Графиня де Шарни. Том 1 - Дюма Александр (полная версия книги .TXT) 📗
Надо думать, король, как и говорил, нашел нашему компаньону другое занятие, потому как я его больше не видел. Через три часа король пришел один и спросил: «Ну что, Гамен, как обстоят наши дела? — Раз, два — и готово, государь», — ответил я и показал ему дверь. Это было просто одно удовольствие: она открывалась и закрывалась без малейшего скрипа, а замок работал, как автомат господина Вокансона. «Отлично! — похвалил он. — Теперь, Гамен, помоги мне пересчитать деньги, которые я собираюсь сюда упрятать». Он приказал лакею принести четыре мешка с двойными луидорами и сказал мне: «Давай считать!» Я отсчитал миллион, он — тоже миллион, после чего осталось двадцать пять луидоров лишних. «Держи, Гамен, — сказал он, — это тебе за труды». И как ему только не стыдно было заставлять пересчитывать целый миллион бедняка, отца пятерых детей, и дать ему за это всего двадцать пять луидоров! Ну, что вы на это скажете? Незнакомец шевельнул губами.
— Да, надо признаться, это мелочно! — отвечал он.
— Погодите, это еще не все. Я беру двадцать пять луидоров, кладу их в карман и говорю: «Спасибо, государь! Только вот за всем этим у меня с самого утра маковой росинки во рту не было, я умираю от жажды!» Не успел я договорить, как через потайную дверь выходит королева и оказывается прямо передо мной без всякого предупреждения: в руках у нее тарелка, а на ней — стакан вина и булочка. «Дорогой Гамен! — говорит она мне — Вас мучает жажда — выпейте, вы голодны — съешьте эту булочку. — Ах, ваше величество! — с поклоном отвечаю я ей. — Не стоило вам из-за меня беспокоиться». Скажите-ка, что вы об этом думаете? Предложить стакан вина человеку, которого мучает жажда, и булочку, когда он умирает с голоду?! Что я должен был, по ее мнению, с этим делать?.. Сразу видно, что она никогда не умирала ни от голода, ни от жажды! Стакан вина!, как это жалко!
— Вы, стало быть, отказались?
— Уж лучше бы я отказался… Нет, я выпил. А булку завернул в платок и сказал себе: «Что не годится отцу, пойдет деткам!» Я поблагодарил его величество, словно было за что, и пошел восвояси, поклявшись, что ноги моей больше не будет в Тюильри!
— А почему вы говорите, что лучше бы вам было отказаться от вина?
— Потому что они, должно быть, подмешали в него яду! Не успел я перейти через Поворотный мост, как меня обуяла такая жажда, уж такая жажда! Я так хотел пить, что, видя по левую руку реку, а по правую — виноторговцев, я даже подумал, не лучше ли мне начать с реки… Вот тут-то я и понял, что они дали мне плохое вино: чем больше я пил, тем больше хотелось! И так продолжалось до тех пор, пока я не потерял сознание. Ну, уж теперь они могут быть спокойны: если когда-нибудь мне доведется давать против них показания, я скажу, что получил от них двадцать пять луидоров за четыре часа работы, а также за то, что пересчитал миллион, и что, опасаясь, как бы я не донес, где они прячут свои сокровища, они отравили меня, как собаку!
— А я, дорогой Гамен, — отвечал, поднимаясь, оружейник, знавший теперь все, что хотел узнать, — готов подтвердить ваши слова, потому что я сам дал вам противоядие, благодаря чему вы вернулись к жизни.
— Мы с вами, стало быть, отныне связаны не на жизнь, а на смерть! — молвил Гамен, взяв незнакомца за руки.
И отказавшись со спартанской стойкостью от стакана вина, в третий или в четвертый раз предлагаемого ему незнакомым другом, которому он только что поклялся в вечной дружбе, Гамен, выпивший нашатыря, продолжавшего оказывать на него отрезвляющее действие и в то же время отбившего у него охоту к вину ровно на двадцать четыре часа, отправился в Версаль, куда и прибыл целым и невредимым в два часа ночи с полученными от короля двадцатью пятью луидорами в кармане жилета и пожалованной королевой булочкой в кармане сюртука.
Оставшись в кабачке один, мнимый оружейник вынул из жилетного кармана перламутровую записную книжку, отделанную золотом, и записал в ней:
«За альковом короля в темном коридоре, ведущем в комнату дофина, — сейф.
