Королевская собственность - Марриет Фредерик (электронная книга txt) 📗
Между тем эскадра продолжала крейсировать вблизи берегов Франции, чтобы беспокоить неприятеля и вместе с тем воспользоваться случаем сделать более удачную попытку нападения.
На четвертые сутки после первого дела на расстоянии каких-нибудь трех миль от эскадры был замечен целый рой chasse-marees, т. е. мелких береговых судов, и всей эскадре было немедленно отдано приказание преследовать их. Полчаса спустя английские военные суда врезались в самую средину злополучных chasse-marees и открыли по ним пальбу всеми орудиями одного борта, затем другого. Несчастные шлюпки одни за другими спускали паруса, прося пощады и производя впечатление беззащитного выводка цыплят, на которых обрушился с высоты громадный коршун. Они метались во все стороны, ища спасения: одни успели уйти в мелководье, другие искали спасения на берегу, третьи были потоплены, а штук до двадцати мелких судов были забраны судами эскадры.
Все это были суда контрабандистов с грузом простого дешевого вина, и только один, более крупный баркас с грузом лучшего сорта вина решено было отослать в Англию, остальное же вино было разобрано на суда и роздано экипажу. Капитан М. воспользовался отправкой приза в Англию, чтобы послать нашего молодого героя в Портсмут сделать себе полную экипировку, так как ему неловко было появляться наверху в качестве офицера без установленной формы. Ввиду этого капитан М. приказал помощнику штурмана или младшему штурману мистеру Бюллок взять с собой Вильяма, которому дал письмо к своим друзьям в Портсмут, где просил позаботиться о мальчике.
Младший штурман, которому поручено было отвезти приз — самую большую шлюпку — в Англию, был человек крайне заносчивый, как большинство выскочек: сын старшего лейтенанта судна и маркитантки, он, благодаря отцу, выбрался в офицеры, но остался безо всякого образования и был, в сущности, совершенно непригоден на судне: к тому же он усердно потреблял спиртные напитки, о чем свидетельствовал его большой, вздутый и постоянно красный нос. По отношению ко всем, кто был моложе его в чине, это был непозволительный нахал и тиран, и вся команда поголовно ненавидела его.
Очутившись полным хозяином на судне, он сразу приставил Вилли в качестве виночерпия к своей особе: имея под командой всего трех человек матросов, он не имел времени заниматься сам подогреванием и подсахариванием кларета, что и поручил Вилли.
— Ты пока еще не офицер, мальчуган, — говорил он, — помни, что я имею привычку пить каждые полчаса по стаканчику, и если я не получу его вовремя, или он не будет приготовлен мне по вкусу, то видишь ты это? — и он указал на плетку, с которой никогда не расставался.
После такого вразумления Вилли не спускал глаз с чаши с кларетом, подогревавшейся на печке в каюте, мешал и оберегал ее от качки, довольно сильной для утлого судна в этом Бискайском заливе, и неукоснительно подавал Бюллоку по стакану каждые полчаса. Так продолжалось полных трое суток, так как и ночью Вилли должен был вставать раз шесть, если не больше, и приготовлять кларет для мистера Бюллока. На четвертые сутки поднялась сильная буря: дул свирепый норд-вест, и море страшно разбушевалось. Утлый chasse-marees, не предназначенный для волн Бискайского залива и ходивший только вдоль побережья, не мог со своим тяжелым грузом взбираться на верхушки седых гребней, и потому волны заливали баркас, перепрыгивая через него, и ежеминутно грозили поглотить его. На третьи сутки такой непосильной борьбы матросы зарифили паруса, когда громадный вал налетел и смыл всех трех. Мистер Бюллок был в это время у руля, а Вилли внизу, в каюте, наблюдал за кларетом. Услышав крики тонувших, Бюллок бросил руль и побежал на нос, чтобы бросить канат бившимся в волнах матросам. Двое из них ухватились за канат, а третий, выбившись из сил, пошел ко дну. Как только канат натянулся, Бюллок, к ужасу своему, увидел, что, кидая его, он сам очутился обмотанным этим канатом вокруг тела несколькими кольцами.
— Пустите! Пустите! — кричал он. — Не то вы меня стянете в море!
Но утопающие не внимали ему и, держась за канат, продолжали тянуть.
