Лабух (СИ) - Оченков Иван Валерьевич (чтение книг .TXT, .FB2) 📗
Всё что я знаю и умею, касается музыки. Причём и тут мои знания не так чтобы велики. Сейчас во всём мире рулит его величество Джаз, а, ваш покорный слуга, простите, всё больше по блатняку! Хотя… во время одного из сеансов ко мне внезапно пришло осознание, что и на моей улице может перевернуться машина с пряниками. Одна из случайно пришедших в премудрую голову самозваного тапёра мелодий оказалась — «В Кейптаунском порту», во всем остальном мире известная как — «Бай мир бист ту шейн»!
Не будет преувеличением сказать, что через каких-то десять-двадцать лет эта песенка завоюет весь мир. Её исполняли Элла Фицджеральд, Бенни Гудман, Мерлин Монро. Больше того, она найдёт своего слушателя даже в нацистской Германии несмотря на то, что написал её еврей, а сделали популярной — негры. Правда обогатила она отнюдь не своего создателя, а людей, купивших на неё права. Но… я-то не буду продавать этот шедевр за жалкие тридцать долларов!
И вот тут в моей голове впервые появилась мысль об эмиграции. Где-то ведь совсем рядом есть другой мир, без разрухи и беспризорников. Красивые дома, освещенные улицы, концертные залы и шикарные рестораны, в которых не хватает только меня в смокинге и с гитарой…
— Не желаешь ли табачку, служивый? — вернул меня в реальность какой-то дед, голову которого, не смотря на жару, покрывал треух.
— Спасибо, не курю, — машинально ответил я.
— Смотри-ка ты, «пасиба»! — неожиданно ощерился представитель трудового крестьянства. — Вежливай!
— Небось из благородных, — поддакнул его сосед.
Связываться с заскучавшими от долгого стояния на базаре придурками не хотелось, поэтому, просто отвернулся и пошел по своим делам, слыша брошенные вслед сожаления вроде «мало мы вас вешали». Готов поспорить на свой дневной заработок, что оба этих хмыря всю Гражданскую просидели на печке, как можно дальше от фронта, а теперь… И с этими людьми они собираются строить социализм⁈
Побриться опасной бритвой оказалось несколько сложнее, чем «Жилет-Фьюжн» из моей прошлой жизни, но, тем не менее, сегодня я шел на работу в приподнятом настроении, которому не мешали ни залепленные газетной бумагой порезы на лице, ни одеколон, воняющий так, будто его делали не на спирту, а на самогоне, где в качестве отдушки использовали перепрелое сено.
В самом деле, почему бы и не порадоваться жизни? Денёк выдался тёплый, на улицах всё чаще встречаются хорошо одетые люди, девушки опять же, улыбаются…
— Гражданин, постойте! — раздался у меня за спиной чей-то неуверенный голос.
Обернувшись, замечаю какого-то невзрачного человечка, внешность которого показалась мне смутно знакомой. Худой, с длинными, по нынешним временам давно немытыми волосами и пальцами музыканта. Ну, конечно, это тот самый тапёр…
— Чем обязан?
— Нам нужно поговорить!
— Нам⁈ Очень сомневаюсь. Лично мне от вас ничего не нужно.
— Но-но… вы отняли мое место!
— Не может быть!
— Ещё как может. Вы… вы воспользовались моим бедственным положением!
— Вот оно значит как! Так это я напоил вас до состояния не стояния?
— Нет, но… это неважно! Всеволод Анатольевич никогда бы не уволил меня, если бы не ваше несвоевременное появление…
— Пардон, мне кажется, или вы собираетесь набить мне морду?
— Я⁈ Нет, что вы… мы же интеллигентные люди…
— Мы⁈ Ну уж нет, у меня профессия есть!
— Но… вы тоже музыкант?
— Да. Но я не нажираюсь до скотского состояния, не прогуливаю работу и не валяюсь в канавах облеванный и обоссанный. Так что боюсь мы с вами относимся к абсолютно разным культурным и социальным стратам!
Кажется, обидные слова попали в цель, и молодой человек дернулся, как будто получил оплеуху, после чего посмотрел на меня глазами незаслуженно побитой собаки. Терпеть этого не могу!
— Слышь, мужик, что ты хочешь? — со вздохом поинтересовался я вместо того, чтобы с чувством превосходства уйти в закат.
