Изгнанник из Спарты - Йерби Фрэнк (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗
- Направь его ко мне, - сказал Аристон.
Он не пошел домой. Он просто не мог. Он был как одержимый. Он бродил по афинским улицам, даже не слыша яростных споров о виновности или невиновности Алкивиада в столь святотатственном осквернении домашних герм. Наконец он остановился; мысли жгли его, как расплавленный свинец, душа корчилась от боли в руках самого безжалостного и умелого палача из всех когда-либо терзавших человека: черной жестокой зависти.
- Я пойду к Парфенопе! - бушевал он. - Напьюсь как сова Афины! Буду спать с…
Его шатало, как будто он уже был пьян. В сущности, он и был пьян. От горького вина душевных мук.
Маленькая начинающая гетера Псилла - разумеется, это не было ее настоящим именем, ибо означало “блоха”;
такое прозвище она получила от подруг за свою миниатюрность и живость - очень медленно оторвала свои губы от губ Аристона.
- В чем дело, милый? - прошептала она. - Обычно мои поцелуи могут возбудить даже покойника.
- Я не знаю, - пробурчал Аристон. - Наверное, во мне слишком много вина. Нет, слишком много печали.
- Ну ничего, я тебя мигом вылечу! - заявила Псилла и приступила к делу. Но все ее усилия были тщетны.
Наконец она села и удивленно посмотрела на него. Она была очень маленькой и очень привлекательной. Ее соски были подрумянены. От нее исходил очень сильный и насыщенный запах духов. Ему внезапно сделалось дурно.
- Послушай, Псилла, - начал он. Но слова, которые он собирался произнести, застряли у него в горле.
Хрисея стояла рядом и смотрела на них. Она не плакала. Пока. С ней происходило нечто куда более ужасное. Она буквально распадалась на куски, не снаружи, а внутри. Он отчетливо видел этот жуткий процесс самораспада в ее глазах.
Она резко наклонилась, что-то подняла с пола и протянула ему трясущейся рукой. Это было письмо. То самое, что он весь день проносил под туникой. О существовании которого он давно забыл. Которое упало на пол, когда он сдернул с себя хитон.
- Прочти его, когда у тебя найдется время, мой господин Аристон, - сказала она ясным твердым голосом, ломким, как сланцевая скала. - Я думаю, что оно позабавит тебя. Подумать только, я предложила тебе свое тело! Тебе, которому достаточно свистнуть, и в твоем распоряжении будет великое множество тел - восхитительных, как у этой маленькой куклы. Но вот того, что принадлежало тебе и все еще принадлежит, она тебе дать не может, о бесконечно прекрасный Аристон, потому что этого у нее нет. Мою душу. И еще кое-что. Девственность, о которой она давным-давно позабыла. Любовь, которая не продается. Верность - да ты даже слова этого не знаешь!
Она повернулась, шагнула к дверям, затем остановилась и снова оглянулась.
- По крайней мере, я рада, что она - не мужчина! - произнесла она, еле сдерживая рыдания, и стремительно выбежала из комнаты.
- Да оставь ты эту старую тощую Гекату, пусть убирается! - сказала Псилла. Но он грубо оттолкнул ее и поднялся на ноги.
Он натягивал хитон, когда услышал крик Парфенопы.
- Я пыталась остановить ее! - причитала Парфенопа. - Я пыталась. Аристон! О, Гера, мать богов! Что же нам теперь делать?
Хрисея открыла глаза.
- Ты добилась только того, - прошептала она, - что я - о боги, как больно - не попала себе в сердце. А теперь мне придется…
- Хрис! - простонал Аристон. - О всемогущие боги! Хрис!
-… мне придется долго умирать. А я не такая уж смелая… Я думала, что я смелая, но - как мне больно! Аристон, вытащи его! Чтобы кровь…
Она потеряла сознание.
- О боги, - повторял Аристон, - о боги, боги, боги!
- Аристон, - рыдала Парфенопа. - Они закроют мое заведение! Я хочу сказать, мою школу! Меня, наверное, посадят в тюрьму! Я пойду по миру! Ах, ягненочек, солнышко, умоляю тебя, убери эту маленькую ведьму отсюда! О Зевс Громовержец, зачем ей понадобилось убивать себя именно в моем доме?