— Вилли! Вилли! Скорее нож! — кричал изо всей мочи Бюллок, чувствуя, как ему силы изменяют, и что в следующий момент он будет за бортом.
Вилли, полагая, что он требует кларет, поспешно налил стакан, всыпал в него должное количество сахара и побежал наверх со стаканом в руках. Но этих нескольких секунд было достаточно, чтобы участь Бюллока была решена, и в тот момент, когда голова Вилли появлялась из люка, голова Бюллока исчезла под водой в волнах разъяренного моря. Вилли, держась одной рукой за ванты, а в другой продолжая держать стакан с кларетом, долго смотрел на то место, где скрылся под водой младший штурман. Но вот новый вал залил палубу судна, и если бы Вилли не успел вовремя ухватиться обеими руками за снасти, его бы непременно смыло, как остальных его спутников. Выждав удобный момент, он поспешил укрыться в каюте и здесь, опустив голову на руки, оплакивал гибель Бюллока и трех матросов и свое собственное безвыходное положение. Теперь он был совершенно один на судне, мачта которого была снесена, которое не слушалось руля и не могло бороться со свирепыми волнами Бискайского залива. Его душой овладело отчаяние, и он, вспоминая наставления старого Адамса, стал просить помощи у Бога. Затем, выпив стакан за стаканом подогретого кларета, он упал на постель и заснул.
Между тем сильный норд-вест загнал злополучное судно в Ламанш, и его стало постепенно прибивать к французскому берегу. Когда Вилли на вторые сутки после катастрофы вышел наверх, ветер почти стих. Он внимательным взором окинул весь горизонт в надежде увидеть какое-нибудь судно, и вот увидел вдали небольшое судно, шедшее прямо на него. Не долго думая, он сбежал вниз, в каюту, достал из чемодана крахмальную рубашку Бюллока и, надев ее на багор, выкинул сигнал, моля о спасении. Сигнал был замечен, и вскоре судно подошло к нему, спустив небольшую шлюпку, в которой сидело три человека. Когда шлюпка подошла к самой корме, старший крикнул Вилли:
— Ну, делать нечего, приятель, придется тебе скакать в море! Не робей, мы тебя выудим!
Не долго думая, Вилли прыгнул в волны: он вообще был не робкого десятка, хотя и не умел плавать.
Матросы ловко выловили его и мокрого до нитки втащили в свою шлюпку. Несколько сильных ударов весел подогнали лодку к судну, и спустя минут десять, весь прозябший и продрогший Вилли стоял перед капитаном, человеком лет 25 чрезвычайно красивой и привлекательной наружности.
— Эй, Филиппс! — крикнул он одному из своих людей. — Возьми этого паренька и одень его в сухое платье, да дай ему добрый стакан водки, а когда он очнется и согреется, мы у него узнаем, какими судьбами он очутился один на плавучем баркасе, точно медведь на льдине.
Вилли пошел за Филиппом, и тот озаботился обсушить и обогреть беднягу.
— Ну, что же, голубчик, теперь скажи мне свое имя, — обратился к нему капитан, — кто ты такой и как очутился на этом баркасе? Но только говори правду и будь честен. Честность — лучшая политика в жизни.
Однако при полном желании быть правдивым и честным, Вилли мог дать лишь весьма странные и неудовлетворительные ответы на два первых вопроса капитана.
Он рассказал в нескольких словах свою повесть и добавил, что зовут его, кажется, Вильям Сеймур, и что он, кажется, мичман.
— Ну, что касается меня, то я должен сказать, что не верю ни одному слову из придуманной вами басни и весьма сожалею, что вы не последовали моему совету быть честным и правдивым. Но мы через час прибудем в Шербург и тогда, надеюсь, лучше поймем друг друга!
Действительно, час спустя, исполнив все формальности «Sainte Vierge», как звали судно, спасшее Вилли, бросило якорь у самого мола.
Едва только судно стало на якорь, как капитан спустился вниз и вышел полчаса спустя, одетый щеголем, чтобы ехать на берег, куда он брал с собой и Вилли, несмотря на его забавный костюм, в котором он походил на белого медведя.
Высадившись на берег, капитан направился в ближайший трактир, где его встретили, как давнишнего завсегдатая, и на столе перед ним тотчас же появилась лучшая французская водка и ликеры.