Выяснить, не является ли в действительности Луи Леконт, ученик слесаря, графом Луи, сыном маркиза де Буйе, прибывшим из Меца одиннадцать дней тому назад».
Глава 10. МАШИНА ГОСПОДИНА ГИЛЬОТЕНА
Через день после описанных нами событий граф Калиостро, имевший разветвленную сеть самых необычных знакомых в различных слоях общества вплоть до приближенных короля, уже знал, что граф Луи де Буйе прибыл в Париж 15 или 16 ноября; что, будучи обнаружен генералом де Лафайетом, его кузеном, 18 числа, он был в тот же день представлен королю; что, явившись к Гамену под видом подмастерья 22 ноября, он оставался у него три дня; на четвертый день он уехал вместе с ним из Версаля в Париж и был сейчас же проведен к королю; и что потом он вернулся в дом своего друга Ахилла дю Шатле, у которого на сей раз остановился, немедленно переоделся и в тот же день ускакал на почтовых в Мец.
Все это происходило на следующий день после его ночного совещания на кладбище Иоанна Крестителя с г-ном де Босиром. Он видел, как бывший гвардеец в ужасе бросился в Бельвю к банкиру Дзаноне. Спустив в карты все до последнего луидора, несмотря на беспроигрышный закон повышения ставок г-на Лоу, и вернувшись домой в семь часов утра, г-н Босир увидел, что дом его пуст: мадмуазель Олива и юный Туссен исчезли.
Тогда Босир припомнил, что граф Калиостро отказался уйти вместе с ним, заявив, что ему необходимо поговорить с мадмуазель Оливой наедине. Вот уж и подозрение готово: мадмуазель Олива похищена графом Калиостро. Как настоящая ищейка, г-н де Босир взял след, который и привел его в Бельвю. Там он назвал свое имя и сейчас же был приглашен к барону Дзаноне, или графу Калиостро, как больше нравится читателю называть если не главное действующее лицо, то, по крайней мере, главную пружину в драме, которую мы взялись пересказать.
Очутившись в той самой гостиной, с которой мы познакомились в начале этой истории, когда в нее вошли доктор Жильбер и маркиз де Фавра, Босир лицом к лицу столкнулся с графом и дрогнул: граф представлялся ему столь знатным вельможей, что он не смел потребовать у него вернуть ему любовницу.
Однако граф будто прочитал мысли бывшего гвардейца.
— Господин де Босир! — обратился к нему Калиостро. — Я заметил одну вещь: для вас в целом свете существуют две истинные страсти: карты и мадмуазель Олива.
— Ах, ваше сиятельство! — вскричал Босир. — Неужто вам известно, что именно меня к вам привело?
— Отлично известно! Вы пришли ко мне за мадмуазель Оливой; она в самом деле у меня.
— Как?! Она у вашего сиятельства?
— Да, в моем особняке на улице Сен-Клод; она заняла прежние свои апартаменты, и если вы будете паинькой, если я буду вами доволен, если вы будете мне сообщать интересующие меня сведения, то в такие дни, господин де Босир, мы будем опускать в ваш карман по двадцать пять луидоров, чтобы вы могли достойно выглядеть в Пале-Рояле, а также, принарядившись, пойти на свидание на улицу Сен-Клод.
Босиру очень хотелось крикнуть, потребовать мадмуазель Оливу; однако стоило Калиостро шепнуть два слова об этом проклятом «португальском» деле, продолжавшем подобно дамоклову мечу висеть над головой бывшего гвардейца, как Босир сейчас же притих.
Тогда он выразил сомнение в том, что мадмуазель Олива в самом деле находится в особняке на улице Сен-Клод, и его сиятельство приказал запрягать лошадей. Он вернулся вместе с Босиром в особняк на бульваре, пригласил его в sanctum sanctorum и там, отодвинув одну из картин, показал ему через хитро устроенный глазок мадмуазель Оливу, одетую не хуже королевы; сидя на козетке, она читала один из плохих романов, популярных в ту эпоху; если ей в руки попадалась время от времени такая книга, она была по-настоящему счастлива, мысленно возвращаясь в то время, когда была камеристкой мадмуазель де Таверне. Ее сын, господин Туссен, разодетый, словно королевский отпрыск, в белую шляпу с перьями в стиле Генриха IV и в матросский костюмчик небесно-голубого цвета, перехваченный по талии трехцветным кушаком с золотой бахромой, играл восхитительными игрушками.