— Вы понимаете… мне… нужно, — мямлил он, явно не находя нужных слов.
— Дай угадаю. Вместе с работой тапера ты лишился заработка и теперь тебе не на что бухать?
— Нет, вы неверно поняли. То есть, у меня, действительно, нет более средств к существованию, но называть меня алкоголиком, совершенно несправедливо!
— Сейчас расплачусь!
— Если вы будете и дальше издеваться, мне придется прибегнуть к насилию!
— А здоровья хватит? — не смог удержаться от насмешки, но тут мои мысли приняли другой оборот.
— У тебя есть гитара?
— Что? — выпучил глаза от удивления бывший тапёр.
— Это такой музыкальный инструмент. Произошел от европейской цитры, в России известен, по меньшей мере, с восемнадцатого столетия…
— Да прекратите же, наконец, ваши дурацкие шутки! Я прекрасно знаю, что такое гитара и у меня она, разумеется, есть! Но к чему все эти вопросы?
— Все просто. Сейчас мы идем к тебе и если аппарат стоящий, то мы договоримся…
— Вы уступите мне свое место? — не веря своим ушам от счастья, переспросил молодой человек.
— Нет, конечно, — вернул я его на землю. — Будем работать посменно. День ты, день я. Понятно?
— И взамен вы хотите мою гитару?
— Именно! А ещё бессмертную душу, но это не срочно.
— Вы, верно, шутите?
— Только насчет души. В отличие от неё, гитара мне действительно нужна.
— Согласен, — обречённо вздохнула жертва алкогольной зависимости, и мы отправились к нему домой.
Проживал он в доходном доме купца третьей гильдии Теплякова, о чём неопровержимо свидетельствовала изрядно поржавевшая табличка перед парадным. Впрочем, вход в жилище незадачливого музыканта располагался со двора, куда мы и проследовали мимо поленницы дров, экипажа без колес и ещё какого-то хлама. Лениво махавший метлой дворник проследил за нами подозрительным взглядом, но так ничего и не сказал.
— Простите, — смущённо спохватился мой спутник уже на лестнице. — Но я так и не узнал вашего имени.
— Имя мне — легион! — пошутил я, но видя кислое выражение лица собеседника, решил больше не выпендриваться. — Николай.
— Очень приятно. Модест.
— В честь Мусоргского?
— А как вы догадались?
Квартира, в которой проживал мой новый знакомый, как и следовало ожидать, оказалось коммунальной. Вполне вероятно, раньше она принадлежала его семье целиком, но потом их уплотнили, потом проделали это ещё раз, и ещё… в общем, в распоряжении недавних хозяев осталась всего одна комната, правда, довольно большая.
— Познакомься, маменька, это Николай, — робко представил меня Модест, после чего добавил на всякий случай, — он тоже музыкант!
Судя по всему, последние слова вышедшую нам навстречу женщину не убедили. Выглядела она, к слову сказать, более чем представительно. Затянутая в корсет, придававший ей излишнюю худобу, с тщательно уложенными вверх и назад волосами, в строгой тёмной блузе с наглухо застегнутым воротом, и такого же цвета узкой юбке длинною до пола, дама вполне могла бы служить олицетворением прошлой России, той самой, которую мы потеряли.
— Мод э ст, я же просила вас не приводить в дом, э… посторонних! — Неожиданно низким голосом протрубила дама, делая ударение на букве «э».
— Прости, — горестно вздохнул незадачливый тапёр. — Но у меня не было иного выхода.
— Добрый день, сударыня, — скромно поздоровался я, тщётно пытаясь произвести хорошее впечатление. — Мы по делу…
— Мод э ст, — тут же прореагировала она. — Какие у тебя могут быть дела с этим… человеком?
О, слово «человек» из её уст не звучало гордо. Это скорее было обращением к представителю низшей расы, или, по крайней мере, лакею.
— Мадам, вам же сказали, что я, как и ваш сын, музыкант!
— Вы? — не скрывая скепсиса, посмотрела на меня дама. — И на каком же инструменте, позвольте полюбопытствовать, вы музицируете?
— На бубне!
Грубить в данной ситуации, возможно и не стоило, но этот ничем не обоснованный снобизм стал меня раздражать.
— Я так и думала!
Пока мы пикировались, Мотя, старавшийся выглядеть, как можно более незаметным, проскользнул в отгороженное ширмой пространство и вышел оттуда с гитарным футляром в руках.