Волна холодного презрения, внезапно накатившая на него, странным образом прояснила его мысли и чувства. Он вдруг ощутил ледяное спокойствие. Он не знал, что оно было следствием только что испытанного шока. Но это не имело значения, главное, что в нем было спасение.
- Заткнись, грязная шлюха, - сказал он ровно. - Она еще жива. И я сделаю все, чтобы спасти ее. На моей совести и без того достаточно смертей. А теперь иди и принеси ткань для перевязки, горячую воду, корпию, чтобы остановить кровь. И иголку с нитками. Льняными нитками, не перепутай. И прокипяти иголку. Я видел, как это делают военные лекари. Это помогает. Не знаю почему, но помогает. Ты слышала, жалкая старая порна? Бегом!
- Ты что, хочешь заштопать ее? Как рваный мешок? - ахнула Парфенопа.
- Ну разумеется. Быстрей, Парфенопа! Клинок застрял в левой груди Хрисеи; он вонзится косо. по диагонали, так что одна сторона лезвия торчала наружу почти до самого острия. Он увидел, что грудная клетка не была пробита. Если она не истечет кровью, у него есть шанс ее спасти. Ничтожный - но все-таки шанс.
- О Асклепий, помоги мне, - вознес он молитву к небесам. - И ты, о божественный Аполлон. И ты, Пан. И вы, Афина, Панацея и кентавр Хирон - вы, исцеляющие боги, направьте мою жалкую руку, не дайте ей дрожать. О божественные, молю вас…
Он выдернул клинок. Поток крови, хлынувший из ее груди, был ужасен. Он, столько видевший ее на поле боя, чуть не лишился чувств. Ибо это была кровь Хрисеи - этой бедной нежной и столь дорогой ему глупышки. Этого хрупкого, маленького, почти бесплотного дикого лесного зверька, любившего его больше жизни, готового умереть из-за
него, как умерла Фрина. Нет! Клянусь великим Зевсом, я не допущу этого! О Гера, Гестия, Артемида - вы, любящие чистоту, невинность, непорочность!
Он взял в руки иголку. Он слышал, как Парфенопу рвало за его спиной.
Псилла стояла рядом с ним на коленях, подавая ему разные предметы, по мере того как в них возникала надобность. Ее глаза казались огромными на ее маленьком личике. Но она не падала в обморок, подобно уже лишившейся чувств Парфенопе; ее даже не рвало. Она изо всех сил помогала ему. Когда он закончил, она посмотрела на него, затем на неподвижную смертельно бледную окровавленную фигурку на постели. И только тогда слезы хлынули у нее из глаз неудержимым потоком.
- Она мертва, не так ли? - прошептала она. - О небеса, отныне каждый год в этот самый день я буду приносить жертву на ее могиле. В честь той, что знала, что такое любовь и что любовь стоит того, чтобы за нее умереть. Ибо любовь того стоит! О да! О, Аристон, я…
Но Хрисея не умерла. Ни Мойры, ни Эринии не были столь жестоки.
Или, если хотите, столь милосердны.
Глава XIX
Он нес ее на руках, завернутую в гиматий, по темным городским улицам к себе домой. Ему повезло: он не встретил никого из скифских наемников, охранявших ночной покой полиса. Правда, такая встреча не имела бы для него каких-либо серьезных последствий, ибо содержимого его кошелька вполне хватило бы для того, чтобы купить их молчание. Но сама задержка, неизбежная в подобной ситуации, могла бы оказаться роковой.
В спешке он раз или два встряхнул Хрисею, и она застонала. Этот слабый, еле слышный исполненный страдания звук разрывал ему сердце. И он молил всех богов, в которых, в общем-то, по-настоящему не верил, не дать ей умереть.
Войдя в спальню, он положил ее на кровать и несколько раз позвонил в колокольчик, разбудив всю женскую прислугу. На их лицах он прочел ужас, любопытство, ту болезненную ненасытную страсть ко всякого рода скандалам и сплетням, что составляет саму суть женской природы; но он не обратил на это никакого внимания.
- Позаботьтесь о ней, - кратко распорядился он. - Да поосторожнее, глупые курицы. Ее рана очень опасна. И пришлите мне Подарга!
Одна из них помчалась на мужскую половину. Остальные склонились над Хрисеей.
- Бедняжка! - перешептывались они. - Такая маленькая, такая худенькая! Наверное, ее морили голодом. А эта рана! Какой ужас! Кто-то пытался ее убить! Ах! Сколько крови! Интересно…
