее подолом моего камзола, и она бежит сюда, я подую на нее, и она летит неизвестно куда… Ничтожества! И из–за того, что у них пушки, у них пулеметы, у них аэропланы, мы, курды, здесь, у подножия горы Джангир, дохнем с голоду и лижем туфлю персидского жандарма. Проклятые! Детей курдов они отнимали у матерей, как жеребят у кобыл. О справедливость!
Он весь бурлил и кипел. Он сжал Зуфара в объятиях и поклялся Мелек Таусом, что не встречал более приятных людей, чем он и его друг, которого — пусть он не знает горя и бед — принял было за инглиза.
Он вытащил из–за шарфа, обвернутого несколько раз вокруг талии, тяжеленный пистолет и попытался подарить его Зуфару. Он впал в неистовое возбуждение и позвал в свою глинобитную хижину десяток воинственных стариков, до того оборванных и грязных, что каждый из них, казалось, не преминет оставить на ковре в подарок парочку, другую вшей.
Занятый гостями, Исмаил Кой не захотел совершать вечернюю молитву. Впрочем, он сослался на авторитет священного писания.
— В часы восхода и захода намаз запрещен, ибо в это время видны на краю неба рога сатаны, такие же, как у инглизов. Инглизы виноваты в том, что мы живем подобно мокрицам. Клянусь, дела курдов плохи. Иначе разве мои мужчины работали бы по приказу правительства целый год даром на помещиков–персов? Целый год мои курды не спят со своими женами. Корень нашего племени истощится и высохнет. О, если бы мы не растратили силы племени на войну с инглизами и персами! У них пушки, пулеметы. Они задавили нас силой. Иначе разве потерпел бы я, чтобы персы–чиновники за отобранную у курдов корову платили по два–три крана вместо полтораста двухсот?
Долго еще Исмаил Кой ругал инглизов, виновников бед своего гонимого племени. И все же сначала он остерегался говорить о самом наболевшем. Это была тайна, за разглашение которой ему грозили крупные неприятности.
Но в присутствии таких приятных, умных, отзывчивых гостей он не удержался:
— Я беден. Племя мое нищее. После восстания у нас ничего не осталось. Но пусть все знают, всегда помнят — Исмаил Кой не взял у инглиза Хамбера золота, не взял винтовок, не взял патронов, не взял… ничего.
Он все повторял: «Не взял!» Он так хотел, чтобы его спросили: почему же он не взял золото и винтовки у инглиза.
И Гулям понял это и спросил:
— Почему?
— Золото инглизов замарано кровью. Инглизы хотят, чтобы курды воевали с большевиками.
Зуфар целиком превратился в слух.
— Да, я говорю! — вопил на все селение Исмаил Кой. — Инглиз Хамбер хотел купить курдов, купить кровь их сыновей!.. Клянусь, я плюнул ему в лицо и сказал: «Бараны продаются. Люди не продаются!»
Исмаил Кой гордился, что поставил на место инглиза Хамбера, собаку инглиза, плохого человека.
Зуфару очень понравились слова Исмаил Коя, и он проникся симпатией к дряхлому, болтливому, но по–своему благородному старику.
Исмаил Кой заявил гордо:
— Я курд–йезид. Я говорю не за себя. Я говорю за всех курдов, за всех йезидов.
Он отобрал у сидевшего перед ним старика его длинную, как пастуший посох, заржавленную, как чугунный котел, фузею и сказал Зуфару:
— Видишь, друг, бедное оружие курда Хушнафа. Смотри! Ржавчина съела его. Оно шатается и трещит. Из него железные опилки сыплются. А Хушнаф мог получить от инглиза Хамбера новенький блестящий карабин, с одиннадцатью зарядами в магазине, с нарезным стволом, посылающим пули за семь верст. Хороший карабин — мечта курда! Уже в колыбели курд тянется к винтовке. За винтовку курд отдаст жену и дочь. Но курд не продает дружбы и вражды ни за карабин, ни за золото. И курд Хушнаф не взял у инглиза Хамбера карабин. Ни один курд не взял. Вот мое слово! Пусть пропадут инглизы и не останется от них духа в этом мире.
Он был очень величествен и красив в своем гневе. Он был очень горд и благороден, этот нищий курд, вождь нищего курдского племени, приютившегося на старом завалившемся кяризе у подножия голой печальной горы Джангир.
Неожиданно наступила ночь. Свирепое солнце погасло за далекими горами. Курдские женщины носили угли от порога к порогу, и красные огоньки бродили по улочкам селения. Потянуло запахами горелого сала.
Гулям и Зуфар хотели по ночной прохладе пуститься в дорогу. Путь предстоял дальний. Тоска не давала покоя Гуляму. Уже долгий целый день он не знал, что с его любимой.
Но Исмаил Кой не отпустил их. Просьбы и уговоры не помогли. И вдруг сделалось понятно, что они скорее не гости, а пленники. Это противоречило всем законам гостеприимства. Но Исмаил Кой не был бы Исмаил Коем — вождем племени, если бы поступил иначе. Осторожный и хитрый, он не хотел попасть впросак. Он никому не верил, даже самому себе, своему нюху. Кто они такие — его гости? Кто их знает?
